–Случай, конечно, не рядовой, – сказала она после осмотра, – но ничего страшного я не вижу. Говорить, вы, голубчик, еще пару дней, точно не сможете, как в прочем и есть. От такой «закуски», язык безобразно распух, и требует отдыха. Но как врач, я вам скажу, что это даже полезно для организма. В тонус войдете, да и урок на будущее, – не будете, как младенец, тянуть в рот, что не попадя.

– Я, мужики, в ней сразу избавление почувствовал,– прервал повествование Витька, – вот прямо так и подумал, никто кроме нее, не избавит меня от чертовой этой ветки.

Натянула она перчатки, надавила посильнее на челюсть, встала по удобнее и говорит,

– Вы мне, голубчик, пальцы только не покусайте. Сегодня только с утра, маникюр дорогущий сделала.

Хотел я ей головой кивнуть, чтоб не сомневалась во мне. Но хватка на челюсти не женской, железной была, только глазами и смог подтвердить, чтоб за пальчики свои не волновалась.

Пошарила она во рту у меня. Собрала все отросточки в один пучок, и в кулаке, потихоньку и вытащила. Доктора у стола восторженно захлопали, засуетились, рюмки наполняя.

Я руку ей потянулся поцеловать, руку, свободу рту моему, подарившую. Но челюсти на закрытие так свело, что не то что, собственными силами, домкратом не раздвинуть.

Упал я тогда, перед ней на колени, как перед образом, три раза лбом в пол стукнул. Хотел перекреститься, но руку поднять не смог, от радости, «наркоз» сразу весь испарился.

Стою на коленях, слезы радости по щекам текут, через сведенные челюсти, слова благодарности мычу.

Так это ее впечатлило, что смотрю, спасительница моя, вроде, как всхлипнула даже, и туман на очках показался. Сходила она к столу, и принесла мне фужер, до краев «наркозом» наполненный.

– Выпей, – говорит, – голубчик. Не пьянки ради, а для дезинфекции ротовой полости, после удалении инородного предмета. Не нравиться, так не глотай, а просто прополощи.

Я с колен, не подымаясь, двумя пальцами прижимаю к небу, свой пострадавший, распухший язык, и вливаю в горло, дарованную мне, моей спасительницей водку. Выдыхаю и смотрю на нее виноватыми глазами, как бы извиняясь, что по привычке, проглотил я водку, забыв прополоскать рот.

–Так это та, что в палату тебя привела? – прерывает Витьку, Егорыч.

–Она. Спасительница моя, – подтверждает Витька.

– Надо же, ешки-матрешки, – восклицает Егорыч, – это же Анна Ивановна, заведующая родильным отделением. Тогда все понятно. Ей вытаскивать, что нам подтаскивать. Для нее это дело отработанное, привычное. Тебя надо было сразу к ней, в отделение направить.

– Дедка у тебя от «Кама Сутры», мозги в мошонку перебрались, – возмутился Витька, – как это меня, мужика и в родильное. По каким таким признакам?

–А я читал где-то, что мужику, который родит, премия офигенная светит, – вклинился в разговор Сашка.

– Я тоже читал, – поддержал его я, – миллион «зеленых», как с куста.

–И ничего, если бы и не родил. Зато первым бы мужиком был, который в родильное поступил, тоже кое-что, – засмеялся Сашка, – пусть не весь миллион, но на какие-то проценты, уже рассчитывать можешь. Как первую попытку засчитали бы.

– Если б и засчитали, то ни как не он первый, – отверг Сашкины мечты Егорыч, – у нас – то он точно бы вторым был.

– Знаешь чего, так расскажи, – попросил его Витька, – чего тень на плетень наводишь?

–А никакой тени, дело житейское, ешки – матрешки. В прошлом году дело было. У нас на садах, такой урожай яблок образовался, не обобрать. Ветки у яблонь к земле клонились. Ну и стал, Матвей, мой сосед по даче, их собирать. А надо сказать, яблони у него элитные, с самого Архангельского краю, привезенные. Стройные, высокие яблоньки, что сосны мачтовые тамошние.

