Кормилец Байконурского стройбата. Повесть о юности армейской

Оглавление. Стр.

От автора. 2.

1. Прибытие в Тюра Там, или Мощный Стебель. 4.

Ретроспектива 1. Из холостых студентов в женатые лейтенанты.

1.1. Как я не стал аспирантом. 7.

2.«Зелёный» город среди пустыни. 10.

Ретроспектива 1. Продолжение.

1.2. Жена декабриста. 13.

3. Временное сооружение на постоянной основе. 16.

Ретроспектива 1. Продолжение.

1.3. Короткая дорога к свадьбе. 22.

4. Лейтенант – дух, или Изорванный комбез. 26.

Ретроспектива 1. Продолжение.

1.4 Город детства, как ты мал! 33.

5. Отдельная квартира с непрописанными

жильцами, или Начало семейной жизни. 39.

Ретроспектива 1. окончание.

1.5 Так куда ж тебя послать? 45.

6. Трудовые будни, или Свежесть восприятия. 49.

Ретроспектива 2. Я нежно болен вспоминаньем детства.

2.1. Казахстан – дежавю. 60.

7. Смена занятия есть отдых, или как я

машины пригонял и лом утилизировал. 69.

Ретроспектива 2. Продолжение.

2.2. Россия-мать, волшебная страна! 85.

8. Санитарно-эпидемиологические страсти, или

Как я завод с казармой ремонтировал. 98.

9. Как я стал отцом и коммунистом, или до и после пожара. 103.

Ретроспектива 2 окончание.

2.3. Школа гоблинов и заповедник элиты. 117.

10. Дембель неизбежен, или Улыбка Горбачёва. 125.

От автора

Я всегда много читал. Я не помню время, когда я не умел читать. Сначала это были сказки, потом детская литература, потом научная фантастика, русская, советская и зарубежная литература. На уроках литературы задавали прочтение русских классиков: Пушкина, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого и т. д. И я не могу сказать, что мне это не нравилось. Нам сказали на уроке, что эти произведения были написаны, как правило, в стиле классического реализма, хоть Гоголь местами и выбивается из контекста, рассказывая всяческую чертовщину. Классический реализм есть занимательное описание действий типического персонажа в типических обстоятельствах. Этого стиля, кстати, придерживались и большинство зарубежных писателей. Конечно, были и Эдгар Аллан По, и Лавкрафт, и Мэри Шелли, а также такие корифеи, как Жюль Верн и Герберт Уэллс (кстати, он под старость ушёл в довольно скучный классический реализм), но погоды они не делали. Ящик Пандоры открыл Толкиен, кабинетный учёный-филолог, который во время бомбежек Англии Третьим рейхом начал рассказывать маленькому сыну сказку про хоббита Бильбо, чтобы успокоить и уложить спать ребёнка, положив этим дорогу жанру фэнтези…

… С тех пор (сказки про Бильбо) прошло больше восьмидесяти лет. Я уже немолодой, толстый и лысый дядька, но по-прежнему много читаю. Вернее, слушаю. Жизненная суета с целью зарабатывания денег, а также телевизор и интернет привели к тому, что уделять время литературе получается только в аудиоформате, когда я или за рулём автомобиля, или поедаю обед во время обеденного перерыва, или делаю какую-нибудь монотонную работу. И вот что я заметил: большинство современных литературных произведений – это фэнтези, постапокалиптика, рисующая жизнь после ядерной войны, альтернативная история, тесно связанная с жанром про попаданцев-современников в прошлое, будущее или параллельные миры. В лучшем случае это детективы, вымирающая научная фантастика или эротические фантазии дамских романов. Описание действий типического персонажа в типических обстоятельствах, наверное, тоже есть, но их днём с огнём не найдёшь! А ведь часто это довольно интересные, поучительные и увлекательные истории.

