Спасти Цоя

У меня просто не было слов! Шульц, безусловно, оказался авантюрнее меня в сто раз. Не меньше. Его вряд ли переплюнешь! Но надо отметить, снова забегая вперед, что для меня его безумные прожекты стали не последним потрясением того памятного дня.

…С трудом освободившись от паутины Средневековья, мы зашли в кафе на Домской площади, благо ходить далеко не надо – все под рукой, заказали кофе и пирожные, передохнули, а потом двинули дальше по намеченному маршруту – на стадион «Даугава», поймав по дороге такси – время уже поджимало.

Там творилось что-то невообразимое. Толпы народа и полная сумятица – на стадион пока что зрителей не пускали по причине того, что на сцене не завершилась настройка звука. Обычное дело… Мы же рыскали взглядом по толпе, тщетно пытаясь отыскать там Пино-чета. Смотрю, вдруг Шульц весь разом побледнел, как-то съежился и вовсе замер на месте, точно увидел привидение. Спрашиваю: «Что с тобой», а он мне в ответ, задыхаясь от волнения:

– Только что себя самого увидел… с бородой кудлатой и здоровенной лысиной, представляешь?

– Не может быть! – поразился я.

Но Шульц трясся, клялся и божился, что это был точно он, правда, старый. Ну как старый… Просто на 18 лет старше того, что стоял сейчас со мной.

– А где ты его увидел?

– Вон там – перед входом на стадион.

Я посмотрел, но там была такая толпень, что в глазах рябило.

– Может, померещилось?

– Нет, – проговорил он дрожащим голосом, – точно. Я был.

– Он тебя заметил?

– Не думаю.

Потом, немного помолчав добавил:

– Не иначе, чувак, под твоим воздействием я здесь оказался… Не нравится мне это.

Может, он и прав, но зачем в меня тыкать? И я не стал отвечать, что толку огрызаться? Тем более что мне ситуация тоже не понравилась. Чего вдруг «старший» Шульц здесь оказался – не иначе, заявился сюда спутать нам карты? Меня тоже затрясло. Но что ж теперь делать? При любом раскладе надо ждать Пиночета. Должен, должен прийти… Хотя, не скрою, мелькнула у меня мыслишка: вдруг Игорь продинамит, но вовремя ее отогнал – не такой человек Пиночет!

Кстати, на самого Шульца встреча с «привидением» оказала потрясающее воздействие: он распрощался со своей долгоиграющей коробочкой, вытащил из ушей наушники, спрятал их в карман и с унылым видом погрузился в свои мысли, отключившись от реальности.

Мы проболтались у входа на стадион, наверное, битых три часа, продрогли на ветру, как собаки, зуб на зуб не попадал… Я весь извелся, ходил туда-сюда, подпрыгивал, пытаясь увидеть нашего благодетеля, словом, был как на иголках… Перед стадионом толпа уже заметно поредела, а потом и вовсе остались мы с Шульцем да стайка зевак, у которых, как я понял, не было денег на покупку билетов, намеревавшихся послушать концерт со стороны под завывания ветра. И когда со стадиона вдруг донеслось бодрое «бум-бум-бум» – на сцену вышла разогревающая команда, этакий рижский клон американской хеви-метал группы Bon Jovi – и наши надежды практически растаяли – швах! – неожиданно из толпы вынырнул озабоченный запыхавшийся Пиночет. «Тут такое дело», – говорит, ничего толком не объясняя, а только глаза закатывая и бормоча что-то несуразное как бы в оправдание и извинение для очистки совести. После чего внятно спросил:

– Наушники – это чудо отечественной инженерии – при вас?.. Витька ими заинтересовался, хочет посмотреть.

Ну, мы с Шульцем, конечно, обалдели и в унисон кивнули. Ну точно, – «двое из ларца»!

Пиночет повел нас какими-то узкими коридорами в раздевалку. По пути успел рассказать о том, что его задержало. Оказывается, в гримерку нагрянул какой-то бородатый сумасшедший, возомнивший себя провидцем-вещуном: хотел предостеречь Цоя от близкой гибели в автокатастрофе – все размахивал каким-то журналом, как доказательством своего пророчества.

