– Ага! Вы точны, мой юный друг! Явиться минута в минуту – это совершенно замечательно для человека, проделавшего двести миль, – сказал вошедший.
– Это ваш приглашенный? – спросил Ла Юрьер.
– Да, – ответил приехавший первым, подходя к молодому человеку с длинной рапирой и пожимая ему руку, – приготовьте нам поужинать.
– Здесь или в вашей комнате?
– Где хотите.
– Хозяин! – позвал Ла Моль. – Избавьте нас от этих гугенотских рож; нам с Коконнасом нельзя будет говорить при них о своих делах.
– Эй! Накройте ужин в комнате номер два, в четвертом этаже, – приказал Ла Юрьер. – Идите наверх, господа.
Двое приезжих последовали за Грегуаром, шедшим впереди и освещавшим путь.
Ла Моль смотрел им вслед, пока они не скрылись; обернувшись, он увидел, что Коконнас высунул голову из кухни. Широко раскрытые глаза и разинутый рот превращали его голову в редкостный символ удивления.
Ла Моль подошел к нему.
– Дьявольщина! Видел? – спросил Коконнас.
– Что?
– Двух дворян?
– И что же?
– Готов поклясться, что это…
– Кто?
– Да… король Наваррский и человек в вишневом плаще.
– Клянись, чем хочешь, но не громко.
– Ты тоже узнал?
– Конечно.
– Зачем они сюда пришли?
– Какие-нибудь любовные делишки.
– Ты думаешь?
– Уверен.
– Я больше люблю хорошие удары шпагой, а не любовные делишки. Сейчас я был готов поклясться, а теперь бьюсь об заклад…
– О чем?
– Что тут какой-нибудь заговор.
– Э! Ты с ума сошел.
– Я тебе говорю…
– А я тебе говорю, что если они заговорщики, то это их дело.
– Да, правда. Ведь я больше не служу у Алансона. Пускай себе разделываются, как хотят.
Между тем куропатки достигли, по-видимому, той степени прожаренности, какую любил Коконнас, поэтому пьемонтец, рассчитывающий на них как на главное блюдо своего ужина, позвал мэтра Ла Юрьер снять их с вертела.
В это время Генрих Наваррский и де Муи устроились у себя в комнате.
– Сир, вы видели Ортона? – спросил де Муи, когда Грегуар накрыл стол.
– Нет, но я получил записку, которую он положил за зеркало. Мне думается, что мальчик испугался; дело в том, что его застала там Екатерина, поэтому он убежал, не дожидаясь меня. Сначала я встревожился, когда Дариола сказала мне, что королева-мать долго разговаривала с Ортоном.
– О! Это не опасно. Он парень изворотливый, и, хотя королева-мать знает свое дело, он обернет ее вокруг пальца, я уверен.
– А вы, де Муи, видели его потом? – спросил Генрих Наваррский.
– Нет, но я его увижу сегодня: в полночь он должен зайти сюда за мной и принести мне аркебузу, а по дороге он мне все расскажет.
– Что это за человек был на углу улицы Де-Матюрен?
– Какой человек?
– Тот, что дал мне плащ и лошадь; вы в нем уверены?
– Это один из самых преданных нам людей. А кроме того, он вас не знает, сир, и остается в неведении, с кем он имел дело.
– Значит, мы можем говорить о наших делах совершенно спокойно?
– Конечно. Кроме того, нас сторожит Ла Моль.
– Чудесно. Герцог Алансонский не хочет уезжать, он очень ясно высказался на этот счет. Избрание герцога Анжуйского польским королем и нездоровье короля Карла изменили все его намерения.
– Так это он провалил наш план?
– Да.
– А он не выдаст нас?
– Пока нет, но предаст при первом удобном случае.
– Трусливая душонка! Предательский умишко! Почему он не отвечал на письма, которые я ему писал?