И вот что я подумал: а не написать ли мне в пику основной литературной тенденции историю в стиле классического реализма, взяв за основу собственную жизнь? Ведь, в сущности, моя жизнь – это типичная история обычного человека, бытие которого сложилось на переломе эпох и сломало её (историю) на текущий момент ровно посередине. Тем более что первая половина этой жизни удаляется в прошлое со скоростью курьерского поезда и становится объектом то для идеализации, то для очернения. А там было всё: и то, что хочется забыть, и то, что хотелось бы взять с собой в будущее, как и в любую эпоху в любое время. Большая часть повествования посвящается описанию моей службы в Советской армии в звании лейтенанта и в должности главного инженера армейского хлебозавода. Поэтому я заранее извиняюсь появлению ненормативной лексики в прямой речи персонажей, я бы погрешил против истины, исключив её из повествования. Армейского лексикона без мата не бывает, а иногда он просто необходим.

Я пишу свою историю от первого лица, тем более что, во-первых, большинство описываемых событий со мной реально приключились, а во-вторых, мне хотелось показать события той жизни через восприятие типического персонажа, коем я, в общем–то, и являюсь. Может быть, эта задача излишне амбициозна, но я постарался, чтобы повествование моё как минимум не было бы скучным. Я делал его в клиповой манере, периодически переходя на другую сюжетную линию, чтобы молодой читатель (книга писалась в первую очередь именно для него), который до этого повествования таки доберётся, не зависал бы на длинных, нудных текстах, узнавая при этом много интересного, местами смешного и даже поучительного. Итак, смотрите!

Кормилец Байконурского стройбата

1. Прибытие в Тюра Там, или Мощный Стебель

Поезд Алма-Ата – Москва нехотя тянулся через бескрайние казахстанские степи, лениво погромыхивая на рельсовых стыках. За окнами уныло тянулась бесконечная, выгоревшая на солнце степь, которая изредка перемежалась редкими селениями, жавшимися к железнодорожным полустанкам, как ребёнок к ласковой матери. Вдоль насыпи то и дело ходили двугорбые верблюды, выдёргивая из неё редкие пучки травы и верблюжьей колючки. В купе нашего вагона теоретически должен был работать кондиционер, поэтому окна были наглухо закрыты и не открывались. Однако кондиционер ввиду ветхости вагона работал слабо, и в купе царила жуткая духота. Наташкина блузка из марлёвки пропиталась насквозь, да и моя рубашка была не лучше. Дверь в купе была открыта настежь, но облегчения это не приносило: воздух в коридоре вагона был таким же жарким и к тому же обогащённым ароматами пассажиров соседних купе. Командированные мужики-попутчики, занимавшие две вторые полки купе, беспрерывно курили в тамбуре, ведя какие-то свои беседы, стараясь ухватить глоток свежего воздуха из межвагонного пространства.

Уже почти сутки мы тянулись по степям Южного Казахстана из прохладного благословенного Алма-Аты и уже с нетерпением ждали прибытия к месту моей службы. Поэтому крик проводницы «Станция Тюра-Там через пять минут, приезжающим приготовиться, стоянка поезда – три минуты» мы восприняли с облегчением и стали спешно выколупывать из-под сидений свои чемоданы, перетаскивая их к двери тамбура.

Мы надеялись, что вот теперь наконец мы выйдем на свежий воздух и вдохнём его полной грудью, выветривая вагонную духоту… Как же размечтались! Когда проводница открыла дверь, на нас пахнуло таким жаром, как из открытой духовки, что первым желанием было метнуться назад в спасительную глубь вагона, и чёрт бы с ними, с ароматами соседних купе. Но делать было нечего: станция Тюра-Там, она же город Ленинск, она же космодром Байконур, была тем самым местом, где нам предстояло прожить следующие два года нашей молодой жизни. Позже я расскажу подробно, как именно меня туда занесло, да ещё и с молодой женой… Впрочем, всё по порядку.

Барахла у нас с собой было немного – два средней тяжести чемодана, – и мы в момент оказались на раскалённой платформе станции, которая была один в один как платформа подмосковной электрички. Одёжка на нас просохла почти мгновенно, и мы стояли, растерянно оглядываясь и выбирая траекторию движения. Поезд честно свалил через две минуты после нашей высадки, народу, кроме нас, на платформе не было никого, и вскоре мы увидели одного офицера (я узнал его по фуражке, как у наших преподов по военной кафедре) и двух солдат в панамах цвета хаки, которые я много раз видел в репортажах из Афганистана.

