Рядовой для Афганистана

– О, похвально курсант Гончаров, а что же вы не кричали так в столовке, когда все «слоны» просили мяса?

– Я лично не просил. Ни мяса, ни хлеба, – продолжил тот же курсант.

– Гм, слишком много «я»! Товарищ курсант, вы в армии, а не на гражданке. Там будешь «якать»! Упал на кулачки! Остальные тоже упали! Качаемся! Еще, еще, веселее… Встать! Короче, взвод, это – залет, ваш залет перед всем сержантским коллективом батальона. Мне стыдно, что именно в моем взводе нашлись желудки! И что меня особенно обижает так это то, что вы обвинили в вашем голоде сержантов! Короче, будете хавать хлеб. У вас пятнадцать буханок, пока взвод все не съест, отбоя не будет. Начали, увижу, что кто-то хитрожопит и прячет недожеванный мякиш, будет тренироваться еще и завтра.

Мы распределили хлеб по-братски и стали медленно жевать сыроватую и пресную мякоть. Сержант ходит рядом, заглядывая каждому в рот и желая приятного аппетита. Артист! Зря мы уступили и не поддержали курсанта Гончарова, каждый молчал и спасал свою шкуру. Ведь не было никакой гарантии, что самый смелый в следующую минуту не попятится назад. Наплевать на все, сейчас съедим этот хлеб и спать!

Хлеб оказался настолько бесконечным и невкусным, что и через полчаса осталось еще половина. Внизу послышался шорох, «Цибуля» приказал всем прыгнуть в постели и замереть. В роту поднялся дежурный по батальону гвардии майор Капицын. Он был начальником штаба батальона и в наряды ходил редко. Если бы он поймал «Цибулю» на неуставнухе, все, считай разжалование и свинарная карьера и это самые мягкие наказания. Майор прошел по казарме и, убедившись, что все в порядке и даже сержанты храпят, удалился. Надо отдать должное «Цибуле», конспиратор он неплохой, раз смог притвориться спящим всего за три секунды. Мы тоже не последние лохи, пока сержант вытягивал сквозь свои свинячьи усы храп, нам удалось спрятать остатки непрожеванного хлебного мякиша в подушку, под матрац и в коврики для ног. Цибулевский решил не рисковать и более нас не поднимал. Ночь вошла в свою силу и казарма десантников погрузилась в сон. Утром, после зарядки, мы благополучно вытряхнули наши коврики вместе с колбасками хлеба в свежий снег.

В этот же день произошло событие, заставившее краснеть нашего взводного Семенова и ротного командира Падалко, а «Цибуля» получил свою порцию взысканий. Ведь все тайное становится явным.

В радио классе мы настойчиво изучаем «азбуку Морзе», не переставая долбить телеграфным ключом как заправские диверсанты-радисты. Наш командир взвода Семенов отлично знает телеграфное дело и требует того же от каждого из нас. Один курсант все же заснул во время передачи шифра и передает непонятно что. Заметив это, командир вскипел и ударил по столу ребром ладони, но попал аккурат по ключу и разбил его вдребезги. Бедный курсант подскочил от неожиданности. А «Цибуля», ничего не подозревая, продолжал дремать на задней парте, словно кот на печи.

– Твою Машу! – закричал взводный. – Сержант, ко мне! – обратился он к Цибулевскому. – Ты что, а! Почему курсанты спят во время передачи цифр?

– Блин, не знаю, – оправдался сонный «замок».

– Зато я знаю! Снова не давал спать взводу? – яростно закричал Семенов.

– Никак нет, – сержант подтянул ремень и сделал вид, что напуган.

– Никяк нет, никяк нет, – передразнил его офицер, – я же вижу, почти все курсанты кемарят, словно мухи! Шутить со мной вздумал, сержант? В рядовые захотел?

– Никак нет! – окончательно проснулся сержант.

– Сейчас на перемене все на улицу, кислородом дышать, кросс два км! Только не гони! Темп средний. Ты впереди.

– Есть, товарищ старший лейтенант, – сержант нагло улыбнулся; кросс был его коньком. – Пробежимся и подышим! И покачаемся на кулачках, ха!

