Время 37-го

– Передаём Новогоднее поздравление Президента Российской Федерации! – торжественно провозгласил хорошо поставленный мужской голос за кадром.

На экране во весь рост возник глава государства. Он стоял на Красной площади, осенённый прожекторами кремлёвских башен, с непокрытой головой, в модном кургузом пальтишке, а сверху на него, плавно и умиротворённо кружась, падали редкие, расцвеченные огнями украшенных ёлок, снежинки.

Лицо президента было сосредоточенным, строгим.

В невообразимо-далёкой от Москвы заимке все разом поднялись из-за стола – воодушевлённые, с просветлевшими лицами, держа фужеры с шампанским перед собой, словно церковные свечи.

– Соотечественники! Сограждане! Братья и сёстры! К вам обращаюсь я, друзья мои! – торжественно и проникновенно заговорил президент. – Сегодня вы собрались за праздничными столами, чтобы проводить старый, уходящий год, и встретить наступающий, новый. Встретить с новыми надеждами на благополучную жизнь, исполнение самых заветных желаний. Но все наши чаянья и надежды могут исполниться только при одном непременном условии – если Россия будет великим, мощным в экономическом и военном аспектах, процветающим государством.

Гости в заимке, напряжённо вслушиваясь, кивали, замерев и преисполнившись пониманием значимости момента. А президент между тем продолжал:

– Мы в целом неплохо потрудились в уходящем году. Несмотря на кризисные явления в мировой экономике и геополитике, достойно ответили на вызовы времени. Но этого мало, друзья. Многонациональный народ России ждёт от президента страны, главы правительства, губернаторов, руководителей муниципальных образований вплоть до самого маленького, отдалённого поссовета, новых прорывов в экономике, внутренней и внешней политике, дальнейшего роста благосостояния населения. Да, Россия за последние годы встала с колен, прочно стоит на ногах, обрела своё достойное место в мировом сообществе государств. Но до конца распрямиться, расправить плечи, скажу предельно откровенно, нам мешает тяжкий груз застарелых проблем. И прежде всего – это некомпетентность, порой вопиющая, управленцев различных уровней, коррупция, а, называя вещи своими именами, продажность и предательство государственных интересов значительной части чиновничьего аппарата, наших политических и безнес-элит.

– Во, блин, даёт! – простодушно изумился Кандыбин, но на него дружно зашикали, засверкали гневно очами.

В голосе президента, будто услышавшего реплику агрария на далёкой заимке, зазвучали железные нотки:

– Я много езжу по стране, встречаюсь и беседую с простыми людьми. Иногда эти беседы носят очень доверительный, личный характер. И с полной ответственностью могу заявить, что люди устали. Они требуют от своего президента самым решительным образом искоренить из нашей жизни такие позорные явления, как взяточничество, воровство, некомпетентность представителей всех уровней власти. И я полон решимости – добиться этого в наступающем новом году. Настало время суровых решений. В своих действиях я намерен опираться на помощь добросовестных тружеников, честных управленцев, общественных организаций, политических партий, на помощь всего народа. На вашу помощь, друзья!

При этих словах прокурор и полицейский, не сговариваясь, поставили бокалы с шампанским на стол, вытянули руки по швам.

А президент продолжил проникновенно:

– Прежде всего, необходимо, чтобы наши люди, весь российский народ, поняли всю глубину опасности, которая угрожает стране. И отрешились от благодушия, от беспечности, пагубных в настоящее время. Внешний враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба, наших нефти и газа, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью разрушение национальной культуры и национальной идентичности народов, населяющих Россию. Но есть ещё и враг внутренний. Ещё более коварный и беспощадный, чем враг внешний. Потому что он умело маскируется, вредит исподтишка, пользуясь нашей доверчивостью и попустительством. Своими коррупционными действиями подтачивает страну изнутри. И в этой ситуации я особую надежду возлагаю на наши правоохранительные органы. Именно они, не считаясь с занимаемыми должностями и прежними заслугами, должны искоренять всё, что мешает поступательно развиваться нашей стране, тех, кто пытается нажиться за счёт государства, за счёт простых сограждан… Ежовыми рукавицами, не побоюсь такого сравнения, искоренять… Друзья! – сказал после недолгой паузы президент. – Наши силы неисчислимы. Наше дело правое. Вместе мы преодолеем любые трудности. Победа будет за нами. С Новым годом!

