Только, ведь знаешь, родная, бывают моменты,
когда ни вино, ни люди, ни комплименты
ничего-то в жизни не значат, тебе уже всё равно.
Пусть даже пуля влетит в твоё чёрствое сердце,
пусть даже в ночь ты уйдёшь, где торосы и льды,
пусть даже дети тобою не будут гордиться,
и звезде Вифлеема страшно над миром светиться,
и волхвы не придут – а зачем, если нет звезды?
Слава Господу, жизнь живёт и плоды приносит,
вот у дочки уже как месяц родился сын,
он орёт, титьку просит, плачет, сопит, поно?сит,
Ванькой его назвали, русское имя, блин.
Значит, всё хорошо, нормально, я счастлив, люди.
Ушли тоска, безысходность и прочий собачий мрак.
Жизнь, как папино радио: сказали – и снег на блюде.
Ждём урожая осенью, ждём – вот так!»
Дед Етой посмурнел, посмотрел на жену, смутился,
помидор нанизал на вилку, стёк на пол сок.
За окном жидкий месяц горбатый во тьме светился,
посветился немного и через миг усох.
* * *
Есть, Дед Етой, ржа?венькие,
кори?чневенькие, любые,
серые, голубые,
бывают даже ора?нжевенькие,
ржаны?е, реже куржавенькие,
опасные.
Люди такие разные,
страшные и не страшненькие…
Небо такое дикое,
тучки в нём, ветерки в нём.
Время, чудя? и тикая,
ока?тит вдруг город ливнем.
Я со всеми промокну,
я промокну со всеми,
высохну, ойкну, сдохну,
как мамонты в Мангазее,
чьи кости лежат на севере,
спасаемые зимой.
Я хочу быть со всеми.
Эй! Кто хочет со мной?!!
* * *
Дед Етой не морализу?ет,
встав не с той, –
парализует, поляризует
как Дух Святой.
Молекулы мозга – минус, синус,
косинус, космос, плюс…
Смерть любого материализует.
Я не боюсь.