В поисках мальчика. 2137 год. Книга первая
Люк в градирню закрылся. Из-под плинтуса начал выходить дым: запустился режим дезинфекции. Через несколько секунд мы были как ежики в тумане.
– Может, чем-то займемся? – предложил кто-то.
– В смысле? Я уже, а ты что, потерялся?
– Ай! – крикнул кто-то, и все рассмеялись.
Мне же было не до смеха. Голова кружилась. Я понимал, что заболел и едва стою на ногах. Нужно притвориться здоровым, тогда меня оставят в живых. Хоть бы 2225-ый оказался прав и у меня была всего лишь простуда…
Четыре минуты автоматизированная система в полу выполняла дезинфекцию. Две минуты, поглощая дым, работала вентиляция на потолке. Прошло шесть минут, открылись двери – и мы вышли в коридор, неся с собой остатки дыма.
Навстречу нам шли два надзирателя. Один должен был идти впереди, формально указывая путь, другой позади, чтобы мы не отстали.
Я, как и остальные, поднял руки за голову. За спиной с неприятным звуком громко закрылась автоматическая дверь камеры дезинфекции, и некоторые из нас невольно обернулись.
– С прибытием на очередную смену, – начал один из надзирателей. – Сегодня вы опять признаны трудоспособными. Сразу после небольшой проверки вашего здоровья вы направитесь в рабочий цех. Расписание, свои обязанности и правила поведения вы уже знаете. Сейчас проверим, как работает ваше оборудование.
Последняя фраза была неприятной. Но мы уже привыкли: это происходило перед каждой сменой. Он достал из кармана ручку с кнопкой. Мгновение – и от нажатия кнопки в голову ударил ток. Дергаясь, мы пытались удержаться на ногах, но почти все упали. Слава богу, это мучение длилось лишь несколько секунд. Нам казалось, что падением мы заглушаем боль от удара током. На ручке загорелись девять зеленых кнопок, показывая, что заряда хватит на 24 часа у каждого. Проверка необходима была для того, чтобы контролировать нас.
– Можете вставать, – удовлетворенный результатом, произнес надзиратель. – Не забывайте, что это был короткий режим проверки. Не нужно влезать в неприятности. Будьте, как всегда, полезными!
Договорил он уже спиной к нам, направляясь по коридору к рабочему помещению перед цехом.
– По одному в шеренгу – и быстро за ним! – прокричал второй надзиратель. – Кто будет идти медленно, будет наказан. Вперед!
Подгоняемые криками, мы отправились догонять первого надзирателя.
В рабочем помещении каждый из нас подошел к своей скамье. Быстро раздевшись, я, как и остальные, сложил на скамью все свои тряпки. У всех нас были футболки с укороченными рукавами, штаны и носки.
Теперь надзирателей было четыре, включая тех двух, которые сопровождали нас сюда.
– Так, перед скамьей сделать шаг вперед и остановиться, руки за голову! – грубо скомандовал надзиратель. – Стоп! Вперед смотреть.
Мы повиновались. Я не успел этого заметить, но кто-то из нас, похоже, посмотрел по сторонам. Зачем он это сделал, непонятно: мы были здесь уже столько раз, что не сосчитать. Наверное, хотел позлить охранника.
– Сказал вперед смотреть! Я тебе это припомню! – крикнул надзиратель.
Несмотря на грубость и угрозы, я ни разу не был свидетелем индивидуального наказания. Все всегда сводилось к общему электрошоку. Провинился один – страдали все. Кроме того, в присутствии надзирателей нам запрещено было общаться друг с другом.
Один из присутствующих был, по всей видимости, медиком. Он по очереди подходил к каждому из нас и что-то измерял на планшете с датчиком температуры. На мне он остановился и не спешил уходить. Я понял: ему известно о моем недомогании. Наши взгляды встретились. Он упорно смотрел то мне в глаза, то на свой планшет.
– Я чувствую себя хорошо, – тихо сказал я.
– Я не разрешал говорить! – закричал тот самый надзиратель, что проводил небольшой вводный инструктаж в коридоре.
Достав свою ручку с кнопкой, он посмотрел на медика.
– Подними голову и открой рот, – негромко скомандовал мне тот.
Подняв голову, я смотрел в белый потолок, пока он с фонариком просвечивал мне нос и рот. После этого он еще какое-то время смотрел в планшет. Потом кивнул надзирателю:
– Все нормально. На него в базе есть задание, он почти готов. Почистим! – И двинулся дальше осматривать следующего заключенного.
