Сказки

– У вас, Чумичка, не голова, а …! – воскликнул кокпитан Гусиные Лапки, – целый котелок с борщом!

– Да что вы меня всё по фамилии, будто неродного!? Чумичка да Чумичка! – обиделся вдруг младший кухарь. – Уже не один пуд бананов вместе съели! Зовите по имени.

Кокпитан смутился:

– Прости, друг, за невнимательность и чёрствость. Произвожу тебя в заглавные кухари-ухари! Как величать-то?

– Да просто – Чугунок! – расплылся Чумичка. – А по батюшке – Горшкович. У нас вся семья кухарит!

Меж тем трибуна, влекомая мясорубкой, уже выехала на берег, прямёхонько к разбитой шхуне «Параундир». В сравнении с ней трибуна выглядела так уверенно, как на центральной площади города Панамка. Даже господин Белуга приободрился и хотел было первым взойти.

– Ваше дело вееро-опахальное! – прикрякнул на него кокпитан Гусиные Лапки. – Живо в строй!

Все бывшие пленники урагана выстроились в две шеренги, с веерами и опахалами вперемежку. По команде кокпитана поднялись на трибуну, и расселись вдоль бортов.

Стало совсем тихо, как и полагается перед дальней дорогой. И тогда послышалось мрачное урчание из глубины вулкана, из самых недр. Кажется, он пробуждался ото сна.

Уже пора было отчаливать, выбирать все четыре якоря, да Чугунок куда-то запропастился. Эле-Фантик долго призывно трубил, и, наконец, кухарь-ухарь показался из ближайшего ущелья.

– Ни одной бутылки, чтобы разбить, как полагается, о борт, – сокрушался Чугунок.

Кокпитан мрачно крякнул в кулак:

– Да, это плохой знак спускать новое судно без бутылки!

– Где ж вы видели, чтоб об трибуну били бутылки!? – не сдержался господин Белуга. – Вот что подходит для трибуны! – И он извлёк из заплечного мешка графин со стаканом. – Хрустальные!

Грохнувшись о борт, они рассыпались радужно-звонко, как маленький нежный фейерверк.

– Превосходно! – воскликнул кокпитан. – Теперь нам ветер в руку и волна в попу – до самой до Панамки! Теперь это не просто трибуна, которых тысячи! Отныне это единственная в здешнем океане шхуна «Трибуна»!

Эле-Фантик дал отвальный гудок со свистом, и вся команда по бортам взмахнула веерами и опахалами. «Трибуна» медленно, с достоинством отвалила от берега. Грузная, тяжёлая, как танкер, разбивала волны тупым носом, будто утюжила океан.

– Прощай, старушка! – махал кокпитан половником разбитой шхуне «Параунидр». – Ты служила верой и правдой – на суше и на водах! И вся твоя жизнь…, – он запнулся и всхлипнул.

– Винегрет с капустой! – торжественно закончил Чугунок.

Вскоре у каждого возникло неодолимое желание произнести, хотя бы краткую, речь. Говорили по очереди, обращаясь в океанские дали, – к чайкам и дельфинам, к пеликанам и альбатросам, к солнцу, стоящему в зените, и к милостивым волнам. И глаза прояснялись, и забывали о рабстве у Быка, о дикой жизни в кратере вулкана. Вроде и не было такого. Просто вышли на морскую прогулку на шхуне «Трибуна», чего давно уж хотелось.

Все смотрели вперёд, на горизонт, за которым скрывалась покуда родная Панамка. И никто, за исключением кухаря-ухаря Чугунка, не оглядывался. А стоило бы!

Кухарь-ухарь-моторист

Позади над островом Быка всё выше и выше поднималось зарево. Чёрной лохматой тучей висел пепел. Вылетали, как метеориты, вулканические бомбы. По ущельям медленно и зловеще текла багровая лава, и слышно было, как оставленный всеми вулкан тяжело вздыхает и бормочет подземные заклинания.

И это понятно – как тут не пробудиться от тоски и одиночества? Взращивал горох, давал приют каким-то людям и силу урагану. Шла жизнь и вдруг – разом кончилась, оборвалась. Тут любой вздохнёт и плюнет в огорчении, как может. Стонал и плакал вулкан горючими слезами, надрывался. Да и плевался раскалёнными бомбами всё дальше – вот-вот накроет шхуну «Трибуна».

Так бы и случилось, если б не кухарь-ухарь Чугунок Горшкович по фамилии Чумичка. Он—то и поднял воздушную тревогу.

– Полный вперёд! – приказал кокпитан Гусиные Лапки. – Самый полный! Наиполнейший!

Команда из последних сил размахивала веерами и опахалами, но тяжёлая трибуна еле ползла. А вулканические бомбы обрушивались совсем рядом, осыпая твёрдыми, как бусины, брызгами.

– Спа-сай-ся, кто мо-жет, – тихонько бормотал господин Белуга, укрывшись веером.

