Заклятие лабиринта

Глава 8. Против лома нет приема

Все же я дохромала от арки до угла дома, пока они настигали меня.

И тут на пути убийц встал откуда-то взявшийся Якуро.

С голыми руками, один против банды озверелых головорезов.

Я лелеяла на Якуро иррациональную обиду. Ведь это не он спас меня от удушения каштанами, а именно эти проклятые садисты. Которые чуть не замучили меня до смерти, да и теперь имели все условия, чтобы довершить свое черное дело. Несмотря на это, я бы, конечно, помогла ему. Но сейчас все, на что меня хватало – держаться на ногах. Все же я остановилась. Если он с ними не справится, они все равно меня догонят.

С самого начала у него не было никаких шансов. И он знал об этом. Но мой японец спасал меня и не думал ни о каких шансах, как истинный самурай.

Сначала мне показалось, что он справится. Якуро действительно здорово дрался. Подбегающие бандиты отлетали в стороны и падали, как манекены, не успевая коснуться его своим железом.

Но их было все-таки слишком много. После того, как упали и больше не встали первые четверо, оставшиеся шестеро уже не лезли на рожон. Они окружили его. Те, что оказывались перед ним, отскакивали при любом его движении в их сторону, а ударить старались те, к кому он оказывался спиной. Они тоже умели драться… И они зацепили его своим железом раз, и другой. Я не могла оценить, насколько серьезны его раны. Но было понятно, что его дела плохи.

Мелькнула мысль о смерти, как о желанном избавлении от мук, вскоре уготованных мне в лапах зомби, когда они его убьют. Но я продолжала смотреть, тупо прикидывая, не могу ли хоть как-то помочь ему. Но в мою тупую угорелую голову ничего не приходило. Сил хватало только чтобы не падать. И чтобы смотреть.

И тут они по сигналу того, который был сзади Якуро, кинулись все сразу. Но Якуро уловил этот сигнал или еще как-то понял, что они собираются делать, а может, успел среагировать. Он высоко подпрыгнул и в прыжке разом достал нападавших встречным ударом. Двоих ногами и одного – рукой. И эти трое тоже упали и не поднялись больше. Однако, когда он приземлился после прыжка, остальные трое были уже рядом с ним и наготове. Но Якуро еще в падении успел резко согнуть и распрямив руки, и настал черед падать тем двоим, что были от него справа и слева. Я не успела заметить, успели ли и они что-то сделать, но если и нет, это уже не спасло бы Якуро. Потому что третий, сзади, ударил его монтировкой, как пикой. Мерзкий окровавленный лом вылез из груди Якуро как раз в промежутке между третьей и четвертой пуговицами рубашки. Все.

Я снова окунулась в кошмар, от которого только что, казалось, появилась надежда избавиться. Якуро послал мне последний любящий взгляд, попытался что-то сказать… Губы его шевельнулись… Но поток алой крови хлынул у него изо рта, свет в глазах потух, и мой спаситель мертвым повалился лицом вперед на красный, склизкий от крови асфальт. Умирающий самурай должен падать лицом вниз. На спину – неприлично.

Как он и говорил, не привелось ему дожить до старости.

Все это произошло гораздо быстрее, чем можно описать.

У меня потемнело в глазах. Я еще не могла поверить им, своим безжалостным глазам, не в силах примириться с кошмарной действительностью, которую они мне показывали, а подлый убийца, последний, оставшийся в живых, уже наступил моему герою на спину и с ужасающим звуком выдернул свое мерзкое орудие. Сделав это, он, гаденько ухмыляясь, направился ко мне.

Испарилась моя последняя надежда: что гибель прочих членов банды окажет на него хоть какое-то воздействие. Он был слишком туп для этого. А может, это зрелище ему даже понравилось. С содроганием я вспомнила, что среди моих мучителей именно этот был самым изобретательным палачом. Картины и ощущения того, что он со мной делал, возникли передо мной, внутри меня. Я не в силах была забыть, не думать о них, не чувствовать их вновь. Они надвигались на меня в облике этого нелюдя и должны были сейчас повториться.

Он увидел муку в моих глазах, и обрадовался. Его физиономия прямо-таки лучилась самодовольством. Как же: все мертвы, а он, палач, и я, жертва – нет! Второе, впрочем, явно не надолго. Или надолго, тогда еще хуже.