Протестировав всех, медик взял со стола красный автоинъектор, какую-то таблетку из нескольких заранее приготовленных в разных коробочках и снова подошел ко мне.
– Руки вперед, – приказал надзиратель, который проводил инструктаж.
Я повиновался. Хотел посмотреть по сторонам – вдруг это последний день в моей жизни, но не смел нарушить правила, поэтому смотрел вперед, мысленно хватаясь за это мгновение. Все мои чувства были обострены. Возможно, я слегка дрожал.
Мне сделали укол в руку. Затем я взял предложенную мне таблетку и проглотил ее. Дальше от меня уже ничего не зависело.
Теперь мы стояли каждый перед душевой кабинкой. Прозвучала команда, загорелась красная лампочка, и я, как и остальные, вошел в кабинку. Дверь за мной заблокировалась. У нас было две минуты, чтобы смыть с себя грязь. Время пошло. Вода была холодная и неплохо бодрила, сбивая температуру. Было здесь и мыло.
Две минуты истекли, вода выключилась – и открылась дверь напротив, ведущая в производственный цех. Это был один из немногих счастливых моментов: меня не отравили таблеткой. Я чувствовал себя намного лучше. Видимо, мне вкололи обезболивающее. Выйдя из кабинки, я направился к табуретке, на которой лежали такие же, как и были у меня, тряпки. Это была чистая смена одежды. Еще здесь было несколько кусочков хлеба. Воды мы уже напились сполна в душе. Все было продумано.
У меня была обычная одежда, а вот некоторым предоставляли специальный костюм для работы с высокими температурами и защитные перчатки.
Добродушный 2225-ый подбежал ко мне и искренне обнял:
– Я так рад, что ты жив! Было бы скучно болтаться без тебя в клетке.
– Видимо, мне повезло! – ответил я с облегчением и стал одеваться, одновременно поедая кусок хлеба.
– Да, ты счастливчик, – отозвался он и переключил свое внимание на других.
Мы часто видели, как больным заключенным что-то кололи, давали какую-то таблетку, после чего из кабинки они уже не выходили. Что было с ними дальше? Думаю, ничего хорошего: больше их никто не видел. Редко кого из заболевших оставляли, но я оказался в их числе. Более того, мне становилось легче. Я стремительно шел на поправку.
Процесс выхода из душа и заход в цех тоже были лимитированы по времени. Похоже, в планшетах очередного надзирателя на этой стороне мы выбивались из графика: он постоянно поторапливал нас.
Последним, что я надел, была повязка с номером производственного участка и местом моей непосредственной работы. Она лежала на табуретке вместе с одеждой. «УЧАСТОК №3, производственное место 17». Чаще всего я работал именно здесь.
– Быстрее, у вас мало времени. А не то применим силу! – кричал надзиратель.
Здесь вся охрана находилась за стеклом в специальных помещениях, и, пока мы одевались, можно было пообщаться. 2225-ый, подходя к открытому лифту, успел обмолвиться несколькими словами с одним, потом с другим заключенным. Он интересовался: кто же там успел посмотреть не в ту сторону и привлечь внимание надзирателя? Кто этот смельчак? На ходу сказал пару слов и обо мне: что-то о моем везении. Представляю, как ему скучно, когда у него нет кольца на указательном пальце: без кольца мало с кем пообщаешься. Но я не слушал: нужно было прийти в себя и работать, невзирая на болезнь. Боль хотя и поутихла, но не покидала меня. А мне хотелось музыки, получить которую можно будет только после смены, для чего сначала нужно продемонстрировать свою эффективность.
Подходя к лифту, я заметил, что рядом с ним скопилось около двадцати человек. У всех были разные обязанности. Кто-то был организатором процесса – завсегдатай, который успел поработать уже на нескольких участках. Такого называли старшим смены. Он держался за свое место и готов был рвать когти, чтобы выслужиться. Другие работали с раскаленным металлом, поэтому носили специальные костюмы. Остальные, в том числе и я, были обычными обработчиками – подкрутить, повернуть, прослушать и запустить дальше на специальное оборудование. Производство было ленточное и конвейерное и устроено так, чтобы на каждом участке трудились по два и более человека. Это было удобно: если одного убирали, другой мог обучить новичка.
Обыденно переглядываясь, мы высматривали новеньких.