– Прорвался через охрану, влетел, как ураган, в гримерку, вцепился в Витьку мертвой хваткой, точно бульдог, стал его умолять не ездить на «Москвиче» как потенциальном источнике несчастья, короче, понес такой несусветный бред, что пришлось мужика буквально отдирать от звезды, тащить волоком в медпункт, вызывать «скорую», или как она там называется, транспорт из психушки, поскольку тот совсем съехал с катушек, пена на губах, все кричал о том, что Цою осталось жить два месяца!..

Он рассказывал, а мы с Шульцем тревожно взглядывали друг на друга, так как видели и понимали эпизод совсем в ином ракурсе, нежели очевидцы. По этой причине все сказанное я запомнил слово в слово и смог воспроизвести сейчас, и возможно, по этой же причине детали скандального происшествия, как позднее выяснилось, напрочь выпали из памяти Пиночета, стерлись из мозга, как при амнезии, ведь для него, как и для всех, это было только хулиганской выходкой. Лишь прозвучавший тогда отрезок времени всплыл в его голове яркой вспышкой после трагических событий в августе. «Два месяца, два…»

Войдя в гримерную, мы увидели переодевавшегося Густава – он менял брюки неимоверно кислотного цвета на темные штаны-бананы, в которых обычно играл на сцене. На его макушке красовалась соломенная шляпа с узкими полями, которую он не удосужился снять в помещении – переодевался прямо в ней, в концертной кутерьме не до тонкостей этикета, и штаны менял без малейшего стеснения. Увидев нас, со смешком сказал:

– Двое из ларца, одинаковых с лица! – имея в виду, конечно же, схожесть в нашем гардеробе: оба в черных кепках и бушлатах, за плечами красные рюкзаки. Сказал, нисколько не удивившись нашему появлению, будто нас здесь давно ждали.

В огромной раздевалке с зеркалами на стенах толпилось множество людей: в первую очередь, вся группа «Кино» в полном составе, но Виктора, как ни странно, я приметил не сразу, как, скажем, барабанщика Густава на переднем плане, которого собратья по группе – сами «киношники» – чаще называли художником, фотографом, короче говоря, кем угодно, но только не ударником рок-группы. Повторяю, там было полно народу: кто-то с видеокамерой снимал горы атрибутики на столах – плакаты, футболки, сувениры с «киношной» символикой, готовившиеся для продажи… Пиночет пихнул меня в бок, и тут в глубине раздевалки я увидел Цоя, неприметно сидевшего в уголке на небольшом диване в компании с молодой красивой шатенкой, в которой я без труда узнал Наташу Разлогову, спутницу Виктора, она часто с ним бывала на гастролях (узнал по многочисленным фото, гуляющим в Интернете). Я оторопело разглядывал Виктора. В черной рубашке с закатанными по локоть рукавами, черных джинсах, ворот на рубахе расстегнут на три пуговицы, на шее – черный шнурок с необычным амулетом… А под тем диваном… увидел пресловутый журнал с комиксовым Цоем. Никем не замеченный, он лежал, красуясь последней красно-черной страницей обложки с напечатанной на ней кровавой рекламой аттракциона для взрослых «Ужасы Петербурга». Свидетельство недавней безумной выходки того ненормального – журнал наверняка выпал из рук смутьяна, когда его отрывали от Цоя, упал под диван и в суматохе никто на него не обратил внимания. Я прямо поледенел весь, когда увидел журнал, – вот сюрприз так сюрприз! Хотя, по совести говоря, нечто подобное ожидал. Тем временем Пиночет подвел нас к Цою.

– Вот, Витя, эти двое – счастливые обладатели волшебных «телефонов», про которых я говорил, – представил нас Пиночет, – тех самых, у которых… Словом, твои питерские поклонники просят дать автограф. – При этих словах Шульц надвинул кепку на самые глаза. Почему? Понял только я.

– А где отечественное чудо техники-то? – спросил Цой.

Пришлось Шульцу достать из кармана наушники, заодно включить и музон.

Цой тут же вставил затычки в уши и разочарованно спросил:

– Это что за архаика такая?

– Британское трио «Эмерсон, Лейк энд Палмер», – отрапортовал Шульц из-под кепки.