– Я тебя недооценил цыпленочек, – сказал он неожиданно тонким, почти детским, голосом, и я вздрогнула: он еще и разговаривает!

– Я думал, – продолжал он с удовольствием, – что ты уже ни на что не годишься, ну и согласился с друганами своими отправить тебя в яму, к остальным. – Он медленно приближался, поигрывая ужасным окровавленным ломом, от которого я не могла оторвать завороженного взгляда: кровь Якуро чуть ли не ручьем с него текла. – Дружки-то мои просчитались, ты еще очень даже можешь попрыгать. Уже ты у меня попрыгаешь. Теперь я тебя в яму отправлю, только когда совсем падалью станешь. И то сначала кишки выпущу, если останутся еще, и удавлю ими, а потом уж туда, в яму. Но это потом, а сперва ручки-ножки попереломаю, чтобы прыгала, но не высоко, а так, низенько-низенько. А к остальным – это не скоро, нет.

– Остальные – кто они? – неожиданно для себя самой осмелилась я перебить его.

И на его хитрой физиономии появилось озадаченное выражение. Он даже остановился. По его понятию, я должна была онеметь от ужаса. Потом он снова неторопливо двинулся вперед, продолжая помахивать ломиком.

– Ишь, храбришься, – одобрительно заметил нелюдь, – это хорошо. Значит, еще живее, чем на вид. Видок-то у тебя, хи-хи, краше в яму кладут. А остальные – это такие же цыпочки, как ты. Ну прямо в точности такие, одинаковые, – он довольно заржал. – Мы вас, таких, ловим и того. Играем. А потом, понятно, в яму. А чего с вами еще делать?

Он беседовал со мной с видимым удовольствием, стараясь запугать посильнее. Идиот. Ему надо было не произносить ни слова, как раньше. Изображая зомби, он казался иррациональным и потому был страшнее. А так я даже оказалась в состоянии немного думать. Впрочем, ожидающие меня мучения от этого менее страшными не становились.

– И сколько нас таких было, одинаковых? – спросила я, пятясь к скамейке, на которой сиротливо лежал свитер Якуро.

– А кто вас, цыпочек, знает, – ухмыльнулся мой палач, начиная шагать немного быстрее, и сводя на нет мои усилия отдвинуться от него, – наверное, ты девятая будешь.

И он занес вбок свое ужасное оружие, собираясь, как и говорил, переломать мне сначала руки и ноги, чтобы прыгала, но не очень. А я и так не в состоянии была прыгать. И я поняла, что до скамейки добраться не успею. Да и вряд ли Якуро оставил в свитере какое-нибудь оружие. Собираясь драться насмерть, взял бы с собой. Зато бандит тоже, видя, что я пытаюсь добраться до свитера, подозрительно косится на него. И, стало быть, внимание его хоть чуточку отвлечено. И еще я осознала, что я – последняя, и вспомнила, где нож, взятый у предпоследней меня, тот, которым я убила водителя. Я не потеряла его, а, предвидя бешеную работу рулем и не доверяя прочности лохмотьев, в которые была одета, спрятала в волосы!

И теперь я вынула его и недрогнувшей рукой зарезала этого смрадного паука в почти человеческом облике. Он успел удивиться и ужаснуться. Это была моя месть за моего героя, Якуро, и за всех прежних меня.

Глава 9. Башня

К старой ведьме я не пошла. После всего, что было со мной, может, еще и смогла бы, а после гибели Якуро – нет. Как-то мне стало все равно, что со мной будет. Можно было и еще побарахтаться. Тем более, что в этом дворе одинаковость лабиринта дала сбой, и я могла надеяться, что это неспроста. Вдруг эта шестнадцатиэтажка чем-то поможет? С нее можно хотя бы оглядеться.

Лифтом я на всякий случай решила не пользоваться, даже если он работает. После каштанов и ямы у меня, кажется, появилась клаустрофобия. Но минут через десять мучительного карабкания по лестницам я уже оказалась на крыше башни. Крыша была плоская, окруженная бетонным барьером. Переходя от одного края крыши к другому, я стала разглядывать окружающую местность.