– Кто новенький? – спросил старший смены. – Отзовись!
– Нету, я всех пересмотрел, знакомые все лица, – ответил кто-то из присутствующих.
– Значит, хорошо живем, сегодня тормозов меньше будет, – подытожил старший.
ГЛАВА 4. Работай, живи и работай и не болей
Стоя у огромного грузового лифта, мы ждали, когда откроются решетчатые двери. Мы находились на верхнем ярусе цеха. По обе стороны от входа в лифт дежурили вооруженные надзиратели. Один из них направил на нас оружие, и мы сразу закинули руки за головы.
– Выбились из графика. Доступ есть? – спросил он через микрофон в ухе, затем обратился к другому надзирателю: – В нижнем ярусе готовы? Посмотри, есть доступ?
Второй, слегка повернувшись к нам боком, посмотрел вниз на цех:
– Можно входить. Предыдущая смена ушла, лифт уже почти поднялся.
– Отлично! Готовы, открывайте, – сказал первый в микрофон.
Под давлением амортизаторов большие двери открылись, и мы вошли в лифт. В этот момент линии производства остановились. Сверху было видно, как каждый заключенный на нижнем ярусе положил инструмент и поднял руки вверх. Слышен был только шум автоматически работающих механизмов.
– Вперед, все в лифт. На площадку! – скомандовал один из надзирателей.
– Шагай! – командовал другой, подталкивая нас дулом автомата.
Здесь было единственное место, где надзиратели позволяли себе физический контакт с заключенными.
Когда все мы, закинув руки за голову, стояли в лифте, он начал опускаться. Двери на верхнем ярусе закрылись. Теперь мы оказались внизу. Здесь перед нами было производство. Заключенные стояли с поднятыми руками и ждали команды к возобновлению работы. Опять прозвучал гудок, напоминающий о режиме «не двигаться».
Первым из лифта вышел старший смены. Он повернулся к нам лицом. Никто не мог спуститься, пока он не скомандует.
«Сойти с площадки лифта», – раздались слова из микрофоне на стене.
– Слышали? УЧАСТОК №3. Все на свои места! – скомандовал старший.
Мы привычно повиновались. Каждый уже знал свое место по повязке на руке. УЧАСТОК №3 был заранее освобожден. Произошла пересменка. Как только мы заняли свои рабочие места, старший смены повернулся в сторону лифта и посмотрел на второй ярус.
– Смена на участке три готова к работе, – крикнул старший.
«Режим охраны снят. Можете приступать к работе», – прозвучало в микрофон, и режим «не двигаться» отключился.
Заработали станки, пошел пар из цеха плавильни. Кругом все засуетились. На некоторых участках стояли роботы, которые заменяли людей. Причем параллельно на другой линии трудились заключенные. Наверное, это было сделано специально, чтобы дать заключенным понять, что скоро они будут не нужны. А возможно, руководству тюрьмы было наплевать и это было неизбежно: работы становилось все меньше и меньше, а машин – все больше и больше. Но стоимость работы и обслуживания робота была пока дороже наших жизней, и поэтому мы не унывали.
Старший смены ходил вдоль участка, помогая рабочим. Нашей задачей было подготовить на выходе как можно больше изделий. Тут отдача в труде приветствовалась, а количественный и качественный результат поощрялся лучшей едой и подарком на выбор из возможных. Чаще всего выбор был между музыкой и книгой. С музыкой было попроще и лично мне поприятнее. С книгой не всегда подходил язык, а еще нужно было ее возвращать, иначе накажут. К тому же тусклый свет, клетка – нет, это не всегда хороший вариант для чтения. Хотя зависело и от произведения.
– Мне сообщили, что наша линия производства отстает от графика, – заявил старший. – В предыдущей смене было два новичка. Поэтому сегодня будем догонять!
Я не сильно расстроился этой новости, хотя и следовало бы. Так говорили часто. Если вся линия производства за месяц будет сильно отставать, то всех старших смен заменят другими, и часть рабочих получат бо́льшие интервалы между сменами, где им дают еду, и будут дольше просиживать в клетках. Поэтому трудились все, никаких приступов отчаяния или безумия. Альтернатива была намного хуже. Чем меньше времени проводишь в клетке, тем дольше проживешь.
Плавильный участок был самым сложным для автоматизации местом работы. Сплавы неизвестного металла были непостоянными по составу, и порой возникало много брака. Хотя все мечтали сюда попасть: здесь всегда требовалась работа и предоставлялось дополнительное питание.
Следующие участки были связаны с формированием изделий и дополнительных к нему заготовок, затем шли участки шлифовки и покраски, участок по сверлению отверстий, и наконец последний участок, где работал я.
Я занимался формированием оболочки для готового и еще сильно горячего сплава. Пока двое в перчатках держали вертикально пластину, я загонял под нее основу из огнеупорного стекла. После, собрав все это в специальную полустеклянную оболочку, мы приступали к скреплению болтами.
Один из нас, прислонив ухо, стал прослушивать спаивание металла со стеклом. Сегодня это был заключенный 1400-ый, тот, что был не рад моему появлению с самого начала. По его команде мы равномерно со всех сторон закручивали гайки. Я понимал, почему он не рад мне. Все инструменты были привязаны, и сегодня я опять несколько раз срывал гайку из-за невозможности дотянуться ключом. Иногда я неправильно располагал тяжелую стеклянную форму. Звон металла и стекла сильно бьет по ушам, особенно когда второе ухо закрыто от внешнего шума. Я сочувствовал ему, но ничего не мог поделать: я тоже спешил. Главное – поймать момент, когда стекло начнет трескать, но не треснет. В этот момент сжатие максимальное.
– Так, отстаем, сильно отстаем, – кричит постоянно уставшим голосом старший смены.
Иногда я слышу крики с других линий производства. Там такая же работа и такие же проблемы. Думаю об этом с ухмылкой. Ирония судьбы: мы все похожи, как будто я не здесь, а там, на соседней линии производства. Работа настолько однообразна, что я словно смотрю на свое отражение в зеркале. Там такие же ключи.
Время идет. Мы устаем, но работаем.
– Чего смеешься? – спросил кто-то.
– Ой, не начинай, – ответил за меня 1699-ый.
– Так, за дело, не отстаем. На этом элементе уже почти все сжали, – сказал 1400-ый. – Синхронно еще жмем на счет «раз» немного, раз немного, раз меньше, раз меньше… стоп. Так, так. Тихо, кажись. Ладно, все, следующий на подходе, готовим.
– В темпе, работаем. Сейчас будем поднимать, – отозвался 1122-ой.
– Ладно. Отходите. Всем руки убрать, – сказал 1699-ый.
Удивительно, но 1699-ый, когда работал с нами, был спокойным, эффективным и уверенным.
Я подтянул сверху аппарат и закрутил последнюю верхнюю заглушку. Нас было пятеро, кто поднимал, включая старшего смены, который прибежал к нам на помощь. Тяжелый элемент мы с трудом и максимально аккуратно перенесли на другой, уже полностью автоматизированный участок.
Затем, при передаче на него тока из специального устройства, происходило соединение всех химических элементов в одно целое, и на выходе у нас получалась супермощная пластина, которой не страшны были практически никакие воздействия окружающей среды. В нее еще вмонтируют какие-то вакуумные микросхемы, нанесут на нее определенные разрезы. Но все это сделают машины, под определенные заложенные в них программы-принтеры. Мы создаем пластину – а роботы делают все остальное, вплоть до готового изделия.
– Все снова за дело, теперь новый элемент, – сказал старший и пошел помогать другим.
– Ладно. Давай на стол другие детали, – сказал 1699-ый.
– Работаем, работаем в темпе, – сказал 1122-ой.
Один уже был готов вставлять болты, пока я подгонял внизу стеклянный чехол для горячей пластины, которую держали 1400-ый и 1122-ой.
– Ну же, ну же, – кричал 1122-ой, – тяжело держать.
– Шевелимся, а то нам не достанется вкусного, – с улыбкой заявил 1699-ый.
– Еще быстрее, не промахнись, 2220-ый, – сказал, запыхавшись, 1122-ой.
Я меньше всех комментировал происходящее, но старался как мог.
Так прошло четыре часа. Время здесь летело очень быстро. Наша линия производства остановилась. Чтобы не мешать другим работать на их линиях, на наш УЧАСТОК №3 каждому в приемник у уха была подана команда идти в столовую. Наконец приятные слова – и сразу улыбки у всех на лице. Старший смены тихо одергивает нас. Нельзя общаться, нужно быть максимально спокойными.
