Похождения Фауста. Торжествующая преисподняя

© Александр Фефилов, 2025

ISBN 978-5-0065-3630-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Художественная литература о докторе Фаусте, в частности, немецкая ФАУСТИАНА, насчитывает почти пятьсот лет, и для среднестатистического читателя практически необозрима. Наши знания о Фаусте традиционно исчерпываются сведениями о средневековом ученом, по имени Иоганн-Георг Фауст, которому народная молва приписывала занятия магией и сговор с нечистой силой. Фауст использовал сверхъестественную силу для того, чтобы добиться справедливости; обрести свободу и выйти за пределы дозволенного; получить власть над прошлым и настоящим. Легенду об этом человеке мы знаем больше по эпохальной трагедии И.В.Гете «Фауст», главный герой которой одержим познанием и мечтает служить человечеству, созидать «по образу и подобию Бога».

К сожалению, поэтизированный гётовский канон легенды о Фаусте затмил все последующие художественные интерпретации этого символа эпохи Возрождения. Практически не известен большинству читателей роман Ф.М.Клингера «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад», в котором Фауст представлен не столь праведным и оптимистичным, как у И.В.Гете. Клингеровский Фауст не только борется со злом и мстит обществу за несправедливость, но и одержим жаждой гордости и сладострастия. Совершая добро, он на самом деле причиняет людям зло. И в конце своей жизни убеждается в этом не без помощи дьявола.

Известно, что И.В.Гете писал своего «Фауста» всю жизнь. Роман о Фаусте Ф. М. Клингера вышел в свет в 1791 году. Интрига состоит в том, знали ли великие художники слова и друзья по перу данные произведения друг друга, и, если были знакомы с ними, то какие идеи они заимствовали друг у друга и как противоборствовали друг с другом в интерпретации фаустовской тематики. Как Гете и Клингер раскрывают «проблему Фауста» в своём творчестве, читатель узнает, прочитав тридцать третью сцену предлагаемой стихотворной драмы.

При чтении романа Ф.М.Клингера о жизни Фауста и его деяниях создаётся впечатление, что Бог использует дьявольскую силу в лице сатаны (падшего ангела) и его помощников для испытания праведников и наказания грешников. Земного человека поджидают тысячи дьявольских соблазнов – богатство, почести, плотская любовь, светская учёность и др. Чтобы обрести истинное знание о цели существования человека на грешной земле

(ср. «зем-» – общеславянск. «низ»), Фауст заключают договор с нечистой силой, согласно которому он жертвует за это свою душу дьяволу.

Известно, что второй родиной Ф.М.Клингера является Россия, в которую он приехал в 1780 году. В Российском подданстве Клингер (Фёдор Иванович) дослужился в царской армии до генерал-лейтенанта; по указу царя Александра трудился на поприще народного просвещения; был попечителем Дерптского (Тартуского) университета. В предлагаемой читателю драме, в первой сцене встречаются «бунтари-писатели» – основатель немецкого литературного течения «Бури и натиска», «штюрмер» Ф.М.Клингер и вернувшийся из сибирской ссылки, опальный писатель-философ А.Н.Радищев, где они говорят о новых веяниях в России и о своём творчестве.

Не будем раскрывать суть похождений Фауста в нашей интерпретации, отдав содержание стихотворной драмы на суд читателя. Раскроем лишь некоторые «технологические» особенности нашего сочинения.