– Слышу, что не группа The Cure… Не слишком ли поздно для 90-го года?

– Зато в самый раз для 72-го, – гордо парировал Шульц.

Цой в ответ только хмыкнул, вытащил наушники и стал их рассматривать, а я, воспользовавшись паузой, быстро достал из рюкзака припасенный диск «Кино», выпущенный во Франции, и достал черный маркер, которым Виктор и написал известные теперь всем слова: «Удачи! В. Цой» и поставил дату.

Потом он пристально посмотрел в сторону Шульца, выдвинувшегося вперед, чтобы поглазеть на «последнего героя», о котором я прожужжал ему все уши. По лицу Виктора пробежала тень изумления, и, немного подумав, он сказал Шульцу негромким глухим голосом, пронзив его озадаченным взглядом:

– Что-то твое лицо мне знакомо…

Но все-таки не признал в нем «старшего» Шульца. Сказал, как бы невзначай, и продолжил прерванный разговор с Наташей. Шульц, конечно же, его слова прекрасно понял – подозрения насчет «двойника – кровного брата» полностью подтвердились. Мы по-тихому отошли в сторону, шушукаясь, что же нам делать дальше, и в своем намерении быть незаметными, при этом оставаясь свидетелями происходящего, превратились в бесшумные тени, впечатавшись в стену. Это, конечно, аллегория, но очень близкая к истине. В этот самый момент по громкой связи объявили, что группу «Кино» приглашают к выходу на сцену. Все повскакивали с мест, засуетились: музыкантам – на сцену, ну а зрителям пора и на трибуны. Мы же с Шульцем, наоборот, тихонько отошли в сторону, чтобы не мешать остальным, и через пару минут оказались в гримерной вдвоем. Особо не раздумывая, просто следуя шестому чувству, я поднял лежавший под диванчиком журнал, оставленный Цоем без внимания, и быстро отправил в чрево рюкзака вместе с подписанной пластинкой. Надо было подчищать следы, убирать вещественные доказательства, невесть кем оставленные в прошлом. И затем опрометью бросились к арене: попасть за кулисы в гримерку к Виктору Цою и не послушать концерт группы «Кино» – это уж точно из разряда преступлений, даже если и не сумели выполнить задуманного.

Трибуны ревели так, что слышалось в коридоре, по которому мы бежали вприпрыжку, чтобы успеть к концерту. Зрители неистово требовали тех, ради которых купили билеты. Мы, к счастью, выскочили на трибуну до того, как на сцене появились музыканты «Кино». У беговых дорожек на арене влево и вправо расползлась мрачная туча милиции, облаченной в серую униформу, – стражи порядка тройным кольцом обступали трибуны и были настроены решительно в плане соблюдения общественного порядка. Публика же, вернее сказать, ее хулиганствующая часть, явно развлекаясь от нечего делать, бросала в них чем ни попадя: медными монетами, обертками от конфет, смятыми сигаретными пачками, разным мусором и даже поджигала бумажные самолетики, не говоря уже о бенгальских огнях – коронной выходке самых безрассудных зрителей того времени. Сцена стояла на поле прямо перед трибунами, довольно неказистая, хоть и высокая, построенная, как видно, из подручных материалов, без задника, без привычных современному глазу стандартных алюминиевых ферм, практически без светового оборудования и даже без всякой крыши – а если вдруг дождь?.. Звуковые колонки громоздились бесформенной горой справа и слева от сцены, точно гигантские поленницы, никаких экранов и в помине не было – даже самых простых, не говоря о современных светодиодных… Мне, как искушенному зрителю, за год сотрудничества с журналом, избалованному редакционными заданиями о разных рок-концертах, конечно, было смешно смотреть на то, как было обставлено это действо. Но тут вышли они… и, знаете, я моментально забыл про все организационные огрехи.