Офицер носил погоны капитана. Был он среднего роста, в зелёной рубашке с короткими рукавами, без галстука и брюках с красными вставками в боковых швах. Самыми заметными деталями лица и фигуры были орлиный мясистый нос, низкий лоб, голубые глаза и вместительный живот, победно нависающий над брючным ремнём. Про солдат я могу сказать, что это были то ли узбеки, то ли таджики в выгоревших на солнце солдатских гимнастёрках и стоптанных кирзовых сапогах.

– Дьячков Александр Иванович? – Он вперил в меня колючий взгляд.

– Он самый.

– Капитан Стебель. Станислав Эдуардович. Мне поручили вас встретить. Будем работать вместе. А вас как зовут, юная мадам? – Его взгляд смягчился, и лицо озарилось доброй и даже какой-то детской улыбкой.

– Наташа. – Она смущённо улыбнулась и даже изобразила что-то вроде книксена, видно, опыта общения с настоящими офицерами у неё было мало.

– Так. Квартиру вам пока ещё выбирают, так что пока поживёте у меня. – И, взглянув на Наташу, сказал: – Заодно познакомитесь с моей женой Валей, она вам расскажет, что здесь и как. Введёт в курс дела, так сказать. – Потом посмотрел на меня. – Ну а вы сегодня отдыхайте, а завтра приедем на завод, закажем вам форму, ну и тоже расскажу, что тут и как.

Бойцы взяли наши чемоданы, мы прошли сквозь одноэтажное приземистое здание вокзала, ненадолго погрузившись в полумрак и спасительную прохладу. Затем, пройдя по неширокой аллее, обсаженной пыльными кустами колючей акации, подошли к грузовику ЗИЛ тёмно-зелёного цвета.

– Садимся в кабину, – сказал капитан. – Не в кузов же вас сажать, жену, если ей тут тесно, можете взять на колени, тут недалеко.

Так я и поступил. Бойцы с чемоданами полезли в кузов.

И действительно, немного отъехав от станции по неширокой асфальтовой дороге, мы увидели забор из бетонных плит, простирающийся от горизонта до горизонта. Сразу вспомнились стихи С. Михалкова из его малоизвестной поэмы «Дядя Стёпа и Егор»: «Есть у нас малоприметный городок полусекретный…» Впечатление портило то, что некоторые плиты были повалены и из одной из дыр ленивой походкой выходило несколько небольших, покрытых длинной шерстью коров. На мой вопрос «Это как?» капитан спокойно ответил:

– Ну а что ты хочешь? Август, степь выгорела, коровам пастись негде, корм казахи не заготавливают из принципа, вот и повадились шляться на городские помойки. Объедки жрут, даже картонные коробки переваривать приспособились. Голод не тётка.

– А что же плиты на место не поставят?

– Ну а что? Если во всей стране бардак, откуда тут порядку взяться? Нет, их поднимают периодически, но казахи уже мазу просекли и так же периодически сами их и валят… от КПП подальше.

За забором оказался немаленький такой город с широкими улицами, застроенными хрущёвками из силикатного кирпича, а ближе к центру и домами сталинской архитектуры, характерной для застройки 30-х – 50-х. Я смотрел на окрестности и думал: «Да, это тот самый Казахстан, где я пошёл в школу, где я два года учил казахский язык и научился по-казахски паре десятков слов и считать до ста…» Поглядев на Наташу, я понял, что для неё то, что она видит, это сродни высадки на Луну американских астронавтов. Я прижал её к себе и на ухо прошептал:

– Не переживай, прорвёмся…

Квартира Стебля оказалась в микрорайоне на окраине города. Он был застроен девятиэтажными панельными домами на три-четыре подъезда. Трёхкомнатная квартира была на втором этаже. Там жила его семья: жена Валя, дочка Лена и кошка Машка, – поэтому найти место для размещения молодой семьи там было можно, тем более что проходных комнат там не было. Валя – типичная пухленькая хохлушка-хохотушка с приветливым круглым курносым лицом, обрамлённым короткими рыжими кудряшками, в лёгком халате с короткими рукавами. Слова из неё сыпались, как горох из мешка, с милым украинским выговором: «Машка, ты дура чи шо? Куда заховалась, шукать я тебя буду?» – и всё в таком же стиле. Работала она, как выяснилось позже, бухгалтером в одной из воинских частей тут же в городе. Леночка – худенькая, стеснительная десятилетняя девчушка-четвероклассница. Поздоровавшись, потупив глазки, она тут же шмыгнула в свою комнату. Перекусив на кухне, чем Бог послал, и попив чаю, мы расположились на диване в гостиной и долго болтали, мы рассказывали о себе («Ой, Наташа, вы коренная москвичка!»), они о своей кочевой жизни военных, пока не осели на Байконуре, получив квартиру в новостройке. Увидев наши осоловевшие лица, Валя всплеснула руками:

– Ой, да вы же с дороги, вы же устали, сейчас я вам постелю.