С нижних веток, и куда можно было дотянуться, Матвей, яблоки быстро собрал. А за теми, что выше, лестницу притащил, расставил, как положено и наверх попер, за урожаем, значит.

Потянулся он за яблочком, на самом конце ветки. Большим, наливным, солнышком обласканным.

Тут чего- то не так пошло. То ли оступился от радости за урожай, то ли вес яблока, равновесие его нарушил. Только свергнулся он, с высоты этой мачтовой, и прямёхонько в таз с яблоками угодил, которые раньше собрал. До так удачно попал, что одно из яблочек, прямо ему в «яблочко» и заскочило. Аккурат в то место, куда, тебе, Витька, клизму загоняли. Хорошо еще, что яблоко попалось не таких размеров, от которого он с яблони слетел, и которое пока летел, так из руки и не выпустил.

– Наш человек, – опять вклинился Сашка, – мы на рыбалке выпивали. Колька разливал, тут волна в борт саданула. Не удержался Колька и за борт. Метров двести до берега на одной руке плыл, второй бутылку початую держал, чтоб водой не разбавило.

–Что за привычка, перебивать, – не удержался Витька, – доскажет, потом и выскажешься. Давай, Егорыч.

– Побежал я к нему. Помог до койки добраться, – продолжил тот, – Клавка, жена его, сначала за брюки, разорванные его ругать начала, а потом заохала, приглядевшись, в больницу, говорит, надо.

А Матвей, мужик – кремень. С какого перепугу, говорит в больницу? Я раненый, что ли? Или мешком пыльным стукнутый? Как заскочило, так и выскочит. Вот отдохну немножко, сил поднаберусь. Напрягусь, как следует, и запущу это яблочко на орбиту, еще, говорит один, искусственный спутник у Земли будет.

Оставил я его, пошел своими делами заниматься. А душа – то за соседа переживает. Ну и пошел поближе к вечеру его проведать.

Лежит он. Яблоки с того самого таза, что перед ним на табуретке стоит, уминает. Сил, похоже, для «запуска» яблочка на орбиту, набирается. Съел уже порядочно, с одной стороны уже дно таза проглядывает.

–Ты бы, Матвей, ешки – матрешки, – говорю ему, – особо – то на яблоки не налегал. Труба-то твоя канализационная, перекрыта, пока что.

–Ты, сосед, батон не кроши, – отвечает он, – мне специалисту, про трубы рассказываешь? Всю жизнь засор там, или пробку какую, хорошим тычком прибивали. А тут совсем хорошо, чем заткнул, тем и выбью, – и очередным яблочком хрусть.

Тут я с ним спорить не стал Он сантехник дипломированный, всю свою трудовую жизнь, в этих трубах копался. Пожелал я ему побыстрей, пробку пробить и к себе засобирался. Он мне еще на дорожку яблочко предложил, но я отказался, очень уж напоминают они о его падении.

Утром проснулся. Сразу к нему. Смотрю, а он, дышит уже с присвистом. Живот раздулся, по габаритам, к квасной бочке приблизился. Понял я, что это яблоки внутри его забродили, а клапан выпуска газов не работает. Тут я сразу ситуацию просек. С производством браги, не на словах знаком. Там на горловину бидона перчатку резиновую или шарик натянешь, чтоб значит было, куда от газов раздуваться. А тут, куда натянешь? А живот уже раздулся, куда там, того гляди разнесет. Стали мы с Клавкой совет держать. Я предложил ей, на животе у него попрыгать, она ни в какую. Давай, тогда, говорю, ему дырочку в животике просверлим.

– Клавка, я мигом за коловоротом сбегаю. Маленьким – то сверлышком он даже не почувствует, как комар укусит. Не зря же я столько зим в больнице пропадаю.