В северном направлении Тарасов должен был вскоре кончиться. Но я обнаружила, что там еще довольно много девятиэтажек. Границу мне увидеть не удалось. Все-таки шестнадцать этажей не настолько больше девяти, чтобы рассматривать весь застроенный этими сумасшедшими девятиэтажками район сверху, как карту. Только ближние окрестности.

Так же и в южном направлении. Я знала, что там центр Ульяновского района, и эта безумная застройка должна смениться обычной. Но где именно это происходит, рассмотреть не удавалось.

На восток идти было наиболее бесполезно: там этой новой застройки было больше всего. Мало того, и шестнадцатиэтажки, такие же, как та, на которой я стояла, росли там все гуще, постепенно образуя непроходимую чащу. Почему-то это показалось мне зловещим. Я поспешила отвернуться.

Лучше всего было продвигаться на запад. Там проспект Зодчих, откуда я приехала. И он близко. Буквально пять-шесть этих квадратных дворов. Более того, где-то там, еще по дороге к проспекту, та параллельная ему улица, где меня дожидается моя “шестерка”.

Оставалось спуститься с башни и пойти к проспекту.

Я не смогла найти двери в подъезд, из которой вышла на крышу. Я обошла всю крышу. Двери не было. Мне опять стало казаться, что это кошмарный сон, но я восприняла это почти равнодушно. Ну, кошмар. Ну, останусь на крыше, умру и превращусь в здешнее привидение. Единственная дверь вела в надстройку, где со зловещим гудением в мрачной темноте вращался барабан лифта, то разматывая с себя тускло блестевший стальной колючий трос, то обматываясь им обратно. Тут как в гаражах с ржавыми остовами тачек: район новый, дом тоже, а трос старый, полно лопнувших нитей.

Но страшнее, что жильцов я не видела ни во дворе, ни на лестнице, а лифт так и шастает туда-сюда. Привидений катает. Похоже, я буду не единственным привидением. Но я опять не впала в панику. Я боялась, но, казалось, это боится кто-то рядом со мной, а я наблюдаю за ним со стороны. Меня было уже трудно напугать чем бы то ни было. Мне уже почти нравилось бояться.

За барабаном я углядела еще одну дверь. Это явно был вход в подъезд. Неужели я при выходе из подъезда проехалась на барабане? Не заметив? Или перелезла через него, когда он стоял? Опять же не заметив? Не верится. Глядя на барабан, я пока не осмеливалась попробовать запрыгнуть на него – такой он был большой. И колючий. И прыгать нужно вверх, а разогнаться по крыше можно только вперед. Правда, прыгуны в высоту как-то справляются. Но их ждут мягкие маты или даже ящик с поролоном, а не шахта лифта шестнадцатиэтажки…

Подождав, пока барабан начнет вращаться в нужную мне сторону, я запрыгнула на него – и почти допрыгнула до верха. Остальное, как я и рассчитывала, за меня сделало его вращение. Ой-ёй-ёй, как же он колется! Ура, я наверху! Барабан продолжал вращаться, и я почти попала к двери в подъезд. Оставалось только спрыгнуть. Но барабан резко остановился, и я загремела в шахту. Кабина лифта была далеко, где-то в самом низу.

Я испугалась. Но не слишком. Мне было почти все равно. Падая, я уцепилась за трос, который, к счастью, свисал как раз с моей стороны барабана, и раздирая ладони, повисла на нем. Невзирая на боль в ладонях и щиколотках, до которых сквозь кроссовки добралась торчащая из троса там и сям проволока, вскарабкалась по нему обратно на барабан. Раньше я, наверное, при первом же уколе с воплем отпустила бы трос и полетела вниз, но теперь какие-то жалкие уколы были мне по барабану. Сначала пришлось лечь на него, и тогда уже досталось животу и груди. Потом я встала на нем на колени, получив всего пару уколов и в них, потом на ноги, согнувшись, едва не упираясь в потолок, и, вся исколотая, спрыгнула дальше, к двери в подъезд из шахты лифта.

Дверь даже не пробовала сопротивляться: оказалась вообще не запертой.

В подъезде я не стала ждать лифта, который, казалось, опять кого-то вез. Похромала пешком.

Лифт остановился на верхнем этаже, когда я была на два этажа ниже. Я остановилась и прислушалась. Двери лифта открылись и закрылись. Больше никаких звуков не было. Потом лифт поехал вниз.

Ну и пусть его. Я тоже пошла вниз.

Когда я спустилась, внизу никого не было. Дверь подъезда оказалась заперта. Кодовый замок сломался. Дверь была железная, но замок обычный. Отмычку в него сунуть было некуда, все же электрический. Я попыталась сломать замок, ударив ногой в дверь рядом с ним. Но инерция у двери была слишком большая, она вздрогнула, но погасила большую часть силы удара. Замок остался целым. Ударить сильнее я не могла: сил почти не было. И ноги слишком сильно болели.

Тогда я машинально достала из волос нож и развинтила замок.

Дверь не шелохнулась. Было похоже, что она приварена к раме.

Я вскарабкалась на перила лестницы, побалансировала на них, ища равновесия, борясь с дурнотой в угарной и стукнутой голове, из последних сил подпрыгнула до подоконника маленького квадратного подъездного окошка, расположенного под вторым маршем лестницы, и вцепилась в него.

То есть попыталась вцепиться, но измазанный какой-то склизкой дрянью подоконник мгновенно выскочил у меня из-под пальцев. Я приземлилась перед дверью и ушла в перекат. И чуть не слетела по лестнице в приглашающе открытую дверь подвала. Лестница тоже была заляпана какой-то дрянью. Что у них тут, гигантские слизняки-стервятники из подвала выходят и в окно выпрыгивают? Или разлагающиеся трупы шастают? Судя по запаху, или те, или другие.

В подвале было темно. Он ждал меня.

Перебирая руками по стенке, я поднялась на трясущиеся ноги, чуток постояла и вновь полезла на перила.

На этот раз мне удалось подпрыгнуть выше, и я вцепилась… в решетку! От кого защищает решетка на окошке подъезда? Таком маленьком, что в него и без решетки не пролезешь? Расположенного так высоко, что и кошка не допрыгнет? Разве что от пантеры…

Прутья были тонкими. Я покрепче обхватила их израненными пальцами, уперлась ногами в стену… Прутья выскочили, и я ракетой полетела горизонтально. А потом по параболе.

В полете бросила решетку и повисла на перилах: успела схватиться за них, пролетая мимо, и в лестницу башкой не врезалась.

Слезла с перил и посидела на холодной лестнице, отдыхая и успокаиваясь. Сидела, пока не стало казаться, что из ступенек в меня вползает смертельный холод подземелья.

Пришлось в третий раз лезть на перила и прыгать с них в окно.

Есть! Я уцепилась за края наружной поверхности стены! То, что они тоже оказались склизкими, как стены склепа, им не помогло: руками я давила в разные стороны и так, в распор, держалась.

Дело другое, что долго так не провисишь.

Но мне вскоре удалось подтянуться и, задерживая дыхание от отвращения и для уменьшения толщины, проскользнуть в окошко. Влезла я в него, развернувшись плечами по диагонали квадрата, и все равно, несмотря на слизь, покрывающую подоконник и стенки, с большим трудом. Все потому, что у кого-то слишком тесные окна.

Проскочив в окно, я тут же полетела вниз головой. Но я была к этому готова, и, сделав в воздухе пол-оборота, приземлилась ногами на козырек подъезда.

Который тут же с готовностью рухнул.

Но я почему-то уже ожидала и этого. Оттолкнувшись от падающего массивного козырька – он был из железобетонной плиты – я приземлилась на асфальт, и, все больше ощущая себя персидским принцем, с удовольствием наблюдала, как рухнувший козырек вдребезги разносит крыльцо и разламывается сам, и как между обломками бетона с визгом распрямляются ржавые прутья освобожденной из бетонного плена напряженной арматуры.

Посидев некоторое время на асфальте, я со старушечьим кряхтением встала.

Во дворе никого не было. Только на стене рядом с дверью по-прежнему висели кровавые обгоревшие ошметки гаражных зомби. Двигаясь как испорченный робот, я зашагала по направлению к проспекту, которое разведала с этого дома с привидениями, катающимися в лифте.

Кстати, когда рухнул козырек, стальная дверь со скрипом отворилась.

Я повернулась и ушла…

–шла–шла–шла–шла–шла–шла–

…Иду до сих пор.

Иногда в арках попадается горелое железо. Тогда я злобно смеюсь, чтобы не зарыдать от горя при мысли о Якуро.

