Вещий барабан

Думный дьяк Никита Зотов усмехнулся:

– Бог с тобой, Автомон Михалыч! Чай, мы не Александромакедонские.

– Что государь прикажет, то исполним! – буркнул генералиссимус Рамодановский.

С ним не спорили – крутого нрава князь Рамодановский. И вида грозного, как монстра. От его голоса и мой барабан охнул.

Но разом стихло, как Пётр Алексеич речь начал.

– Хватит, господа, добровать – в покое жить! Надобен России могучий флот, дабы в полную силу войти. Уже достали нам победу под Азовом лёгкие галеры. А больших кораблей, фрегатов, устрашатся в самом Царьграде, в чертогах султана турецкого.

– Славное дело, – закивала Дума. – Сладим дюжину кораблей за счёт царской казны. Попугаем султана!

– Утешили! – фыркнул Пётр. – С дюжиной – по рекам да озёрам ползать! Пять дюжин – вот флот, приличный России!

– Да ко времени ли такая обуза? – усомнился дьяк Емельян Украинцев. – Разве…

И тут-то я не сплоховал. Понял – мой черёд! В барабан дробью – тара-тара-тара-рах!

– Правильно! – подхватил Пётр Алексеич. – Разве не пора нам с турецким султаном на равных говорить? Не пора разве утвердиться на Азовском море и в Чёрное врата распахнуть?! Будет уж на боку лежать, животы растить да бороды!

Обвёл я поглядом Царскую думу. И впрямь – толста да бородата. Признаюсь, и у меня была в то время борода знатная – барабанные палочки запутывались.

– Позволь, государь, и мне сказать, – открыл было рот Рамодановский.

Да куда там князьям перед барабанами! Бам-барам-бам-бам-барам!

Но, видно, не в то колесо я палки совал – грозит Пётр Алексеич кулаком – знать надо, кого глушить.

– Потом скажешь, Фёдор Юрьевич! – крикнул государь. – А то у нас от слов до дела сто перегонов. А дело таково – через полтора года, чтобы флотилия была! Решайте, господа, не мешкая, где средства приискать.

Долго думные люди переглядывались, вздыхали, сопели, покашливали, плечьми ворочали. Хотелось взбодрить барабанной дробью, но терпел.

– Прости, государь, никак не надумаем, на какие деньги, какими силами поднять такое дело. Огромно и тяжело не в меру.

– Огромно, – согласился Пётр Алексеич, – но и Россия не просяное зёрнышко. На всю страну возложим корабельную повинность. Миром порадеем о благом преображении – время торопит!

И мне подморгнул.

О, грянул барабан на все лады – и дятлом, и аистом, и телегой по булыжной мостовой, и шрапнелью пушечной. В честь преображения благого!

Разъезжались из Преображенского думные люди в заботе молчаливой. Велено с каждых десяти тысяч крестьянских дворов представить корабль. А кто к сроку не поспеет, лишится состояния и будет кнутом бит на площади.

Помещики и вотчинники, купцы и монахи, крестьяне, посадский и слободской люд – все пристёгнуты к строительству флота. Ясно – кто руками, кто деньгами. Надо всей страной нависла корабельная повинность, как тяжёлый царский протазан.

Слыхал я, как ворчал Автомон Головин.

– Тьфу, пропасть… Легче б на Китай войною.

А меня государь пожаловал.

– Справился, Ивашка! Произведён с сего дня в барабанные старосты. Береги, ребятко, барабан пуще головы. Это инструмент государственный.

О Пифике

Задержался тогда в Преображенском думный дьяк Никита Зотов.

– Дозволь, государь, басню сказать.

– Говори. Но коротко, – Пётр Алексеич и не присел – расхаживал вокруг дьяка.

Сейчас, думаю, побежит лесины валить на мачты или в токарную – блоки точить для оснастки. Ох, беспокоен был государь духом!

А Никита Зотов заговорил на распев, будто колыбельную:

– Некогда Пифик увидел каштаны, лежащие на огне. И захотелось Пифику каштанов. Но как достать? В ту пору шла мимо служивая Кошка. Схватил её Пифик за лапу и – ну! – каштаны выгребать из жара. Вопит Кошка не своим голосом – лапа горит. «Зачем мучаешь меня?» – вопрошает. А Пифик довольный вкушает каштаны и бурчит: «Что ты орёшь? Тебя и не пойму, и слушать не желаю!»…

– Довольно, довольно, Никита Моисеич, – перебил Пётр. – Известно мне сиё сочинение. Ещё с тех пор, как ты меня грамоте учил. Басня Эзопа, переложенная Андреем Виниусом. И вот конец её – «Так властелины руками поданных своих завоёвывают земли и города в огне лютой брани». Гляди, со времён Эзоповых всё одно и то ж! Не мною, знать, заведено.

– Добавлю только пару слов, – улыбнулся Зотов. – Тот Пифик мудр и дальновиден, что позаботится о кошке. И лапу исцелит, и даст вкусить каштанов. И разом позабудется обида. И слава Пифику! Аминь.

– Хитрость не велика, – жёстко молвил Пётр. – Да не по мне наука обезьянья. Чуть что – орут коты и кошки. Будто заживо с них шкуру дерут. Нет, я жалую верных, умных псов!

Никита Зотов тихо удалился. Дорого обошлась бы другому такая басня к случаю. Но Зотову многое позволял Пётр Алексеич. Видно, куда надёжней чинов и званий – быть первым царским учителем.

Потоп великий

Не было в те времена иных помыслов и разговоров – только о кораблях. Вся Россия возводила суда! Будто услыхали о Великом потопе. Спешно строились ковчеги, дабы уцелеть в бурных водах.

И помню, чудилось мне – поднимаются повсюду огромные мачты с белыми парусами. Куда же поплывёт огромный, неповоротливый корабль? Не забунтует ли команда!?

Но тверда рука государева – не выпустит штурвала. Какой проложит курс, таким и пойдёт, кряхтя, Россия.

Лишь бы, братцы, без бурь да ураганов! Укачивает меня на крутых-то волнах – смертная тоска и скука животная.

Рассудил Пётр Алексеич мудро. Мол, больше толку и порядка, если составить кумпанства – компании корабельные. Вот и поделили бояр, князей, стольников, спальников, окольничих да сокольничих на шестьдесят кумпанств. Человек по двадцать в каждом.

А главным надо всеми работами поставили Александра Петровича Протасьева. Хитёр был этот окольничий!

– Надо около быть, – говаривал. – Да не так, чтобы слишком близко.

Знатная должность – главный распорядитель корабельного строительства. И знал Протасьев, как дело повести, – и волю царскую исполнить, и себя не обидеть.

Перво-наперво разослал по кумпанствам предписания – какой величины закладывать судно, во сколько пушек, сколько плотников нанять, сколько кузнецов и прочих работных людей – посохи, сколько леса заготовить, сколько железа, канатов да полотна.

«Больше – оно лучше, – рассуждал Протасьев. – Лишко не пропадёт. Мне в карман пойдёт. Смышлёному и потоп не страшен. Потом будет потоп. Что нам вода горбатая?! Не захлестнул бы царский гнев».

Не глупый был человек Александр Протасьев. Да только деньголюбивая душа не знает броду. Гибнет в пучине жадности. Ещё будет случай удостовериться в этом, читатель сиих записок!