– Садист, ты, Егорыч, – сказал Сашка, – а с виду, дедка, божий одуванчик.

– Ешки – матрешки, чудак человек, – ответил тот, – когда человеку худо, тут не до жалости. Тут на все готов. Только Клавка все равно не согласилась. В больницу, говорит и точка.

Подогнал я к их дому, свою «ласточку». Стали мы Матвея, в салон «жигу ленка» утрамбовывать, а он туда в новых габаритах, ну, ни как. Пришлось прицеп выкатывать, да к машине цеплять

Клавка перину притащила, пару подушек.

На них Матвея и пристроили. Сверху одеялом прикрыли, чтоб не продуло.

На ногу, из габаритов прицепа выступающую, я галстук пионерский привязал, меня в нем на «Авроре» в пионеры принимали. Как память хранил, но для спасения соседа, ничего не жалко.

– Дисциплинированный, ты Егорыч, водитель, – похвалил его Сашка.

–А как же? Ешки – матрешки! Я с пеленок, можно сказать за рулем.

Ни букв, ни табака еще не знал, а в колхозе, уже турнепс с полей возил. Иль кукурузу, «царицу полей», Никиткой обласканную. Кобыла за мной, закрепленная была, до сих пор ее помню, Сивкой звали. Ездил я на ней так, что нынешним «мерседесам» всяким, за нами, пожалуй, что и не угнаться было. И стартеров никаких, с аккумуляторами не надо. Чмокнешь, вожжами дернешь и полетели. Телега на кочке, бывало так, высоко прыгнет, что думаешь, как бы впереди Сивки не оказаться.

–Ты, дедка, в мемуарах своих, это все, потом опишешь. Ты давай про соседа своего надутого договаривай, – попросил Сашка.

–А чего сосед? Лежит себе на перине, как дома. Вести, я его аккуратно, кочки объезжаю, как вроде и не Матвей в прицепе, а боеприпас не обезвреженный. Дороги – то у нас на садах на войну рассчитанные, чтоб сразу значит, враг какой на подступах застрял. На шоссе выбрались, там веселей поехали. Если бы не нытье, рядом сидящей, супружницы Матвея, такое тягостно-надоедливое, раза в два, быстрее бы доехали.

На посту перед городом, как положено, тормознули. Старшина подошел, по габаритам такой, что Матвею, я подумал, старший братом будет, до чего упитанный. Как разглядел он, что в прицепе везем, от негодования, покраснел как помидор. Задышал тяжело, губами захлопал, но слов пока не произносит. Минуты две так стоял. Потом дыхание настроил, и заверещал без умолку.

–Это чего? Это как? Это где? Это не там. Здесь вам дорога нашенская, а не Бродвей ихний. Это как называется? Это перевозка? Статья 28, разве так разрешает людей перевозить? Ты я смотрю, совсем с «катушек» слетел? За мной, на пост!

Тут Клавдия из машины вывалилась. Упала перед ним на колени, за ноги его схватила, и давай причитать, слезами обливаясь, – Касатик ты мой! Служитель придорожный! Муж, ведь, это мой ненаглядный в прицепе лежит, под одеялом новым пуховым. Отпусти ты нас, сделай милость! Войди в наше положение, коршун ты дорог, глазастый! В больницу ведь везем бедолагу, торопимся. Может последние его минутки, на разговоры с тобой уходят. Не допусти, ведь последние секундочки, доживает мой Матвеюшка! В больницу надо успеть, иначе закроет он свои ясные глазоньки. Отпусти! Христом богом прошу тебя, соловья – разбойника дорог! А я тебя отблагодарю. Вот как скажешь, так и отблагодарю!

Ноги старшины отпустила, слезы рукавом кофты вытерла, и полезла себе за пазуху, за благодарностью, видать.

И тут, выскакивает из будки поста еще один, как Клавка сказала, «соловей дорог» с булавой полосатой, потощее старшина, но зато со звездами на погонах. И так он быстро до нас добежал, что звезды эти, я только по прибытии его и сосчитал.