Гаражи я обхожу по дальнему от въезда в них тротуару, ступая тихо и прислушиваясь. Тишина, разве что откуда-то издалека шумит проспект.

Шестнадцатиэтажки – они попадаются во дворах реже, чем гаражи – тоже обхожу. У некоторых из них разрушено крыльцо. Не у всех. Однако у всех дверь подъезда открыта и внутри – слышно – гудит лифт. У некоторых стены заляпаны красным и черным.

Впрочем, может, это у меня в глазах все красное и черное.

Несколько раз мелькнула вдали, возле углового подъезда, фигура молодого человека на лавочке. Увидев его в первый раз, я чуть не побежала к нему. Но тут же остановилась и пошла прочь, в обход двора, огибая гаражи по другой его стороне. И с остальными так поступаю. Ну его. Кто его знает, кто это сидит там, на лавочке. Вдруг мертвый Якуро с торчащим из груди и спины окровавленным ломом? Или мертвый, но живой вампир с внешностью Якуро? А на самом деле – старухин крокодил Гена?

Потом я отключилась. Только что шла, механически переставляя ноги, и вдруг сижу на ступеньках какого-то подъезда. В глазах медленно рассеивается краснота и чернота. Вот уже и встать могу.

Встала.

Ха, у какого-то! Не у какого-то подъезда я села, а у старухиного! Это явный намек.

Черт с тобой, старая ведьма, подумала я и потащилась к ней – прощения просить.

Глава 10. Повинную голову меч не сечет

– Прощения просить не буду! – нагло заявила я, едва старуха открыла дверь. – Я, положим, виновата, в квартиру к тебе вперлась. И врала, что открыто было. Но и ты за это вдоволь моей крови попила, моего мяса поела и покаталась-повалялась на моих косточках. А главное – зачем постороннего-то человека извела? Якуро тут при чем, людоедка ты бессмысленная?! – закричала я и вдруг заплакала, неожиданно для себя самой.

Да жив он, жив, твой Якуро, успокойся, Ринка, – захихикала старуха.

Я чуть не окосела…

–села–села–села–

…села, не помню, как. На какую-то галошницу в прихожей. И на некоторое время онемела. В голову будто кто позвонил, как в колокол, и теперь тонко гудело в ушах. Но сумасшедшая надежда уже овладела мной. Я уже верила ей. Да и какой смысл врать там, где легко можно проверить?

– А ты молодец, Ринка, – старуха, оказывается, продолжала болтать, как будто не замечая, что со мной творится. И только теперь, когда она второй раз назвала меня по имени, я обратила на это внимание. – Я таких люблю. Смелая, ну прям как я в молодости. Прощения, говорит, просить не буду, а сама тут же и повинилась. И сразу – права качать. Восемь жизней из девяти потеряла, еле ноги таскаешь, а все как непобитая. Эх, когда оно было, то времечко, когда я такой была…

– Ну ладно, мне бы старой все болтать, – прервала она сама себя, а вам, молодым, время дорого. Любезный твой друг жив и здоров. Разве что кошмар ему приснился, но сейчас он об том не помнит. Ты мимо его уже сколько раз проходила. Только подойди к лавочке – и он твой. Но ты с ним поосторожнее. Он японский шапиён. Они, японцы, все хотят острова свои вернуть, и для того шапиёнов засылают. А вы и отдали бы, чужое-то оно впрок не идет. Ну, это дело не мое. А я еще другое скажу.

За храбрость твою я тебе твои восемь жизней исторгнутых верну, так уж и быть. И еще благодарность свою прибавлю. Шайку гаражных урок ты с японцем своим мне помогла вывести. Им всем теперь такой сон все время будет сниться, что долго они тут не задержаться.

Поэтому выбирай, чего тебе больше хочется. Перво-наперво, как ты мне понравилась, могу тебя своей преемницей сделать. В обучение, значит, возьму, и все секреты передам. И утварь со скарбом. Когда помру, сможешь колдовать не хуже меня. А второе – могу тебе обсказать хоть прямо сейчас, то, зачем тебя ко мне посылали. Только предупреждаю – пользы тебе самой от того никакой не будет, кроме вреда. Как говорится, любопытство сгубило кошку. Только думай скорее, время не терпит. Ну, чего выбираешь?