Она разложила диван, на котором мы сидели, и застелила постельным бельём. Чистюля Наташка побежала в душ, а я, решив перенести эту процедуру на завтра, лёг и быстро вырубился. Завтра начнётся новая жизнь…

Ретроспектива 1. Из холостых студентов в женатые лейтенанты

1.1. Как я не стал аспирантом

– Так вот, Саша. Ты парень неглупый и работящий, и диплом твой хорош, мне нравится, и я бы с удовольствием взял тебя в аспирантуру, но не всё так просто. – Андрей Николаевич Орешкин, руководитель моего дипломного проекта, преподаватель технологии микробиологических производств на одноимённой кафедре в Московском институте пищевой промышленности, доктор биологических наук, смущённо опустил очи долу и начал тщательно протирать очки. Он всегда это делал, когда хотел высказать своё неудовольствие чем-то или сказать неприятную вещь. Я напрягся. – Я тут был на военной кафедре, меня познакомили с планом призыва. Так вот, вас призовут всех, может быть, за редким исключением. Так что, если сможешь отмазаться от призыва, я возьму тебя с удовольствием. В том, что ты сдашь вступительные экзамены, я не сомневаюсь.

Это был пипец!..

…Диплом я начал делать ещё на третьем курсе. После второго у нас была производственная практика. Мне выпало попасть в Молдавию, в г. Унгены, в паре километров от румынской границы, на завод по производству кормовых антибиотиков. Что это такое, чтоб вы поняли. Когда вы содержите коровник, неважно, мясной или молочный, вы всем телятам, тёлкам или бычкам, неважно, колете кучу вакцин, чтобы они от скученности не подцепили какую-нибудь инфекцию и не загнулись. На конском племзаводе тоже, даже на небольшой свиноферме голов этак на сто это тоже проканает. Но если голов уже триста или больше, я уже молчу про большие животноводческие комплексы или птицефермы, где растят по десять тысяч или больше поросят, цыплят или индюшат, такой номер уже не прокатывает. Заболел один поросёнок или цыплёнок-бройлер, и всё: десятки тысяч голов или миллионы рублей (не наших – советских, когда доллар стоил 66 копеек) летят в траншеи скотомогильников!

Вот тут и выручают кормовые антибиотики. Их добавляют в корма, и скотинка растёт стерильная, зато живая и здоровая. Да, обслуживающий народ при этом ходит в белых халатах и в масках на лице. Да, говно из-под клиентов смывается водой с решётчатых полов в большие пруды-отстойники, зато все живы-здоровы, набирают вес все положенные месяцы, и их ощипанные тушки бодро идут на прилавки магазинов и колбасно-пельменные заводы. Кому интересно, почитайте рассказ Пелевина «Затворник и Шестипалый». А потребитель… Ну что потребитель: их радует приемлемая цена на мясо и яйца, а если мясо хорошенько отмочить перед употреблением, то и от антибиотика вреда немного, только кто об этом знает? Вот и не действуют привычные антибиотики при инфекциях, вот и придумывают новые каждый год, чтобы граждане вовремя закрывали больничный. Да, в будущем это сулит большие проблемы населению, но прибыль-то надо получать сейчас…