Как значится в названии, драма написана по мотивам прозаического романа Ф.М.Клингера о Фаусте. Драма, как известно, такой род литературы, в котором превалируют конфликтные ситуации. Фауст, первопечатник, вступает в противоборство с устоями общества, которое не понимает его, а он пытается это общество наказать и исправить. Это бунт субъективного против объективного. Нет гармонии между Фаустом и теми людьми, которые встречаются ему на жизненном пути. Мотивы оригинального романа по возможности сохраняются в драме. Не искажается, а лишь корректируется и сокращается сюжетная линия; отбираются и шлифуются основные идеи первоисточника. Это позволяет сделать процедура перевода прозаического текста в стихотворный, поэтический текст. Не следует забывать, что даже дословная трансформация одного текста в другой чревата новыми смысловыми нюансами. Говоря иначе, любая интерпретация это в определенной степени отклонение от подлинника. В лучшем случае это не искажение первоначальных смыслов, а их наращивание и приспособление к той действительности, в которой вращается современный читатель. Время, как говорят, «делает своё». Над чем вчера плакали, над тем сегодня смеются. Несоблюдение принципа адекватной передачи содержания и идейного потенциала источника, по мотивам которого пишется произведение, в соответствии с современным мировидением, может привести к апокалипсису литературных жанров, когда трагедия будет восприниматься как комедия, а драма как пародия.

Интерпретация должна быть созвучна эпохе, в которой пребывает писатель. Не нужно думать, что за одним и тем же предложением, изречением в тексте во все времена закреплен один и тот же смысл. Высказывания остаются, смыслы изменяются. Вот почему для каждого поколения людей нужны новые переводы, иные интерпретации. Художественные и поэтические тексты понимаются по-разному в различные общественно-исторические эпохи. К примеру, в эпоху неоимпериализма песни и гимны социалистического прошлого звучат не в унисон или приобретают карикатурный оттенок, ср. «Лишь мы, работники всемирной великой армии труда, владеть землёй имеем право, но паразиты – никогда!». «Свергнем могучей рукою гнет роковой навсегда. И водрузим над землею красное знамя труда». «Нам ненавистны тиранов короны, цепи народа-страдальца мы чтим».

В драме используется такой вид композиции как обрамление, или рамочная конструкция. Встреча Клингера и Радищева, Клингера и Гете образуют вторичное внешнее вкрапление в повествование, которое помогает читателю раскрыть суть гражданской позиции писателей-бунтарей и авторов фаустианы. Первичную внешнюю рамку повествования создаёт монолог Феофила (образа современного русского Фауста), который в начале задаёт вопрос «Что есть наша жизнь?», и в конце, обличая современную действительность, приходит к неутешительному выводу, что ничего не изменилось в мире людей – всё та же погоня за богатством, воспроизводство зла, обманутые надежды и тяжкий труд. Двуголосие в конце эпилога заканчивается попытками людей взывать к Богу с просьбой о просветлении.

Вступление

(Сцена современного театра. Выходит седовласый пожилой человек (Феофил), отдалённо похожий на Фауста, – главного персонажа драмы)

Феофил

(Листает книгу)

Мудрец-философ, разъясни мне —

Что есть наша жизнь?

Только избавь меня от штампов,

типа «Это – суета сует!»

Скажи мне прямо —

Для чего я был рождён? Без укоризн…

И стóит жизнь того,

чтоб проживать её вот так, иль нет?..

Я задаю вопрос не Гамлетовский —

«Быть или не быть?»

Меня тревожит вековáние моё —

Как должен был я жить,

и зачем жил?

За что предписано мне этот мир любить?

Узнать хотел бы!

Перед тем, как в вечное небытие убыть.

(Закрывает книгу)

Жизнь как «бессмысленная череда

рождений и смертей»?

Устроить человеку свою жизнь

счастливой и достойной КАК?

Не верю, что «душа» – источник грубых,

низменных страстей.

И что она всего лишь порождение ума,

рациональный мрак.

Устал от многоликих перепродавцов

бессмысленных идей.

От честолюбцев, хамелеонов,

лицедеев, откровенной лжи!

От беспредельной низости,

невнятных политических речей!

От серой зависти; от пресмыкательств,

как своих, так и чужих.

Для некоторых жизнь —

бессмысленное времяпровождение… В чём цель?

Да в том, чтоб жить без смысла! Люди слепы.

