Повести нового света

Под этот торжественный гимн податливую ещё голову Шеля стягивали со лба и с затылка дощечками красного дерева. Жрец Эцнаб следил, чтобы прикрутили их, как следует, наилучшим образом.

Гереро ужаснулся, не понимая, что происходит. Ему так нравилась круглая, будто маленький кокос, головка сына.

– Не позволю! – воскликнул он.

Однако Эцнаб, постучав себя по расплющенному лбу, успокоил.

– В таком виде, клянусь, голова думает намного лучше.

– Эх, знать бы раньше, – притворно вздохнул Гереро. – Теперь-то мне вряд ли чего поможет.

– Ну, большинство вполне обходятся тем, что получили от природы, – улыбнулся Эцнаб. – Хотя на их головах не удержится колпак жреца или высокая корона правителя!

По гадательному календарю, определяющему судьбу человека, он вычислял, с каким животным связана жизнь Шеля.

– В час рождения любого ребёнка появляется на свет зверёк, который будет его вторым «Я» по имени Уай, – пояснил жрец, – Рано или поздно с ним придётся общаться – во сне или наяву. Поэтому в доме нужна особая комната для таких бесед.

Не слишком разобравшись в этом втором «Я», Гереро осторожно спросил:

– А о каком звере речь? Так ведь угораздит родиться вместе с каким-нибудь чудищем!

– Всё возможно, – спокойно согласился Эцнаб, – От летучей мыши до ягуара, включая змею, паука и крокодила. Но у твоего мальчика хороший спутник…

Первое, что запомнилось маленькому Шелю, – горшок в виде носатого зверька с длинным полосатым хвостом, служившим ручкой.

А ещё двенадцать небольших колокольчиков – женских фигурок с чашами на головах. Лишь одна была без чаши. Шель особенно любил и жалел её, – как же она без чаши, когда у всех других есть?!

Его купали в глиняном полированном корыте, расписанном цветами, птицами и диковинными животными. И он любил нюхать их, трогать и болтать с ними. Это был чудный мир сельвы, в который ему доведётся попасть много позже.

Когда Шель впервые увидел себя без дощечек на голове, то сперва растерялся, будто очутился голым посреди улицы.

Но голова его и правда очень хорошо видела, слышала, нюхала и отлично соображала. В неё приходили такие мысли, которых сам Шель не ожидал. Он понимал всё, что рассказывал Эцнаб, и было такое ощущение, что уже знал это раньше – стоило только напомнить. Остроконечная голова, словно кристалл, вбирала солнечные лучи и просветлялась.

– Голова может быть ясной, а человек – тёмным, если живёт одним умом, – сказал как-то Эцнаб. – Без чувств голова холодная, как камень обсидиан. Всё соображает, а к чему это, не осознаёт, не складывает в единое целое. Старайся, мальчик, понимать душой, чувствами. А голова будет помогать. Она – созидатель. Душа – творец. И они двуедины, как наш Цаколь-Битоль.

Цаколь-Битоль

Маленький Шель играл скачущими бобами. За ними можно было наблюдать целый день. Они вдруг прыгали сами по себе – от солнца в тень. В этих бобах жили шустрые гусеницы, управлявшие своими домами.

Вместе с другими детьми он отыскивал гнёзда земляных ос. Большие глиняные шары нагревали на костре, чтобы выползли осиные личинки. Это было лакомство!

Как-то Шелю подарили каучуковые фигурки людей. Эцнаб долго разглядывал их, а потом сказал:

– Как настоящие! Упругие и в тоже время податливые…

Он сам решил воспитывать этого рыжего мальчика.

Однажды ранним утром привёл Шеля в длинный приземистый дом, где помещалась школа.

Комнатки были крохотные, тесные, как соты, – здесь каялись, укрощая дух и страсти. Только под самым потолком на стенах виднелись оконца, называемые «ик». Через них проникал бог ветра, давая жизнь очагам.

Пройдя длинным, путаным лабиринтом, они очутились в особенно глухой и мрачной, как склеп, комнатушке.

Жрец долго молчал, и Шелю начало казаться, что ничего нет в мире, кроме этой темноты. Он уже забыл, что рядом с ним Эцнаб, и вздрогнул, когда раздался голос.

– Не существовало ничего, – произнёс жрец, – Не было ни человека, ни животного, ни птиц, ни рыб, ни крабов. Ни деревьев, ни камней, ни пещер и ущелий, ни трав и лесов. Ничто не двигалось и даже не дрожало. Ничто не могло произвести шума. В темноте было только лишь неподвижное молчание…

Эцнаб надолго умолк, и Шель попытался ощутить молчащую бесконечную пустоту.

– Не мучайся, – донёсся голос Эцнаба. – Ты пока не можешь этого представить, как не вообразишь и смерть.

Слова долетали издалека, но рука жреца мягко легла на голову Шеля.

И вдруг он увидел, как немая пустота содрогнулась, пришла в движение. Всё просветлилось в миг!

Вспыхнули миллиарды звёзд, и Вселенная, возникнув, начала вращаться, подобно огромному колесу, которое описать невозможно. А внутри неё потекло, закручиваясь водоворотом, время.

Но прежде в Сердце Небес было сказано магическое слово, которое Шель, увы! не расслышал.

Зато он понял, что это слово Цаколя-Битоля – Творца и Создателя – отца и матери всех богов и всех людей, который сотворил и самого себя и саму жизнь.

Невидимый Цаколь-Битоль ещё раз воскликнул, как мореход, заметивший берег, – Земля!

И она немедленно возникла. Сначала в виде тумана. Вроде серебристого облака пыли.

Шель коснулся его пальцем и почувствовал, что оно живое. Вот разделились воды неба и земли. И отвердело облако, покрывшись океаном.

Цаколь-Битоль уже создал так много – свет, и зарю, и твердь земную.

Однако не хватало вершины – смысла всего творения. Ведь каждый Создатель желает, чтобы его любили и помнили. А для этого необходимо подобное по духу существо!

И Эцнаб прошептал прямо на ухо Шелю, как великую тайну:

– Да, люди созданы потому, что Цаколь-Битоль нуждается в них. Сначала Он слепил человека из земли и глины. Но получилось неудачно. Глина расплывалась и не имела силы. Хоть тот человек и говорил, но глуповато, будто попугай.

И был создан второй – из дерева. Деревянные люди плодились – имели дочерей и сыновей, таких же деревянных, без души и разума. Они не помнили своего Создателя.

– И где же теперь эти люди? – спросил Шель.

– Да как сказать, – замялся Эцнаб. – Пожалуй, если повстречаешься, сразу поймёшь – деревянный он или глиняный…

Лучше прежних удался третий человек – из стеблей и початков маиса – потому что Цаколь-Битоль вдохнул в него частицу самого себя.

Но даже маисовый человек в ничтожных хлопотах постоянно забывал о своём Творце.

– А кто бы это вытерпел, когда его творение ведёт себя так, будто бы само себя сотворило?! – воскликнул Эцнаб, – И разве много просил Цаколь-Битоль от человека? Только любви!

Он вывел Шеля за руку из тёмной комнаты во внутренний дворик, куда, казалось, устремились разом все солнечные лучи. Так было ярко, что глаза едва видели.