–Что это у вас тут, за театр старшина, – официально говорит капитан, – у меня на посту водитель, от воплей этой дамы, под стол спрятался. Решил, что убиваешь ты ее, а он следующий. Давай, по порядку, докладывай.

– Да нечего докладывать, – отвечает ему старшина, – сам еще покуда, пустой. Хотя, сам видишь, нарушение ПДД, вопиющее. И при хорошем раскладе, на большой доклад тянет. Только чувствуя, я, тут благодарности не дождешься, – и смотрит пристально на Клавдию.

А та, от этого взгляда, так с рукой за пазухой и замерла.

– Сам видишь, нарушение какое, злостное, – переводит старшина взгляд на прицеп, – перевозка людей в не оборудованном прицепе.

–Как это в не оборудованном? – встреваю я, – а перина? Подушки? А одеяло пуховое, Клавкой из резерва выделенное. Каюсь, груз, как следует, не закреплен. Но он же с руками, чуть что удержится. Да и ехал я, согласно правилам, так как с грузом, не больше семидесяти километров в час.

– Да я смотрю, вы вообще своей вины не осознаете, – отвечает старшина,

– За такое нарушение, да еще и несознательное поведение, прав на месте лишать надо.

–Ты погоди, старшина, – урезонил своего коллегу капитан, – ты мне здесь, на моих глазах, полномочий своих не превышай. Тут подумать надо, а не с разбегу, как ты, на телегу запрыгивать.

Ты, последнее послание, Президента слушал? Согласно приказу, конспектировал? Тезисы заучивал? Какая у нас политика, на текущий момент в отношении простых водителей? Что нам вещает Президент по этому поводу? Сначала водителя надо внимательно выслушать. Внимательно и терпеливо, – при этих словах, капитан поднял указательный палец вверх, и сделал паузу в виду торжественности момента, – выслушав, отнестись надо к его словам с сочувствием и пониманием. Только потом принимать решение, не забывая о том, что главная наша задача, – профилактика дорожно – транспортных происшествий. Уяснил, старшина?

– Да мы с этим понимаем и сочувствием, скоро до нищеты дойдем, – возразил коллега капитана, колыхая от возмущения огромным, нажитым на тяжелой непосильной работе животом,

– Сегодня он мужика на перине везет, а завтра бабу в ванне с шампунем. А послезавтра…

Не подобрав слов, он закрутил над головой полосатым жезлом, как пропеллером, словно собираясь улететь подальше от такого вопиющего безобразия. Но подъемная сила оказалась маловата, и тогда он, окинув нас всех убийственным взглядом, и постукивая, по сапогу жезлом удалился в сторону поста.

– Теперь,– сказал нам капитан, – только коротко, разборчиво и понятно. Начинайте излагать причины, приведшие вас к перевозке пассажира столь нестандартным способом.

Мы с Клавдией заговорили разом. Даже Матвей ногами шевельнул, вроде как вылезать из – под одеяло собрался в помощь нам.

– Так, граждане дело не пойдет, – по привычке махнул жезлом, останавливая поток слов, капитан,

–говорите по одному. Кто за рулем был?

–Я, – отвечаю, принимая по привычке перед звездными погонами, стойку «смирно». Правая рука сразу к виску потянулась, так я ее поглубже в карман сунул. Живот, как положено, втянул и начинаю преданно смотреть на офицера, готовясь доложить о причинах такой перевозки, уповая внутри себя о впервые услышанных словах Президента о сочувствии. У нас – то разве есть время его слушать? Раз я его и слышал всего. Там где он про продуктовую зависимость от буржуев говорил, да еще про то, что времени на раскачку нет, и надо немедленно приступать к преодолению этой зависимости. Наказ к сведению приняли, и с тех пор с лопатой в одной руке, а лейкой в другой, не разгибаясь на своих участках преодолеваем. И надо сказать, на садах у себя, почти преодолели, ешки – матрешки, в магазин только за солью и сахаром ходим.