Мы побежали. На улице благодать, легкий снежок, дышится легко. С наступлением зимы я стал замечать, что бегать стал увереннее и быстрее, исчезла вялость в ногах, появилось хорошее второе дыхание, включающееся почти сразу. Все дело, наверное, в весе, он стал немного меньше. А жирок, накопленный на маминых пирожках, рассосался. Офицеры сразу нам сказали, что кроссовая подготовка это основа физической подготовки десантника, все остальные дисциплины подтягиваются позже. Бежать не можешь, считай труп, легкая добыча для пули снайпера. Ноги и дыхалка! Воля и выносливость! Бежим, дышим, просто летим как жеребята, впервые набравшие скорость и сумевшие догнать взрослых коней.

На втором часе морзянки все шло в штатном режиме, но вдруг в класс влетел дневальный нашей роты.

– Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант!

– Валяй. Что случилось, тревога что ли? – спросил капитан Семенов.

– Хуже! Проверяющий полковник из Гайжюная и комбат! В нашей роте! – запыхавшись, отчеканил дневальный.

– Ясно, а что от меня-то нужно? – недоумевающе спросил взводный.

– Там еще ротный, он срочно требует вас! В общем, шмон идет в расположении третьей роты!

– Ротный злой? – взводный нахмурил брови и строго зыркнул на Цибулевского.

– Нет, но расстроенный, слегка, – ответил, отдышавшись, дневальный.

– Ну, смотри, у меня, «Цибулевич»! – грозно рявкнул Семенов на сержанта и выбежал из учебного класса. Эта кличка «Цибулевич», означала всегда то, что взводный в ярости.

Цибулевский покраснел, поправил ремень, что-то пробурчал себе под нос и стал ходить туда-сюда по классу. Потом пнул дверь и вышел из класса на улицу. Мы воспользовались передышкой и, будто выключились. Такие сидящие роботы или зомби с открытыми глазами и мыслями, где-то далеко от этого военного городка.

Уже через три минуты Семенов был в расположении третьей роты.

– А, вот и командир третьего взвода нашей роты, – комбат с издевкой обратился к молодому офицеру и посмотрел на ручные часы.

– По вашему приказанию прибыл! – доложил Семенов сразу всем офицерам.

– А что, хороший командир? – спросил полковник из Гайжюная. – Пойдемте, я кое-что вам покажу. У ваших курсантов мусор, вот, полюбуйтесь! Хлебный мякиш под матрацем, у трех сразу. Бывает, конечно, что кто-то один не понимает требований устава, берет хлеб в казарму и ночью ест. Но здесь? Сами посмотрите, они у вас голодные что ли?

– Нет, питание нормальное, даже не пойму, зачем курсанты берут хлеб? – Семенов сжал челюсти.

– Гм, я вам подскажу, тут может быть совсем другое, не догадываетесь? – продолжил проверяющий полковник.

– Понял, неуставные взаимоотношения, – предположил Семенов.

– Да, похоже именно на это. В десантных войсках, такого позора быть не должно. Тем более в нашей учебной дивизии. Вам ясно, старший лейтенант? Хорошо. Многим из ваших курсантов через несколько месяцев предстоит выполнять свой долг в Афганистане, а это очень ответственно. Будущие младшие командиры должны четко понимать, что дедовщина недопустима в условиях боевых действий! – закончил полковник, глубоко задумался, почесал высокий голый лоб и улыбнулся. – Ладно…

– Разрешите идти принимать меры? – громко отчеканил Семенов.

– Чем сейчас заняты ваши курсанты? – мягко спросил полковник.

– Провожу занятия с взводом! Правила радиообмена, телеграфный ключ, прием, передача…

– Хорошо, продолжайте занятия. А я хотел бы посетить столовую, посмотреть, что на обед у батальона, – улыбнувшись, сказал полковник, и посмотрел на рядом стоящего майора.

– Есть! – старший лейтенант отдал честь, развернулся и направился к выходу.

Майор Падалко проводил Семенова уставшим и укоряющим взглядом. Промах, залет.