И многое, не ведая, творят.

Безумствуют: дерутся, лгут. Рождаются и умирают.

Существования модель

единая для всех эпох, для всех народов!

А тех, кто вне модели, их не чтят.

Их называют «с ума сшедшими».

Парадоксально! Было бы сходить с чего.

Богат, но нищий духом! Беден, но душа богата!

И счáстливы – тот и другой.

Но если так, к чему тогда мучения?

А недовольны те, кто не имеет ничего.

В их доме ветер свищет, а душа молчит.

Тоска зелёная и нелады с судьбой.

Мы тратим жизнь на то, что нам самим не нужно.

Как стресс преодолеть?

И эти неурядицы, и вечные заботы?

Тягостные мысли… Как их прогнать?

Засунуть голову в песок, как страус?

Не сбылось и не срослось. Зачем жалеть?

Я здесь, но не сейчас! Я где-то и когда-то жил.

Кто Я – мне хочется узнать!

(Уходит)

Сцена первая. Писатели-бунтари. Неизвестный «Фауст»

(Россия. 1800 г. Ф.М.Клингер и А.Н.Радищев случайно встречаются по дороге в министерство, куда их пригласили для участия в создании реформ государственного устройства и народного образования по инициативе Александра Первого)

Клингер

Вы – Радищев? Бунтарь, оправданный и возвращённый! Снова в деле?

Радищев

Ужели это Клингер, зачинатель штюрмерства? Весь при чинах и в теле.

Клингер

Я, как и Вы, благоприветствую дней Александровых прекрасные начала.

Радищев

Нас вызвал император не напрасно – реформы сдвинулась, но замолчали.

Клингер

Созданье новых министерств ускорит реорганизацию и управление…

Радищев

Ах, знать бы нам! У нас в России власти много, мало исполнения…

(после короткой заминки)

Как поживает Вольфганг Гёте, Ваш друг, мой Лейпцигский знакомый?

Клингер

Друг юности моей бунтарской, Вольфганг Гёте, другими планами ведóмый.

Недолго в штюрмерах ходил. Он поменял дух противления очень быстро

на дух из задницы, вдруг сделавшись при веймарском дворе министром.

Мы были в ссоре с ним довольно долго. Сейчас возобновили дружбу.

Cравнялись с ним тогда, когда мы музу прѐдали, пойдя на службу.

Радищев

Дух творчества не покидает гениев. По творчеству вы равные в литературе.

Клингер

Он любит итальянцев. В театре ближе к классике, а я к карикатуре.

Радищев

Прошу прощения. Есть одна разница – он всем известен, Вас не знают.

Есть у меня вопрос: Зачем под стол Вы пишете? Иль Вам писать мешают?

Клингер

Я не желаю «путешествовать» в Сибирь! – Вы вызвали меня на откровение.

Радищев

Наш император Вам благоволѝт. И каторга Вам не грозит. Грозит забвение.

К тому же пишете Вы только на немецком. Цензура думает – для иноземцев.

Клингер

Да, не в опале я пока. Не потому, что не для русских я пишу, – для немцев.

Печатаюсь я не в России – вот мой козырь. В Лейпциге выходят мои книги.

Пусть неизвестность бьёт меня по самолюбию, а за спиной плетут интриги.

За то не жертвую собой, своей семьёй. Нет боязни, что установят автора.

Радищев

Усердствовать не станут. Не будут же копаться в родословной императора.

Известно обществу. Это не тайна. Супруга Ваша знатного происхождения.

В ней кровь течёт Екатерины и Орлова. Отсюда – цензорские послабления.

Клингер

Возможно. Но память будоражит цесаревич Павел и его внезапная кончина…

Радищев

История рассудит. И потомки разберутся, где следствие, а где его причина…

(Оба замолчали, почувствовав, что перешагнули рубикон светского общения)

Наслышан я о Вашей русофобии, в которую мне верить очень неприятно.