Изображение мигнуло, и место президента на экране заняли часы Спасской башни. Кремлёвские куранты принялись неумолимо, громко, размеренно отсчитывать секунды до наступления нового судьбоносного года. Пять… четыре… три… две… одна… Бабах!

В заимке все аж подпрыгнули – это шандарахнула-таки пробка из бутылки шампанского, которую всё время выступления президента Помогайбин судорожно сжимал в побелевших от напряжения пальцах.

4

– М-мда… с таким вот Новым годом, друзья! – с некоторой обескураженностью в голосе произнёс глава, и потянулся фужером к гостям.

Выпили, молча, опустились на стулья, растерянно поглядывая друг на друга.

– А вы заметили, – нарушил гнетущую тишину редактор районки Полосатов, – что когда президент произносил своё… э-э… поздравление, у него губы двигались не синхронно словам? Наверняка запись монтировали, переписывали…

– Ну, знаете, это ж не просто поздравление! Вроде: трали-вали, с наступающим, желаю счастья, чмоки-чмоки… – вступился за главу государства Киваев. – Это, можно сказать, программная речь. Обращение за поддержкой к народу! Может быть, какие-то моменты, фразы и подкорректировали…

Прокурор Сидякин грохнул вдруг кулаком по столу так, что тарелки и рюмки подпрыгнули:

– Не сметь! Не сметь дискредитировать выступление президента страны!

Гости опустили глаза, а вольнодумный редактор, стушевавшись, забормотал:

– Да разве ж я дискредитирую? Я наоборот, поддерживаю всячески… и проникаюсь…

Исчезнувший было в этот момент из-за стола, Помогайбин вернулся, объявил встревожено:

– Коллеги! Там водители волнуются – верховая метель пошла. В степи буран начинается. Надо выезжать, а то нас тут заметёт, неделю не выберемся…

Александр Иванович поднялся решительно:

– Ну, давайте на посошок, друзья, и в дорогу. Завтра, в связи с чрезвычайно сложившимися обстоятельствами, предлагаю всем с утра находиться на рабочих местах. Наверняка поступят какие-то указания свыше, и… вообще…

Застолье быстро свернулось, и через несколько минут колонна джипов, урча моторами, покинула гостеприимную заимку.

За пределами лесного затишья открытое пространство степи встретило их упругим ветром, снегом, валившим густо, стеной. Просёлочную дорогу замело, и мощные автомобили, беспощадно вспарывающие темноту и снежную круговерть кинжальным светом ксеноновых фар, едва пробивались сквозь полуметровые, росшие на глазах, сугробы.

– В «Целинник»? – поинтересовался у главы Михалыч, бессменный водитель, много лет, колесивший по здешним полям, и теперь каким-то шестым чувством определявший нужное направление при нулевой практически видимости.

– Домой! – коротко приказал Киваев, и, отвечая на удивлённый взгляд шофёра, досконально знавшего порядок традиции новогоднего торжества (сперва на заимке, среди своих, потом с жёнами, в ресторане ДК «Целинник»), пояснил скупо. – Заедешь в ресторан, супругу, Валентину Степановну, заберёшь. Завтра в семь тридцать за мной. На работу.

Вымуштрованный Михалыч молча, кивнул. Научился за много лет, обслуживая начальство, не задавать лишних вопросов.

Александр Иванович, отпустив машину, кое-как, ногами разворошив наметённый снег, открыл калитку в металлических воротах, и будто со стороны, придирчиво, осмотрел свой коттедж. Высокий, в два этажа, сложенный из красного стерлитамакского кирпича специального обжига дом не кичился архитектурными излишествами, свойственными подобным строениям последней четверти века. Был строг и по-сельски добротен, функционален. На первом этаже – просторная прихожая, через двустворчатую дверь направо – гостиная, с огромным, на полстены, телевизором. Слева – большая кухня со всеми соответствующими прибамбасами: обширным, как шифоньер, холодильником, японской газовой плитой, посудными шкафами и полками, барной стойкой итальянской работы, длинным разделочным столом с мраморной столешницей… всё как у людей! Далее – ванная комната, туалет, кладовая. На втором этаже – четыре спальные. Для него, жены, дочери, и одна гостевая. Ничего лишнего! Никаких биллиардных, зимних садов. Интересно, к его жилищу можно придраться? На предмет того, что возведено оно на нетрудовые доходы?