По специальной линии на полу мы проследовали в помещение столовой в углу цеха. Первым шагал старший смены, за ним шли мы. Небрежно толкнув меня, 1699-ый вышел вперед. Я не стал возмущаться: видимо, он был очень голоден. Но я заметил, что один из заключенных в специальной огнеупорной экипировке шел рядом. Номер 1355. Когда он успел так выйти вперед? Расстояние от его рабочего участка до моего составляет около пятидесяти метров. В момент построения мы могли быть чуть ближе, но не настолько. Это опасно: привлекает внимание надзирателей. Так и произошло.
В столовой мы сразу встали в очередь за едой в том же порядке, в котором вошли.
– 1699-ый и 1355-ый, выйти из очереди и стать сюда! – грозно произнес один из надзирателей, указывая на угол помещения.
Никто не двигался. Наступила тишина.
– Я кому сказал! Вы глухие? – повторил с презрением надзиратель.
Понимая, что сейчас всех ударят током, мы сами начали выталкивать нарушителей из очереди. Те могли лишь что-то бормотать.
– У вас двадцать пять минут на еду, время пошло! – сказал нам надзиратель. Когда те двое стали отдельно в углу комнаты, он продолжил: – 1699-ый и 1355-ый получат еду через десять минут, на прием пищи у них будет пятнадцать минут. Нарушение порядка недопустимо. Время пошло!
В углу помещения, где уже стояли заключенные 1699-ый и 1355-ый, включились красные лазерные лучи от пола к потолку, имитирующие клетку.
– Вы будете освобождены через десять минут, – сказал им надзиратель.
Он что-то записал в свой планшет, возможно поставил таймер, развернулся и вышел через служебную дверь.
Двое нарушителей остались стоять под лазерными лучами. Можно было резко выскочить, я такое уже видел. Но от этого остается очень сильный ожог, лазер чуть ли не до костей прожигает. Тогда заключенный признается негодным и подлежит утилизации. Один раз увидеть такое – достаточно, чтобы не рисковать. Значит, придется стоять и ждать.
– Я больше не могу, хочу есть, – простонал 1355-ый.
– Давай, смелей, поджарь себя на этих лазерных прутьях. Вся твоя еда достанется мне, – ответил ему 1699-ый.
– Да пошел ты! Сам себя жарь, – огрызнулся 1355-ый.
– Да, одна неприятность – это что нельзя выбраться из клетки, шпарит лазерами больно. Вторая – то, что меня ждет холодная еда. Две неприятности. Значит, если я буду между ними, то смогу загадать желание. Как быть между ними? А желание только одно в голову приходит. Хочу есть! – сказал 1699-ый.
Никто не отреагировал на его странные слова. Более того, все сделали вид, что не слышали. А что мы могли поделать? Нужно было поесть и идти дальше работать, надеясь, что с ними будет все хорошо. Потерять десять минут не так страшно, как потерять жизнь. Один лишь старший смены подошел к ним со своим подносом, он получил еду одним из первых.
– Ничего, парень. Выдержишь, мы с тобой и не такое проходили, – сказал он.
Он сочувственно покачал головой и отправился за стол. 1355-ый сел на пол и опустил голову.
Помещение было рассчитано на 30—40 человек. Наша смена состояла из 20 человек и нам вполне хватало места. Через 30 минут сюда придет другой участок. Скорее всего, это будет УЧАСТОК №4.
Десять квадратных металлических столов были прикручены к полу. К основной ножке каждого стола были прикручены четыре стула. Повар находился в другом помещении и через специальное окошко выдавал каждому еду на подносе. Ничего железного. Тарелки, вилки, ложка, кружка и поднос здесь были из пластика. Поел, кидаешь в мусорную корзину поднос и стоишь у входа в рабочий цех. Если кто-то что-то не так делает, то обязательно микрофон на стене нам об этом сообщат.
Мы все: я, 1122-ый, 1400-ый и мой сосед по клетке 2225-ый оказались за одним столом, так как у нас был почти один общий участок работы, и вместе стали в очередь за едой.
– Как тебе моя работа? Все гайки закрутил, были проблемы с направляющей? – спросил 2225-ый.
Он был на участке передо мной и подавал мне по ленте нужные изделия.
– Ты молодец, дружище, – ответил я.
– Ты понимаешь, почему их двоих заперли? – спросил 2225-ый.
– Я думаю, на них обратили внимание, когда они спешили. Тот 1355-ый почти возле меня стоял. Но он же с выплавки изделия. Это далеко от меня. Наверное, рассчитал время и заранее пошел в направлении столовой, – ответил я
– Да, этот парень очень правильно все рассчитал. За это и поплатился, – ответил 1400-ый.