Вы скáзывали – русских надо не учить, а палкой бить. Мне это не понятно.

И – чтобы жить в России, надобно «иметь желудок, голова не пригодится».

И – что Вы разделяете всех на «людей» и «русских». Как тут не стыдиться!

Клингер

Я самое плохое относил к верхам, а не к народу. Не доходил я до глумления.

Критиковал я чаще своих немцев, а не русских. Всё остальное измышления!

Радищев

Я разделяю Ваши представления о народе в том, что нету в нём единства.

Есть подневольные, есть их владельцы. Там ненависть, а здесь бесчинства.

(после некоторого молчания)

Узнал случайно, что написан Вами роман о Фаусте, его мирских деяниях.

Клингер

Всё больше о грехах людских и об отсутствии порядка и страданиях.

Радищев

На стенах знаменитого пивного заведения в Лейпцигском подвале

я наблюдал изображенье Фауста. Алхимик там ретóртами завален.

Готовит колдовское зелье, чтобы продлить своё земное пребывание.

Клингер

Он там изобретатель эликсира жизни. Так гласит народное сказание.

В моём романе он – первопечатник. Ищет правду в мире и находит.

Но не ту, которую искал. И за деяния свои он в преисподню» сходит.

Я попросил издателя. Он экземпляр романа Гёте переправит.

Мне кажется, что Вольфганг эту книгу без внимания не оставит.

Хотя писал я «Фауста», не для его похвал. А если они будут, то не грóмки.

Радищев

Ах, Фридрих! Хочется, чтоб нас читали! Как современники, так и потомки!

(входят в здание министерства)

Сцена вторая. Мыльные пузыри метафизики

Фауст

Чем больше узнаю, тем меньше знаю. Мне тьму не просветить!

Творенье Бога человеку не постичь, не хватит этой жизни.

Запутанные нити бытия утаивают суть. Мне их не раскрутить.

Все человѐки, как моллюски, – покинувшие раковину слизни!

На бóльшее Бог разума не дал. Не по подобию нас сотворил.

Напрасно сожалеть об этом. Злюсь потому, что это тщетно!

Душа? – Её создатель в наше тело бренное на время заточил.

Ведомый я душой? Иль чьим-то разумом? Всё безответно!

И всё, что делаю, в Верху предрешено. Ознáчено судьбой…

Что может человек придумать? – Ничего! Он лишь искатель.

Искал я новую субстанцию…, соединяя одну часть с другой.

Доступно было мне несовместимое. Как много сил затратил!

Подкинул бог одни загадки. Мы бьёмся лбом, чтоб отгадать!

Одной материи для становления иных веществ нам не хватает.

Нужна производящая причина. Но как её за хвост поймать?

Мир для его творца не нов. Он нов для тех, кто в нём витает.

Скитание по лабиринтам бытия. Как суемудрие бесплодно!

Ученье пѐстует наш ум. Природа его душит. Где добро и зло?

Я изобрёл книгопечатанье, хотел пожить в достатке. Благородно!

А слава привлекала, душу жгла. Но это ни к чему не привело.

Как мы унижены! Путь к истине нам злонамеренно закрыт.

Не помогает свет – поможет тьма! Найду я в магии спасенье.

Никчемность разума заменит сила, которая меня заворожит

и выведет из заточения. Закончатся мои научные мучения!

Пока не оседлал я магию и не могу сверхсилами повелевать.

Мне нужно завершить свои изобретения, используя рассудок

и природные мозги. Писанье рукописное я перевел в печать.

На этом вон станке. Набор печатных букв и пресс. Вот это чудо!

Сцена третья. Путь к бездне ада

Клингер

Фауст довёл изобретение своё до совершенства. Истратил состояние.

Чтоб прокормить семью, он предлагал купить Священное Писание

слугам Христа в приходах Майнца. Те отмахнулись: «Нет. Не нужно!