В таком плане, с заворотом в историю, и доложил я стражу дорог, какая такая нужда, заставила нас Матвея в прицепе вести. По ходу доклада моего, тут надо спасибо сказать Президенту, слушал меня капитан, внимательно не перебивая и сочувственно при этом постоянно вздыхая. К прицепу с Матвеем подошел. На животе лежащего, марш какой-то, видно полицейский, стал пальцами выбивать, задумался, значит.

Мы рядом стоим. Я чуть поодаль, а Клавдия с капитаном, так «ноздря в ноздрю». В глаза капитану заглядывает, пальцем вверх тычет, про президента напоминает.

– Да тебе, Егорыч, сказки писать надо, – прервал его Сашка, – заливаешь так, что заслушаешься.

–Вот Фома не верующий, – отвечает Егорыч, – по теплу с больницы выйду, так приезжай ко мне на сады, я тебя с Матвеем познакомлю.

–А может, и приеду, – соглашается Сашка, – так ты его довез?

–А то, раз говорю, – отвечает Егорыч, – нас капитан, верховным правителем к сочувствию призванный, на казенной машине, прямо до больницы сопроводил, чтоб никто больше никаких препятствий чинить не смел. Как приехали, Клавдия благодарить его бросилась. Минут пять у себя под кофтой по пазухам шарила, но так ничего и не обнаружила. То ли по пути обронила, то ли забыла, что брала и куда положила. Капитан в ожидании благодарности, стоял молча, терпением обязанный. А уж когда, руку – то она вытащила, и вздохнула виновато – покаянно, только тогда и попросил он ее, чтоб хотя бы она, начальнику его, про поступок его благородный рассказала.

Клавдия на эти слова, в чувствах перед ним рассыпалась.

–Я, говорит, не то, что начальству вашему, я до самого верха дойду. Пускай вам, за сочувствие такое к простым гражданам, к героизму приравненное, орден выделят.

Ну как, такому доброму человеку и без ордена? Всяким чиновникам, да скоморохам, поминутно чего ни будь, вешают, а уж такому орлу, стоять на посту жезлом помахивая, да орденом сверкая, по должности положено. Неужто, им, для такого человечного человека, ордена жалко? В жизнь не поверю!

Командир дорожный, выслушал ее, но от ордена скромненько отказался.

–Не за награды мы, днем и ночью, в снег и дождь, службу несем, а для того, чтоб такие как вы простые труженики, не чувствовали себя обделёнными внимания на дорогах. Достаточно того, что начальство мое в известность поставите. У нас ведь сейчас декада идет, после послания президента организованная. Под девизом – к простому водителю не задним, а передним бампером! Что означает внимание, сочувствие, помощь на дорогах. Так уж вы, просигнализируйте, начальству, не забудьте.

Сказав это, сел капитан в свою казенную машину, включил все мигающее, и звуки издающее оборудование в ней, и поехал продолжать свою службу.

– Прям на перине, затащили мы Матвея в приемное отделение. А там как раз, Анна Ивановна, на дежурстве и оказалась. Сразу она его к себе, ешки-матрешки, в родильное отделение и оформила. Через три дня, он уже и домой вернулся.

– Рассказал он, как ему в родильном-то было, – поинтересовался Сашка.

–А чего? Военная тайна, что ли? Конечно, поделился, – Егорыч, пошевелился, скрипнув пружинами койки, – поначалу струхнул он маленько. Это когда его в процедурный кабинет привезли, и в позу, наподобие Витькиной, согнули. Удачная поза – то. Наверное, в древности еще ее оценили, и при многих обстоятельствах применяли. В кино даже постоянно в исторических фильмах показывают, как царь выходит, или фараон там какой, египетский, все разом в эту самую позу встают. Может только клоп, да поза эта, и дошли до нас в первозданном виде.