Ор, возникший при их появлении, был таким, что я сразу оглох на оба уха и так же, как все, завороженно устремил взгляд на сцену. Рок-музыканты смотрелись героически: на авансцене трое, одетые в черное, держали белые гитары, в центре – Цой, по правую руку – Каспарян, по левую – Тихомиров, позади них за куцей ударной установкой Густав Гурьянов, стоящий в полный рост; на всех концертах он барабанил стоя. Поначалу вышел в своей дурацкой соломенной шляпе, но из-за сильного ветра скоро ее забросил куда подальше. Концерт, как известно, шел без всякого конферанса, песни исполнялись нон-стоп, практически без пауз – одна за другой. Только раз Виктор посетовал в микрофон, что ветер сильный, отгоняет звук в сторону от трибун, вот и все…

Ну а сам концерт… Выступление группа «Кино» начала со ставшей теперь хрестоматийной песни «Звезда по имени Солнце», но на тот момент сравнительно новой, сочиненной Цоем, как известно сегодня каждому «киношному» фану, за два года до этого – в Алма-Ате на съемках фильма «Игла» в квартире у Рашида Нугманова. И тут у меня словно мороз по коже пошел… Я сам удивился подобной реакции, ведь песню я назубок знал, раз тысячу слышал – и такое сильное впечатление! И это при том, что слышимость была неважная из-за непрекращающегося сильного ветра, да и трибуны помогали – устроили такое дружное хоровое пение. Честно говоря, я ничего подобного раньше не слышал. Особенно старались парни-юнцы, юные поклонники «Кино», сидевшие сзади от меня. Так что у меня окончательно заложило уши, будто я летел в сверхзвуковом самолете, стремительно набиравшем высоту… Забегая вперед, скажу, что концерт был коротким – чуть меньше часа, совсем как у «каких-нибудь» The Beatles на стадионе Shea в Нью-Йорке, впрочем, «битлы» там отыграли в 1965 году еще меньше – всего 37 минут, но публика, как и в Риге, осталась довольна. Вот это я понимаю – ШОУ! Пиночет вспоминал потом, и совершенно правильно: на концерте не исполнили ни одной старой песни, все только новые или относительно новые, и могу сказать однозначно, что прозвучали – пусть и в хоровом варианте (что ж с того?) – все мои самые любимые песни. Меланхоличная «Пачка сигарет» с пронзительно-щемящим гитарным соло Юрия Каспаряна, сыгранная почему-то нарочито медленно, во всяком случае, заметно медленнее студийного варианта, и оттого ставшая еще печальней; зашифрованная «Бошетунмай», во время исполнения которой «киношники» очень ритмично и зажигательно пританцовывали с гитарами наперевес, так что, не удержавшись, я и сам пустился в пляс вместе с окружавшими меня зрителями… Уже под завязку, предчувствуя финал концерта, видимо, боясь не услышать, публика настойчиво стала требовать популярную «Перемен!», скандируя ее название, и музыканты не стали разочаровывать поклонников – исполнили напористо, на одном дыхании. Все завершилось хоровым исполнением героической песни «Группа крови». К тому времени я совершенно сорвал голос, думаю, как и многие на трибунах, если не все, а в ушах зависли пробки из звуков…

На бис группа не вышла, хотя все орали, свистели, хлопали и топали ногами так, что едва не проломили трибуны. Отбитые ладони болели и на следующий день.

14 августа 1990-года

Для наблюдения за обстановкой мы засели в густых кустах напротив дома «Зелтени», отделанного желтым песчаником, за что, должно быть, он и получил свое название – дом действительно отливал золотом в ярких лучах заходящего солнца. Как я уже упоминал, нумерация домов здесь не использовалась. Рыбацкий поселок Плиеньциемс был небольшим, и нужный дом мы сравнительно быстро нашли по надписи на почтовом ящике рядом с калиткой. Точно так же, как я это проделал почти сутками раньше, когда приехал сюда из Риги (если считать время в последовательности моих передвижений и действий). Правда, это происходило совсем в другом временном пространстве – на 16 лет вперед… Весь дом и прилегающий к нему садовый участок были как на ладони. Разместились мы как раз напротив главного входа; как положено, была еще одна дверь – задняя, но ею вроде бы за все время нашего бдения в кустах никто так и не воспользовался. Сидим по-тихому в кустах в дозоре – вот такой он, наш рок-н-ролл, молчим, размышляем каждый о своем. При чем здесь рок-н-ролл, спросите? Потому что думалось мне тогда о злоключениях прошедшего дня, и попутно мозг долбила одна прилипчивая фразочка: «Рок-н-ролл без обломов не бывает». В трудные моменты, когда что-то шло не так, эту прибаутку любил повторять Александр Долгов.