Читать латынь по буквам? И ещё в печатном виде? Это нам натужно!»

«Витиеватость букв застѝт священный смысл! Достаточно и свитков!»

«Ты заменяешь мёртвой буквою письмо живого Бога ради прибытков?

«Внимает Божье слово тварь ушами! Из наших уст передаётся знание!»

Тут Фауст закипал: «Хотите голос Бога заменить на ваше бормотание?»

Он натыкался на бездушность, тупость, жадность. Пришло раскаянье.

Ради чего он, обнищав на благо общества, обрек семью на голодание?

И разом ненависть представила весь мир в ужасных, мрачных красках.

Кому-то с неба манна задарма. А он несправедливостью обласкан!

И по чьему веленью умный и способный человек всегда под гнётом?

А дураки богаты, счастливы, и пользуются незаслуженным почётом?

Ожесточается душа достойных граждан, а слабые сердца страдают.

И почему устроено так в мире – одни жируют, а другие голодают?

Есть власть ВСЕВЫШНЕГО над человеками? Иль мир не подопечный?

Дух Фауста не мог постичь причину зла. Куда глядит ПРЕДВЕЧНЫЙ?

Сцена четвёртая. Сны и явь грешников

Архиепископ

Мне сообщили – одного монаха ночью в дьявольские сны заносит.

Он, вроде бы, лежит в постели с дочерью духовной и на ней елозит.

На языке церковном – совершает с ней обычное прелюбодейство.

Наш капитул в смятении. А кто-то мне твердит, что это чародейство.

Отец Гебгардт

Ваше Высокопреосвященство! Того монаха прежде навестил Дионий.

А после рейнского вина он позабыл про рукоблудие, не тёр ладоней.

Архиепископ

То снится по ночам вашим монахам, о чём они весь день мечтают.

Накладывайте на монаха епитимью. Пусть все про наказание знают!

Отец Гебгардт

Аскеты проливают семя наяву, но тайно. А этот согрешил во сне!

Архиепископ

Во сне Ваш брат распутничал с девицей. А это ведь грешно вдвойне!

Отец Гебгардт

Известно нам, как дьявол искушал соблазнами Антония пристрастно.

Он ночью приходил к нему, принявши образ женщины прекрасной.

Возможно, та девица и была чертовкой, и соблазнила брата наготой.

Архиепископ

Как имя дочери духовной, которая на исповедь ходила в храм святой?

Отец Гебгардт

Она Ваша племянница, Высокопреосвященство. И слáвна красотой!

Архиепископ

(вскакивает)

И Вы посмели называть её чертовкой, зная, что она в родстве со мной?!

Отец Гебгардт

Прошу прощения у Высокопреосвященства. Вещал я Вам про сон ночной…

А вы мне говорили о реальной дочери духовной. Я отличаю сон от яви.

Архиепископ

Но там и тут одно лицо!

Отец Гебгардт

Да! Дьявол обнаглел. И Вашу Клару так подставил…

Монаху нужно наставленье дать. Пусть искупает грех в молитвочтении.

Архиепископ

И посадить его на хлеб и воду! Будет крепче спать, без снов и искушений!

(В это время известие о дьявольском сне монаха обсуждалось в трапезной монахинь, которые собрались по случаю праздника, чтобы разукрасить статую мадонны)

Привратница

Я рассказала вам историю лишь в назиданье. Монаха предадут сожжению!

Одна из монахинь

Мне жаль его. За что он пострадает? Грешно кого-то осуждать по сновидению.

Привратница

Грешно иль не грешно? Не надо по себе судить! Да у тебя краснеют щёки?

Капитул правильно решит! А вам всем я советую извлечь из этого уроки.

Другая монахиня

Чтобы извлечь урок, нам нужно более подробно изучить суть того дела.

