Пойми, смеются даже дети.
Пусть опостылел коммунизм,
но для кого десятилетье
так низко падаешь ты вниз?
Ответь же за разгул насилья,
за порнографию, развал,
иль одолела злая сила
и бьёт в промежье наповал,
вливая яд цивилизаций
в твои всеядные места?
Я ошибаюсь, ты не та,
и бред моих версификаций
лишь детский лепет, дикий сон.
Но отчего, моя столица,
к тебе не хочет возвратиться
когда-то изгнанный Гвидон?
И ты базарной торгашихой
всё обираешь свой народ,
жируешь весело и лихо,
да и не первый, видно, год,
из-за высот твоих строений
российской не видать земли,
иль разучились короли
внимать людские настроенья?
Не видишь: сёла обнищали,
налог звереет, кровосос,
что каждый год с тоски-печали
там умирает сам Христос.
И я как нищий выживаю
в нужде, в никчёмной суете
и не ору, не призываю
к тому, что родина в беде.
VIII
Жизнь разменяв на полдороге
на бред в обочинной пыли…
Шагает сердце, бьются ноги
култышками о костыли.
И вовсе никому нет дела,
что ты убогий инвалид.
У равнодушья нет предела,
у всех по-своему болит.
Но сердце лишь кому-то нужным
желает быть в твоей груди,
желает быть великодушным
к тому, чьё горе впереди.
Я вижу, как туманы тают,
как лижет травы суховей
и вновь душою улетаю
я к малой родине своей.
В уют далёких деревенек,
в послевоенный тот уют,
где к баньке только свежий веник
по воскресеньям выдают.
Где подналечь пришлось на вёсла,
врубясь в сутунок топором,
и поосвоить те ремёсла,
чем выживал сибирский дом.
За бичевою плоскодонок,
чтоб невод шёл теченью вспять
ты должен изо всех силёнок,
не смазав тони, устоять.
И запрягать лошадку ловко,
до света въехать на паром
и целый день махать литовкой,
и до полночи – топором.
В закатной мгле идти с гагарой,
из лодки выпасть невзначай
и, согреваясь, пить, с наваром
корней шиповниковых чай…
И память бередит не просто
в каком бы ни был далеке
тот маленький Ананьев остров
под яром красным на Оке.
90-е
Вот повырубили клён
Н.Р.Комкову
Вот повырубили клён. Горевал
я о нём и неспроста: он шумел.
По живому. Остриём. Наповал.