Офицер поклонился и отослал мушкетеров во внутренние покои.
Но сам остался еще несколько минут под воротами. Он хотел видеть, как удалился и исчез Карл II во мраке извилистой улицы.
– Ах, – прошептал он, – если б Атос был здесь, то мог бы сказать и ему, как некогда сказал отцу его: «Приветствую павшее величество!»
Потом он пошел по лестнице, приговаривая на каждом шагу:
– О, что за скверная служба!.. Что за жалкий властелин!.. Такая жизнь невыносима! Пора мне решиться на что-нибудь!.. Ни великодушия, ни энергии! Да, учитель достиг цели, ученик убит навсегда! Черт возьми! Я этого не перенесу… Ну, что вы? – спросил он мушкетеров, войдя в переднюю. – Чего вы смотрите на меня? Погасите факелы и ступайте на свои места! А, вы ждали меня?.. Да, вы охраняли меня, добрые товарищи!.. Но я не герцог Гиз, и будьте уверены, меня не убьют в узком коридоре, – прибавил офицер сквозь зубы, – такой поступок показал бы решимость, а у нас нет решимости с тех пор, как умер кардинал Ришелье. Ах, вот был человек!.. Решено, завтра же сбрасываю с плеч этот мундир!
Потом, спохватившись, добавил:
– Нет, еще рано! Остается еще одна – последняя попытка! Решусь на нее; но она, клянусь честью, будет действительно последней, черт возьми!
Не успел он договорить этой фразы, как из комнаты короля раздалось:
– Господин лейтенант! Король желает говорить с вами.
– Хорошо, – сказал лейтенант вполголоса, – может быть, как раз о том, о чем я думаю.
И он пошел к королю.
XII. Король и лейтенант
Увидев офицера, король отпустил слугу и приближенного.
– Кто завтра дежурит? – поинтересовался он.
Лейтенант склонил голову с вежливостью исправного солдата и отвечал:
– Я, ваше величество.
– Как! Опять вы!
– Опять я.
– Почему так?
– Во время путешествия вашего величества мушкетеры занимают все посты в доме вашего величества, то есть в ваших покоях, в комнатах вдовствующей королевы и в помещении кардинала, который берет у короля лучшую или, правильнее сказать, большую часть королевских телохранителей.
– А те, которые не заняты?
– Незанятых всего человек двадцать или тридцать из ста двадцати. Когда мы в Лувре, дело другое; в Лувре я мог бы отдохнуть, полагаясь на сержанта, но в дороге, ваше величество, неизвестно, что может случиться, и я предпочитаю принять всю заботу на себя.
– Так вы каждый день в карауле?
– Да, ваше величество, и каждую ночь.
– Я не могу этого допустить: я хочу, чтобы вы отдохнули.
– Прекрасно, ваше величество, но я этого не хочу.
– Что такое? – спросил король, который в первую минуту не понял смысла его ответа.
– Я говорю, государь, что не желаю быть неисправным солдатом. Если б черт захотел подшутить надо мной, то, наверное, выбрал бы ту минуту, когда меня здесь не будет. А мне всего важнее служба и спокойствие совести.
– Но вы убьете себя службой.
– Ах, ваше величество! Я уже тридцать пять лет на этой службе, и все-таки нет человека во всей Франции и Наварре здоровее меня. Впрочем, прошу ваше величество не беспокоиться обо мне. Это было бы слишком необычным: я не привык к этому.
Король прервал его новым вопросом:
– Так вы будете здесь завтра утром?
– Да, ваше величество, как и сегодня.
Король несколько раз прошелся по комнате; видно было, что ему очень хотелось заговорить, но его что-то удерживало.
Лейтенант стоял неподвижно со шляпой в руках и смотрел, как король ходит взад и вперед. Кусая с досады усы, он думал:
«Черт возьми! В нем нет ни капли решимости… клянусь честью, он не заговорит!»
Король продолжал расхаживать, искоса поглядывая на лейтенанта.
«Он весь в отца, – говорил себе офицер, продолжая свой мысленный монолог, – горд, скуп и нерешителен, все вместе. Хорош король, нечего сказать!»
Вдруг Людовик остановился.
– Лейтенант! – начал он.
– Здесь, ваше величество.
– Зачем сегодня вечером, там, в зале, вы крикнули: «Конвой его величества!»?
– Вы сами так приказали, ваше величество.
– Что вы! Я не произнес ни слова.
– Ваше величество, приказания даются знаком, жестом, взглядом так же ясно, так же внятно, как и словом. Слуга, у которого есть только уши, не слуга, а только половина хорошего слуги.
– Ваши глаза чересчур остры.
– Почему, государь?
– Они видят то, чего нет.
– Мои глаза и вправду хороши, хотя давно и много служат своему господину; когда они могут заметить что-нибудь, они никогда не упускают случая. Сегодня же вечером они заметили, что ваше величество даже покраснели от усилия сдержать зевоту; что ваше величество с мольбой посмотрели сперва на кардинала, потом на королеву-мать и, наконец, на дверь, в которую можно было выйти. Мои глаза хорошо все это заметили, как и то, что губы вашего величества шептали: «Кто поможет мне выйти отсюда?»
– Сударь!