После обеда сержанты нашего взвода стояли у «удава» в канцелярии, а мы наводили в тумбочках и кроватях генеральную уборку и вытрясали свои пыльные одеяла на спортгородке. Цибулевский ходил мрачный два дня, потом выдохнул и забыл.

Началась парашютно-десантная подготовка батальона с ежедневными тренировками на десантном городке.

Прошел месяц, как мы приняли «Военную Присягу», и наша служба вошла в полную силу. И все же, мы еще не были настоящими десантниками, впереди у нас были зимние прыжки с парашютом. Прыжок с армейского самолета с оружием в составе настоящего боевого подразделения, что это для молодого человека? Экзамен на зрелость и мужественность или шикарное приключение. Ни то и не другое, это доверие получить символ доблести и отваги от богатырей «Русичей», меч истинного воина. Обретение смысла существования мужчины в эпоху ожидания войны. А еще это шанс не погибнуть в третьей мировой, словно баран в жертвенном костре, а уничтожить одного или нескольких врагов, осмелившихся поднять ядерный меч на твою Родину. В общем, «батя»[46 - «Ба?тя» – (солдатский сленг) – командир батальона в 40-й Армии.] – генерал Василий Маргелов все учел. Да, мы смертники, но не простые, а падающие на голову врага с неба и стремительно вступающие в бой. Смелые, наглые, отважные, но иногда нежные и ранимые. Мы лучшие солдаты – «Воздушно-десантная гвардия СССР» и должны доказывать это каждый день.

В нашем батальоне не оказалось ангара для укладки парашютов, поэтому все происходит прямо на плацу. Комбат вышел на крыльцо своего двухэтажного барака на краю Каунаса, где жил со своей семьей еще до Афганистана и продолжает жить по сей день в ожидании новой квартиры. Первый сухой и солнечный день с начала декабря, солнце бушует в высоких облаках. Натуральная Швейцария.

Комбат вернулся в свою квартиру, набрал по телефону дежурного офицера батальона и отдал приказ.

– Капитан, слушайте! Сегодня, прямо сейчас, все роты на укладку! Парашюты готовим, через две недели надо прыгать, «кровь из носа»!

– Есть, товарищ гвардии полковник! Доведу до командиров рот! – отчеканил капитан.

– Сразу после завтрака пусть начинает первая, через два с половиной часа вторая и дальше! Чтобы до десяти вечера все купола уложили! Все другое отменить! Все занятия только по укладке парашютов.

– Есть, выполняю! – через минуту дежурный обзвонил всех офицеров и передал приказ.

Офицерская служба в ВДВ во многом строится на личной инициативе самих офицеров. В голове командира сосредоточено многое: полевая выучка, безопасность при стрельбах и тренировках по рукопашному бою с оружием. Полноценное питание курсантов, борьба с неуставными, но это ерунда, знакомая почти каждому общевойсковому командиру. У десантного «бати» все только начинается. Нужно обучить каждого солдата теории и практике совершения прыжка с парашютом с любого самолета или вертолета, в любых метеоусловиях и любых широтах земного шара. Уложить правильно вместе с рядовым его «купол». Малейшая небрежность или ошибка и солдат погибнет. А где гарантия, что кто-то не струсит в самолете и не упрется рогами, как телок в дверях. В этом случае выброска парашютистов из самолета прекращается, но, если труса все же выпнули из салона, он может разбиться или потерять сознание в воздухе. Всего и не перечесть. А ведь с батальоном или ротой нужно прыгать самому. Как это не смешно, но кости с возрастом скрипят и побаливают. Нужно снова прыгать, доказывать себе и всем в пятисотый раз, что ты все тот же супермен, а не развалина с богатым боевым опытом. Стареющий офицер десантник остро чувствует постепенное прощание с небом. Оно неминуемо и часто катастрофически внезапно. Поэтому, каждый сопротивляется до последнего, как раненый и свободный сокол, падающий в штопор. Да, это особые люди, офицеры, повенчанные с небом и влюбленные в него до смерти! Им снится небо. Даже в Афганистане, среди вонючей пыли, пропитанной запахом баранов и верблюдов, им снится зеленая трава на площадке приземления, а в голубом высоком небе россыпь белых куполов – его гвардейцев.