– Жалко их, давай что-нибудь, 2225-ый, веселое нам, – сказал 1122-ой. – Давай нам какой-нибудь анекдот.
– Помнишь, вчера придумал и мне рассказывал? Вот их можно, они не слышали, – сказал я.
– Да, заждались уже, – ответил 1400-ый.
– Короче. Один надзиратель говорит другому: знаешь, меня беспокоит один заключенный. Он уже третью ночь не ночует в клетке, но на смену поработать и пожрать исправно приходит!
Все за столом рассмеялись, даже немного позавидовали этому заключенному.
– А вот еще, – продолжил 2225-ый. – Посадили в клетку парня, а соседи спрашивают: почему ты здесь? Он говорит, понимаете, иду я по лесу и вижу: девушка, сиськи вот такие, задница вот такая, фигура вот такая. А его одноклеточники по балке говорят ему: эх, парень, зря на себе показал. Примета плохая, у нас всегда перед сменой четырехминутный туманчик.
2225-ый молодец, всегда что-то придумывал веселое. У него было не кислое лицо, и последние два месяца, как он появился в нашей смене, с ним было приятно еще немного пожить на этом свете.
После обеда мы работали около 10 часов до нового перерыва. 1699-ый так и не вернулся на наш участок. Вместо него поставили другого, который тоже висел с нами на общей балке. Собрать и привести его у надзирателей заняло около 20—25 минут. Как раз время, необходимое для еды. Его после душа получше покормили, чтобы он выдержал 10-ти часовую смену. А вот 1355-ый вернулся на наш участок и вовсю работал в плавильном отсеке.
Наконец прошли 10 часов непрерывной работы и нас снова отправили в столовую. Мы так же построились и последовали за старшим смены. На этот раз обошлось без происшествий. Еды было побольше, но самое главное – после еды нам дали дополнительно один час отдыха в зале. Там были окна, и для меня это был единственный способ почувствовать себя на какое-то время свободным.
Мы друг за другом вошли в огромный спортивный зал. Был дан гудок о снятии режима охраны. За нами закрылась дверь, и мы могли делать все что захотим.
– Ух ты, наконец-то, – прокричал 1400-ый и побежал занимать скамейку для упражнений со штангой.
– Откуда у него столько сил? Еще и бегать? – сказал мне 2225-ый.
– Он не сдается и умеет экономить силы.
– Более того, он сильный. Но работает на участке для слабаков. Умеет же притворяться, – усмехнулся 2225-ый.
Уставшие, но сытые, мы бродили по помещению. Иногда ложились полежать, потом вставали и бродили дальше. По изношенности спортивного инвентаря можно было сделать вывод, что раньше здесь были совсем другие условия труда. Заключенные увлекались спортом, но сейчас всем было плевать. Впереди нас ждали 8 часов работы и клетки в темноте.
Из окон вверху помещения было видно, что сейчас вечер, света меньше и скоро наступит ночь. А вот в самом зале освещение было хорошее и не напрягало глаза.
Больше всего здесь нас привлекали стены. Все они были исписаны историями заключенных и различными фразами. Железных предметов было практически не достать, максимум, что можно было спрятать – части пластиковой посуды. Некоторые трудились по несколько смен, вычерчивая надписи.
– Смотри, – раскинув руки и смотря по сторонам, продолжил 2225-ый, – сколько на стенах осколков того, что осталось от нас.
– Да, и эти осколки содержат в себе много информации, – ответил я. – Думаешь, у нас есть срок заключения?
– Я не знаю. Что такое срок заключения здесь? В среднем мы живем тут около 2—3 лет, дальше умираем. Так написано на стене. Жаль, что с ней поговорить нельзя, – с досадой сказал 2225-ый.
– Да уж, – ответил я.
Несколько заключенных, включая меня, ходили вдоль стен, прикасаясь к надписям. В первую очередь я искал надписи на своем языке. Это было очень интересно, как будто я читал сборник коротких рассказов. Но в основном рассказы были грустные. Некоторые фразы были не дописаны. Были здесь и планы побега, были описаны и попытки побега. Истории по девушек, первая любовь, но важнее всего – настоящая, последняя. Некоторые слова были перечеркнуты другим почерком. Конечно, вандалы! Даже на последние слова человека обязательно найдется вандал.