– То, зачем посылали, – твердо сказала я. Первое предложение ведьмы затронуло какие-то тайные струны моей души. Мне немедленно захотелось научиться колдовать. Показалось, что именно это – мое истинное предназначение… Но что-то подсказывало, что и сама старушка меньше меня уважать будет, если я откажусь от выполнения задания, даже в обмен на такую соблазнительную взятку.

– Ай, молодец, внучка! – опять восхитилась старая колдунья. – Делу время, потехе час, так? Только кто знает, где тут дело, где потеха… Ну ладно. Выбрала – значит, слушай. Подозрения насчет той вашей операции были правильные. Та операция была задумана в Америке. Только пользы теперь вам от того мало, потому как она давно уже, как вы говорите, увенчалась полным успехом. Им надо было что? Коммунизм ваш остановить, перестройку сделать, холодную войну выиграть, ученых переманить, и все – вашими же руками. Потому что своими не получалось. А так – все получилось, да ты же знаешь, чай не слепая. Сделали все их агенты в вашем КГБ. А теперь ФСБ. Дальше эти агенты проведут своего президента России с помощью американских им… имиджмейкеров, вот, и ихних же выборных технологий. Твоим бывшим начальникам с ними не совладать, не стоит и пытаться. Муравьи они против них. И мне не совладать. У них свои маги… магистры есть, а за таких, как я, дают пятачок за пучок, да еще в базарный день. Всей моей силы хватит только, чтобы следы замести, что я в ихнюю канцелярию влезла. Вот, видишь, сегодня купила, – и старуха неожиданно протянула мне… аэрофлотовский билет! Который я машинально взяла.

– А это – твой, – добила меня колдунья, доставая еще один такой же билет, пока я лупала глазами на тот, что держала в руке, и тоже отдавая его мне. Я взяла и этот.

– У тебя доллары твои где? В камере хранения в аэропорту, верно? Можешь не кивать, сама знаю… И паспорт твой заграничный тоже там.

Я разглядывала билеты. Это были целые книжечки на полет с пересадками. Рейс намечался… Тарасов – Москва – Алма-Ата – Дели – Бангкок – Тайвань! Причем на трех самолетах. Из который последний – другой компании, хоть билет выдан Аэрофлотом.

– У меня нет визы на Тайвань, – сказала я, чтобы показать, что и я не лыком шита, – да тут, наверное, одной визой не обойдешься? Небось, и от индусов виза нужна, и от тайцев.

– Каких еще тайцев, – растерялась старушка, – тайваньцев?

– Тайцев, которые в Таиланде, – объяснила я. – Или мы в Бангкоке из аэропорта вылезать не будем? А там, вообще-то, говорят, интересно. И в Дели.

– Интересно будет живыми остаться, – возразила колдунья. – А впрочем, можем и прошвырнуться. А насчет виз, ты это, глянь сначала в свой заграничный паспорт, когда в камере хранения его заберешь, а потом говори, есть там визы или их там нет, – хитро заулыбалась колдунья. Я только рукой махнула. Поняла, что визы там будут. Или, по крайней мере, их там будет видно тем, кому нужно их видеть…

– Я-то уже собралась, – показала она на два объемистых баула на полу в прихожей. Один сильно пах смесью множества хорошо знакомых, смутно знакомых и вовсе незнакомых запахов, другой слабо шевелился. Я поняла, что там крокодил, и хотела было спросить, как мы пронесем его через таможню, но опять только махнула рукой. Ясно, что уж таможенников хитрая бабка так обведет вокруг пальца, что мы хоть табун крокодилов мимо них будем гнать, сами гарцуя на парочке особо крупных – они не заметят.

– Ах, да, – спохватилась я. И замолчала, разглядывая себя. Хотела-то я сказать, что в таком виде меня на самолет в Москву не пустят. Не говоря уже об загранице. Покалеченную, окровавленную, в грязных лохмотьях. Хотела сказать, но не сказала. Потому что выглядела я, оказывается, так, как будто все происходившее было просто кошмарным сном. Да и не болело уже ничего! Так, подумала я. Надо будет ее обязательно расспросить после, что же было. Страшный сон – или страшная жизнь, но с чудесным излечением в конце? Но потом. Потому как что-то мне заранее кажется, что простого ответа типа «да-нет» я не добьюсь.