(Молодые монахини захихикали. Лица старых монахинь исказились гневом)

Привратница

Бесстыжая! Ты служишь Господу! Ему принадлежишь – душой и телом!

Не сметь здесь обсуждать рискованные сцены! Проси прощенья у иконы!

(Смотрит на статую мадонны; понимает, что монахини забыли, зачем пришли в трапезную)

Вы что тут так расселись и зарделись? Прикройте лучше наготу мадонны!

Монахиня Клара

(улыбаясь)

Ах! Сестрицы милые, зачем нам спорить и страдать? Мне тоже сон приснился!

(Молодые и старые монахини устремили удивленные взгляды на Клару)

Как будто я спала с отцом Гебгардтом! Во сне он надо мной склонился.

(Все монахини дружно осенили себя крестным знамением)

Однако я себя не чувствую греховной!

Повинен в этом дьявол, не отец духовный.

Но, откровенно говоря, не помню более весёлой ночки!

Мне безразлично, кто губами щекотал мои ушные мочки.

Одна из монахинь

Быть может, наш любимец кот лизал тебе височки?

Клингер

Монахини постарше стали обсуждать серьёзно, кто кому приснился.

Гебгардт виновен! Его не приглашала Клара – он сам к ней заявился!

Привратницу перед своей калиткой окружили любопытные старушки.

А Клара отвечала на вопросы своих сверстниц. Те навострили ушки

и всё до мелочей пытали, как святой отец смотрелся без портков.

В епископствах и архиепископствах Германии царил переполох!

Такое было лишь в соседней Франции, когда весёлые французы

боролись за какие-то права, которых не было, и вспарывали пузы

лишь тем, кто порохом пропах, и на руках имел кровавые мозоли.

И так не поняли ни те и ни другие, что упразднили, кто позволил.

Молва о дьявольских историях у немцев напоминала пляску Витта.

В которой затряслись неистово и дико – крестьяне, рыцари и графы,

дворянки, нищенки, графини и попы, вытягивая шеи как жирафы.

В безумной пляске в деревнях и городах. Потом попáдали, скорёжась,

от полного изнеможения; не прекращая сотрясаться телом, лёжа.

А искушающие слухи долетели до Римского отца и до его владений.

На кафедрах учёных факультетов писались фолианты рассуждений

о всех возможных случаях греховных и безгрешных сновидений.

Всем было не до Фауста. Не до его печатных и иных изобретений.

Сцена пятая. Формула дьявола и искушение

Клингер

Наведывался Фауст к членам магистрата. Он посетил и бургомистра.

Все обещали милость и поддержку. Но видели в нём реформиста.

Лишь молодая бургомистрша выказала явный интерес к его фигуре.

Так вожделенно на него глазела, что он проникся страстью к этой дуре.

Она зажгла огонь в его груди своею грудью. Застила ум ему, негодному.

Так вот где истина! Подобное стремится не к контрасту, а к подобному!

Она поговорила с мужем. Тот обещал, что примет магистрат решение,

чтобы евреи города, все поголовно, выложили деньги на изобретение.

Но Фауст понял – скорее его дети с голода помрут до того времени,

пока назначенную сумму соберут и Фауста освободят от бремени.

Нельзя никак здесь обойтись без магии, которая развяжет ему руки!

Позволит насладиться полной жизнью! Изгонит нравственные муки!

Фауст отмеривал шагами половицы. Тут независимость, свобода, знания,

смятенье, сластолюбие, гнев, месть и горечь. Там ад и вечные страдания!

Он колебался словно дева, меж наставлениями матери и голосом природы.

Вот так колеблется философ, который видит вместо истины её разводы…

Старанье Фауста и случай открыли ему формулу, которая его дразнила.

То было заклинание, чтоб вызвать дьявола из ада. Вот она магическая сила!

Он с её помощью исправит мир – преобразит по собственному разумению!

Чтоб новое создать, необходимо старое отвергнуть, предаваясь мщению!