Анна Ивановна, ешки – матрешки, Витька не даст соврать, если по причине, что вытащить из организма, мастерица непревзойденная, не зря родильным отделением заведует. Матвея, одной секундой, от яблока освободила. Упустила она правда, тут одно обстоятельство. Не подумала, куда газ от яблок, деваться будет. Мы – то люди служивые, по команде «газы», брык и мордой в пол, нос и рот зажавши. А бабы – то о команде той не ведают, а при испуге, только ойкают, и совсем не рот ладошкой прикрывают.

Стало задыхаться от Выпущенных с Матвея газов, население родильного отделения. Зажались по углам, рты пора скрывали, ладошки на том месте сжали, куда вероятней всего опасность метит.

Забегала по палатам Анна Ивановна. Окна нараспашку отворила, а кто уж совсем к газам неравнодушный, тем кислородные подушки вручила.

Так, что друг мой Витька, не первый бы ты в родильное попал, не первый, – посочувствовал Егорыч, – А соседу – то надо про премию рассказать. Нет, лучше не ему, лучше я Клавдии скажу. Она баба, слезливая, настырная, может чего и выклянчит…

А семнадцатого числа, в пятницу, пришел на осмотр, наш лечащий врач. Встал посреди палаты.

–Господа, – громко так, весело объявляет, – поздравляю вас всех с нетерпеньем ожидаемой вами, выпиской с нашей больницы, славной своими традициями качественного лечения.

Мы заохали сразу, как будто старые раны, враз у всех открылись, заворчали возмущенно. Мол, как это так, совсем больных, не до леченных выписывают.

Витька рот свой открыл, в язык распухший, пальцем тыкает. Сашка, рукой своей, до африканского загара, фейерверком поджаренной, махает. Серега глазом усиленно хлопает, куда ему сюрприз из хлопушки угодил, кость игральная. А я… Я, смотря, на них завидую. Мне своей травмой не помахать, не поморгать, но чувствую, как заныло между ног, куда мне пробка от шампанского угодила. Только Егорыч молчит, вроде как не касается его. Накрылся возвращенной Витькой, «Кама Сутрой», и прикидывается, что задремал.

–Понимаю ваши чувства, – продолжает доктор, – но обстановка, просто вынуждает наше руководство освобождать места в палатах. Вот, вчера, вся страна отмечала день Трубопроводных войск. Сантехники приплывают в приемное отделение в больших количествах. А завтра, как вы знаете, сочельник. До Крещения, остается, рукой подать. А на него, люди в прорубь сигают. Некоторые, это я по своему опыту, говорю, промахиваются. Ну не можем же мы, положить вас, вторым ярусом? Войдите в наше положение. Отобедайте, и будьте любезны, по домам…

ЭКСКУРСИЯ

Организованные туристы, прибывшие на автобусах, в ожидании погрузки на «Метеор», дисциплинированно стояли в очереди, перед цепью, перекрывающей вход на палубу судна. Прибывшие самостоятельно, заняв очередь, перекусывали у своих машин, стоящих невдалеке на стоянке.

– Все разведал. Через полчаса погрузка, – вернувшись с причала, доложил супруге Фадей Офинногенович, – вон видишь, с большим рюкзаком стоит? Вот за ним и занял. Чудак, правда, какой-то, сказал, что только туда едет.

–Это чего? Только на остров? От алиментов бежит, что ли? Или еще чего натворил? – удивилась Нина.

– Писатель, говорит. Кажинный год, Робинзоном прикидывается, ну вроде, как на необитаемом острове, к нему герои будущих книг приходят. Потом всю зиму бумагу марает. Сочиняет, значит,

– объяснил Фадей, жене.