На заводе было здорово. Мы с другом попали туда в то время, когда в благословенной советской Молдавии население освобождало имеющиеся ёмкости под вино нового урожая. На базаре оно стоило один рубль за литр, но это было для лохов и случайных приезжих. И то при торге легко опускалось до 75 копеек. Мы же нашли бабусю, которая продавала нам его по 50 копеек за литр. Правда, она нас предупредила, чтобы мы никому об этом не говорили: «А то мужики мне в бочки солярки нальють за то, что цены сбиваю». Это я к чему. На заводе весь народ был… Не сказать чтобы пьяный, нет. Но хорошо подшофе. Причём все, от грузчиков до директора завода. Нам это здорово помогло влиться в коллектив, когда каждый собеседник после короткого разговора предлагал нам выпить винца, которого ни у кого больше нет, и высказать своё мнение о его вкусовых качествах. Для ознакомления со спецификой производства нас ставили в ночную смену одна через три, что давало нам кучу свободного времени на прогулки по окрестным фруктовым садам и разъездам по окрестным сёлам, где мы покупали книги на русском языке, которые в Москве днём с огнём не найдёшь. Я, например, помимо всего прочего, купил сборник фантастических романов Айзека Азимова!

Тем не менее я старался совмещать приятное с полезным и много времени проводил в заводской лаборатории. Местные девицы мне с удовольствием рассказывали о штаммах – продуцентах антибиотиков, – как они отслеживают их чистоту, чтобы выход антибиотиков был максимальным, какими питательными средами их кормят, чтобы было дёшево и в то же время сердито. Я это всё старательно записывал, а потом от нечего делать сделал несколько посевов на чашки Петри, варьируя состав питательных сред. И когда продуцент антибиотика полностью покрыл поверхность чашек, на некоторых я заметил правильные круги, на которых продуцента не было, прямо как на лабораторных работах, когда мы засевали бактериофагом выросший на чашках слой кишечной палочки.

Ну да, сказали мне лаборантки, актинофаг жрёт наш актиномицет, он же прокариот, хоть и гриб. Иногда, сука, так размножится, что весь реактор приходится в канализацию сливать, а это значит, что 40—50 кубометров питательной среды идут коту под хвост. Я не буду расшифровывать эту фразу, кому интересно, пусть залезут в Википедию, там вам доходчиво объяснят, что такое актиномицеты, прокариоты и актинофаги, остальным я не буду голову забивать. Понял я одно: при одних составах питательных сред актинофаг растёт хорошо и приносит заводу убытки, а при других – ведёт себя тихо. Ну чем не тема для диплома? Два месяца прошли незаметно. Мы объелись слив и персиков, растущих в окрестных колхозных садах. Нас за это никто не арестовывал, объездчики на лошадях, увидев наши студенческие штормовки, сами направляли нас туда, где фрукты вкуснее, и кто сейчас в такое поверит? Наевшись фруктов, напившись вина, накупивши десяток книг, я с десятилитровой бутылью красного сухого для родственников и десятью отобранными чашками Петри сел в поезд с другом и девчонками из нашей группы и поехал в Москву…

…Орешкин оказался прав. Забрили всех. Даже мой друг Осипов Стас, ленинский стипендиат, не избежал этой участи. А чтобы получить ленинскую стипендию, скажу я вам, надо было за тяжелейших три первых курса ни одного экзамена и зачёта не сдать даже на четыре, короче, он был Башка, как сказали бы в царской семинарии. Но, как выяснилось позже, ему повезло всё-таки больше, чем мне… Кто же избежал? Сашка Цилютин, троечник, чудак и зубрила, у которого зрение за три года сползло на минус девять, и Саня Борисенко, у которого папа был завкафедрой, секретарь парткома института и бывший ооновский чиновник из Всемирной Организации Здравоохранения. Ключевое слово здесь – партком. Он и оказался в аспирантуре, как вы понимаете. Впрочем, у меня не было к нему никаких отрицательных чувств: он был реально толковый парень, и учился получше меня (его не соблазнял общежитейский быт), и тоже пропадал в лаборатории… Оптимальное сочетание головы и связей – хороший толчок в будущее. Как глава Минсельхоза Патрушев-младший в наше время…

Этот разговор состоялся где-то в начале марта 1985 года. Я продолжал доделывать диплом, допоздна засиживался в лаборатории, возясь со своими чашками Петри, благо жил я в общаге в соседнем здании, и не предполагал, что уже вскоре в моей жизни начнутся стремительные изменения, которые круто изменят мою судьбу…

2. «Зелёный» город среди пустыни

Пока решался вопрос со снабжением меня офицерской вещёвкой (не мог же я заявиться на службу в вытертых джинсах и рубашке с короткими рукавами), у нас с Наташей было время погулять по городу и составить о нём своё представление. Из микрорайона ходил рейсовый автобус до центра. Как следует выспавшись, позавтракав манной кашей и приведя себя в порядок, мы спустились к остановке и доехали до конечной в центре.