И еще мне на память пришла гипотеза, которую Александр Владимирович выдвинул в своей книге «Цой. Черный квадрат», о том, что причиной автокатастрофы лобового столкновения на 35-м километре трассы Слока – Талсы стал не сон водителя за рулем «Москвича-2141», как гласит официальная версия, а… бродячая собака, бросившаяся под колеса автомобиля Цоя. Что ж, вполне реальная версия. Сам не раз видел, как обезумевшие псы с лаем остервенело бросаются прямо под колеса проезжающих машин. А далее все было так, как написано в материалах дела о ДТП: Виктору пришлось резко вывернуть вправо, и, съехав на обочину, он потерял управление машиной. Проехав метров 200–250 по направлению к мосту через реку Тейтупе, автомобиль ударился об оградной столбик моста, машину выбросило на встречную полосу, по которой уже двигался автобус, и… случилось то, что случилось.

Я взглянул на Шульца, который, погружаясь в звуки музыки, не сильно обременял себя мыслительной деятельностью, сейчас же без привычных наушников, крайне сосредоточенный на своей важной исторической миссии, не произносил ни слова. Не отрывая взгляда от дома, я снова вернулся к реальности сегодняшнего дня… Да, вот уж действительно – «рок-н-ролл без обломов не бывает»! Весь день по сути пошел коту под хвост. Ничего из намеченного выполнить не удалось. Еще в электричке по дороге к Тукумсу после успешной хронопортации мы провели мозговой штурм. Шульц, воодушевленный выпавшей на его долю ответственной ролью, предложил ряд нестандартных решений по нейтрализации участников будущей автокатастрофы на 35-м километре трассы Слока – Талсы. В очередной раз я убедился, что голова у него работает лихо. К примеру, он сразу предложил вырубить шофера того самого «Икаруса», с которым по вине последнего героя должно произойти лобовое столкновение, рассуждая логично: «Нет соучастника ДТП, нет и самого ДТП». – «Как, – спрашиваю, – ты намерен его вырубить?» – «Пурген подсыпать в компот». – «Тогда уж лучше сразу клофелина». – «Чего-чего?» – не понял Шульц, незнакомый с действием препарата, что неудивительно: в 70-х годах это вырубающее средство еще широко не культивировалось в стане мошенников. «А для стопроцентной гарантии успеха, – продолжал разглагольствовать Шульц, – надо в топливный бак автобуса подсыпать сахарку, и он двух километров после этого не протянет». И тут же рассказал поучительную историю о том, как успешно опробовал этот метод на легковушке вреднюги-соседа, который парковал свою «копейку» канареечного цвета прямо у подъезда, мешая проходу, – просто достал, сволочь. Правда, этот фортель самому Шульцу дорого обошелся, вернее сказать, его матушке, которой пришлось оплатить ремонт попорченной машины, а то в противном случае сосед грозил «накатать телегу» в ментовку.

Короче говоря, нам была прямая дорога в Автопредприятие № 29, в котором числился злополучный автобус «Икарус-250» под госномером «05–18 ВРН». Туда мы и направились, выйдя на небольшой железнодорожной станции в Тукумсе. Решили действовать по обстановке. На проходной сидел старичок в кепке с взлохмаченными седыми бровями и такими же взлохмаченными седыми усами, скрывавшими верхнюю губу; на чистом русском языке он поинтересовался, зачем мы сюда пожаловали. Отрекомендовались мы начинающими журналистами, мол, по заданию редакции хотим написать очерк о вышеозначенном автопредприятии. «Автопредприятии?» – вахтер аж крякнул, потом спросил:

– А вы сами-то, ребята, откуда будете?

– Из Петербурга, – машинально произнес я и тут же осекся, поняв, что допустил непростительную ошибку, тут же, смутившись, поправился: – В смысле – из Ленинграда, конечно, это я так… пошутил.

– Из ЛЕ-НИН-ГРА-ДА? – удивленно протянул вахтер и с подозрением спросил: – А тут что делаете?