– Ты смотри. Робинзон и «герои» приходящие, это уже клиника. Ему не на остров, ему в «дурку» очередь занимать надо. И нам, Фига, от него подальше держаться надо, – заключила в ответ Нина,

– Не приведи, Бог, заразу эту от него подхватим, тоже «герои» приходить начнут. Иди, очередь перезайми, чтоб за ним не стоять. Хотя в таком мужике, жена, наверное, души не чает.

–Это от того, что на все лето из дому сваливает? – удивился Офиногеннович, – вот и пойми, вас, баб. С работы задержишься, ты всю плешь проешь. А на все лето, так выходит, сплошная радость?

–Понимал бы чего. Это, смотря, как сваливать. Вот если тебя на все лето в отлучку собрать, так надо пару кораблей как этот, доверху загрузить, тут никаких средств не хватит. Так что тебе, выгодней дома сидеть. А вот ему. Собрала рюкзачок, и вперед, в Робинзоны. Забот никаких, и на мужике, сплошная экономия. А если еще и связи с ним мобильной не будет, так вообще благодать. Чего тебе объяснять? Все равно не поймешь. На эту-то экскурсию, на два дня, два месяца уговаривала. Иди, очередь занимай, я пока перекусить приготовлю.

Офиногеннович, следуя армейской привычке, пару минут подождал, но, не дождавшись отмены приказа, посмотрев, как Нина, роется в сумке с продуктами, обреченно вздохнул и пошел к очереди.

– Последний кто? – спросил он, подойдя.

–За мной, касатик, держись, – ответила ему старушка, в цветастом платке, низко надвинутом на лоб.

–Погоди бабка, он за мной занимал, – сказал стоящий впереди писатель, и спросил у Фадея, – ты чего забыл, что за мной занимал?

–Не забыл. Занимал, – подтвердил тот, – но перепускаю. Дело у нас с женой образовалось, задержаться можем.

–Приспичило, видать, – хихикнул кто-то в очереди, – не удивительно. Воздух-то какой! Песчинка на песчинку лезет.

– Смотри не увлекайся, – посоветовал другой, под сдержанные смешки в очереди,– а то вплавь догонять будете.

– Зубоскалы, – покачала головой старушка, – не сомневайся, касатик. За мной будешь. Иди, исполняй, чего задумали.

– А ну вас, – махнул на очередь Офиногеннович, развернулся, и пошел к своей машине.

Нина, сидела в ожидание, отщипывая одной рукой хлеб, а другой, отгоняя мух, от разложенных на накрытом полотенцем водительском сиденье, припасенных в дорогу бутербродов.

–Предупредил? – встретила она его вопросом, кивнув на сиденье, – перекуси.

–Конечно, предупредил, – ответил он, беря бутерброд с колбасой, – сказал, что тебе приспичило.

–Чего приспичило? – удивилась Нина, даже перестав жевать.

–Ну, мало ли чего, тебе в голову придет, – ответил он, куснув кусок колбасы, – это пусть они сами догадываются. Может в кустики захотелось, может еще чего? – игриво подмигнул он.

–Ничего толком не сделаешь, – вздохнула жена, – а если писатель чего надумает? Нафантазирует, чорте что? Опишет в красках, почему на корабль не торопились. А если еще и извращенец? Тогда распишет так, век потом не отмоешься. Опять по судам замучаемся ходить. Ты хоть фамилию – то у него спросил?

–Да чего он там напишет, – стал успокаивать Нину Фадей, – ты его видела? Он если чего и пишет, то точно не про эти дела.

–А ты читал, чего он пишет? – спросила жена, – может он как раз, эту эротику и сочиняет. Одному – то на острове, с Робинзонами приходящими, в голову чего только не придет.

– Ну, хочешь, сбегаю, фамилию спрошу, – отложил Фадей, недоеденный бутерброд.

– Ешь, горе мое, на экскурсии узнаем, куда он с корабля денется, – остановила его порыв жена.

Над Ладогой разгоралось солнце, заставляя переливаться разноцветными бликами озерную воду.

<<1 2 3 4 5...9 >>

На страницу:

Перейти

3 из 9