Было видно, как город рос. Центр города составляли здания сталинской архитектуры. Это здание штаба, где занимались военными, исполком, где находились гражданские службы, местный ЦУМ, трёхэтажный центральный универсальный магазин, а также несколько десятков двух- и трёхэтажных зданий. В них на заре становления полигона проживало высшее военное начальство, а также гражданские специалисты, руководившие строительством стартовых площадок для запуска военных и гражданских спутников, а также знаменитого «Гагаринского старта» и готовившие запуски первых спутников. Основная рабочая сила, возводившая все эти объекты – военные строители и гражданские рабочие, – жили в бараках, разбросанных по многочисленным площадкам. Так назывались объекты всевозможного назначения, разбросанные по всему полигону.

Центр города окружал широкий пояс хрущёвок, пятиэтажных зданий в четыре подъезда, выстроенных из белого силикатного кирпича. Они напоминали об эпохе резкого взлёта советской пилотируемой космонавтики в шестидесятых годах, когда город наполняли тысячи молодых специалистов, выпускников университетов и технических вузов, считавших за честь работать над космическими проектами в МИКах – машинно-испытательных комплексах и на стартовых площадках. В МИКах – огромных цехах высотой в десять этажей и длиной до полукилометра, с огромными воротами на торцах – происходила окончательная сборка космических кораблей и ракет-носителей из узлов и агрегатов, поступающих с бесчисленных оборонных заводов, а также их секретных НИИ (научно-исследовательских институтов) и КБ (конструкторских бюро), как их называли – «ящиков», разбросанных по всему Советскому Союзу. Ящиками их называли потому, потому что у них не было обычных почтовых адресов: индекс, город, улица, дом. Вся корреспонденция приходила на почтовый ящик номер такой-то, кому конкретно.

Семидесятые годы ознаменовались резкой интенсификацией космических программ. Стало больше космических стартов, людей и спутников на околоземную орбиту, а также исследовательских аппаратов к Луне и к соседним планетам. Появились орбитальные станции, на которые кроме советских учёных и инженеров со временем стали запускать граждан стран социалистического лагеря. Сначала это были грамотные ребята из европейских стран. Вспомним поляка Станислава Гермашевского, немца Зигмунда Йена, венгра Берталана Фаркаша, болгарина Григория Иванова. Думается, на них можно было реально положиться в конкретных делах. А потом пошел вьетнамец Фам Туан, монгол Джугдэдимидийн Гуррагча и кто-то ещё из этой же братии. Даже анекдот ходил: «Скажите, а почему у вас после полёта руки по локоть синие?» – «А я как руки к чему-то протяну, меня сразу по рукам били, не трогай, говорили». Кроме того, в конце 70-х начался грандиозный проект космического челнока «Буран» по аналогии с американским Спейс шаттлом, людей требовалось всё больше и больше, на окраинах города стали возникать микрорайоны, застроенные девяти- и десятиэтажными домами в несколько подъездов. Наладилась железнодорожная связь с большинством площадок, на которые дизельными тепловозами возили народ из города на работу (иногда по два часа), построили большой современный аэропорт. Без секретности и тут не обошлось: на табло во Внуково он назывался Крайний. Народ удивлялся, что это за Крайний такой, но кому надо, тот знал…

Недалеко от центра начинался крутой спуск к Сырдарье. Когда закладывали город, это была широкая полноводная река, нёсшая свои воды в Аральское море, по которому ходили пароходы и рыбацкие баркасы. К 1985-му узбеки с казахами ещё не до конца разобрали реку на орошение, и она была ещё довольно полноводна, метров сорок – пятьдесят в ширину, но, судя по широкому песчаному пляжу, расположенному под обрывом (город был построен на высоком берегу реки), раньше она была намного шире. На пляже в живописных позах валялось множество народу, загоравшего на жестоком августовском солнце. В основном это была детвора и молодёжь старшего школьного возраста, которые ловили кайф от последних дней летних каникул. Я не удержался, тоже окунулся, вода была просто горячая, и трусы после выхода на берег высохли в момент.