– Я могу! – не расслышал всего Эле-Фантик. – Возьму на буксир!

Быстро сплели для него верёвочную сбрую, поводья укрепили на носу трибуны, и слонёнок нырнул в океан. Он старался плыть так быстро, как никогда в жизни не плавал, но выходило медленно, будто во сне, когда убегаешь от кого-то страшного, и никак-никак, едва шевелишься. Уши Эле-Фантика еле ворочались, забитые ураганом, тянули на дно, и ноги казались то ватными, то чугунными. Конечно, он очень устал после битвы с Быком!

Шхуна «Трибуна» пошла резвее, но недостаточно. А вулкан пристреливался, как в тире, и каждая следующая бомба ложилась ближе к цели.

Кухарь-ухарь Чугунок, упав на колени, твердил нараспев – три-буна – тра-бину – тир-буна – тру-бина!

– Отставить шаманские заклинания! – гаркнул кокпитан. – Погибать так с музыкой! И при параде!

Гусиные Лапки надел на голову праздничный дуршлаг, на плечи нацепил, вместо эполет, половники, а на живот – сковородку, на которой выбивал ложками известный прощальный марш «Уже всё съедено, и надо мыть посуду!»

– Никак нет! – вскрикнул Чугунок. – Тур-бина! Турбина! – И опрометью бросился на корму, прихватив мясорубку. Там ловко умостил её, как подвесной лодочный мотор, закрепив болтами на борту, и привычно крутанул рукоятку. За кормой вспенился океан, трибуна задрала нос и, подталкивая Эле-Фантика, рассекающего волны хоботом, устремилась вперёд, как быстроходный турбинный катер.

Уже вулкан остался далеко позади – какой-то мухоморный гриб, чёрная шляпка на огненно-оранжевой ножке, – а Чугунок всё крутил и крутил без устали рукоятку мясорубки. Шхуна «Трибуна» летела, чуть касаясь океана, будто на подводных крыльях.

– Ну, брат Чугунок! – растроганно сказал кокпитан. – Теперь ты не просто кухарь-ухарь, а ещё и моторист! Твой папа Горшок должен тобой гордиться! Вот тебе самое дорогое, что у меня есть, – эта древняя фамильная сковородка с моим гербом!

Счастливый кухарь-ухарь-моторист отдал честь и так крутанул рукоятку, что трибуна всё же оторвалась от воды и пролетела несколько миль над океаном, догоняя закатное солнце.

Последний привет

Настала полновесная ночь, когда так и тянет оттолкнуться и упорхнуть с земли к звёздам, в эту вогнутую бездонность. Вся команда так и поступила. Все спали, включая Эле-Фантика, кокпитана и кухаря-ухаря-моториста.

Раскалённая мясорубка остывала, и шхуна «Трибуна» без двигателя то ли шла потихоньку, то ли вообще замерла, прислушиваясь к невероятной тишине, за которой, по правде, всегда прячутся нежданные звуки и события.

И вот блеснуло вдруг позади зарево на полнеба и пол-океана, а вскоре весь мир заполнил страшный долгий чёрный грохот без единого просвета. Уже казалось, это навсегда. Но постепенно стало слышно, как скрипят и гнутся доски палубы, и гвозди выскакивают, стрекоча, будто кузнечики, и сковорода с фамильным гербом гудит глубоким басом, и господин Белуга беззвучно мечет икру, и нарастает пронзительный нестерпимый воздушный свист в четыре дудки.

– Ложись!!! – заорал кокпитан Гусиные Лапки, затыкая уши.

Трибуна подпрыгнула от мощного удара, и свист оборвался, как ножницами чикнули. Обморочная ночная тишь нахлынула. Только на корме трепетало медное пламя. Эле-Фантик первым, набрав воды в хобот, бросился тушить, да замер. Медное, но не пламя! Это сияли, влепившись в борт, четыре знакомые буквы – У, Н, Д, И.

– Последний привет от нашей старушки «Параундир»! – подбежал взволнованный кокпитан. – Если добавить «НА», получится «Ундина», то есть русалка. Хорошее название для новой шхуны-ресторана! Мы теперь не усидим на берегу, обойдём на «Ундине» все океанские закоулки и тупички! Правда, Чугунок?

– Никак да! – воскликнул кухарь-ухарь. – Это добрый знак!

– Глупости! – подал голос бледный, почти прозрачный, как медуза, господин Белуга. – Вулкан – это пупок земли, завязанный в незапамятные времена! И это не к добру, когда он взрывается! «Ун-ди» – страшное предупреждение! На вулканическом языке означает, что один-два дня осталось до конца света! И нечего тут добавить…

– Могу добавить! – весело крякнул кокпитан. – У нашего градоначальника день-через день конец света!

Однако все на трибуне притихли и только смотрели, как угасает медное сияние букв, и звёзды, кажется, убегают всё дальше и дальше, оставляя на произвол судьбы маленькую землю.

Пупки земные и небесные