Придомовая территория, скрытая сейчас буранной мглой, тоже довольно скромная. Участок двадцать соток, фруктовый сад – яблони, груши, облепиха, полезная для желудка. Ну, ещё кусты малины, смородины, крыжовника – как же без них? У крыльца – розы, но сейчас их из-под снега не видно. На задах – банька рубленная, всего-то двадцать четыре квадратных метра полезной площади, бассейн малюсенький, только что оттолкнуться да проплыть с парой взмахов руками от борта до борта, гараж на две машины. Сарай – без него сельскому жителю опять же никуда, тёплый. С птичником, свинарником, хлевом для коровы. Сейчас-то, конечно, помещения пустуют, но уйдёт же, он когда-то с должности главы на пенсию? Вот и займётся на полном серьёзе домашним подворьем. Валентина Степановна, небось, забыла уже, как корову доить. Привыкла, что все харчи нынче в магазине есть. Или Михалыч в багажнике завезёт…

Кстати, за спиной, тихо урча, подкатил джип. Хлопнула дверца – Михалыч супругу привёз. Та не без труда, прилаживаясь то так, то этак, выбралась с третьей попытки из автомобиля, попеняла раздражённо мужу:

– Руку подать не додумался? Чего это вы всей компанией, чохом от ресторана отказались? Случилось что? И в дом не заходишь – торчишь у калитки, как нищий за подаянием!

– Да вот, смотрю, как наша усадьба со стороны выглядит, – не оборачиваясь, буркнул Киваев.

– Нормально выглядит, – подойдя и встав рядом, заметила раздражённо жена. – Давеча Петров бригаду прислал, снег почистили. Тебя-то не дождёшься! А сейчас опять эк, сколько намело!

– Я не то имел в виду, – досадливо повёл плечами Александр Иванович. – В смысле, вызывающе смотрится, или нет?

– Да ладно тебе, чего тут вызывающего-то! Можно было бы попросторнее, побогаче отстроится. Вон у Помогайбина домина – даром, что зам!

– Помогайбин пусть сам за себя, если прижмут, отвечает. Я о нас беспокоюсь.

– Господи, да кто прижмёт-то?! Перед кем отвечать?! – встревожилась не на шутку Валентина Степановна.

– Перед прокурором… Ещё чёрт знает, перед кем. Народным контролем… или как его нынче зовут? Народным фронтом каким-нибудь!

– Ничего не пойму. Может, ты выпил лишнего? – супруга пытливо взглянула ему в лицо. – Или съел чего?

– Ладно, пошли, – пропустил её вперёд в калитку Александр Иванович. И, защёлкнув за собой на электрозамок дверцу, спросил вполголоса: – Ты выступление президента смотрела? Его поздравление с Новым годом?

– Не-ет, – воззрилась на мужа Валентина Степановна. – К этому времени как раз все каналы отключились. Говорят, из-за бурана с передатчиком что-то… да ну его, телевизор этот! Везде одна Пугачиха с Киркоровым, да эти ещё… плясуны голозадые. Надоело. Мы с бабами по душам пообщались, попели. Вас ждали, пока вы в лесочке напразднуетесь! – упрекнула она.

– Посмотрю, какие песни вы теперь запоёте, – многозначительно пообещал Киваев, и пока пробирался с супругой к дому по заметенной свежими сугробами дорожке, кратко передал ей суть президентского поздравления.

Но, как говорится, беда не приходит одна. Едва Александр Иванович, отряхнув снег с ботинок, шагнул за порог дома, на специально отведённой под аппарат тумбочке в прихожей зазвонил телефон.

Жена взяла трубку, и, послушав мгновенье, передала мужу: