Золото Каралона

– Да его ни на одной карте нет… Снегирев вскакивает со стула

– Нет на карте, значит, нужно порыться в архивах!

– Какие архивы? Забудь про это видение и гору Шайтан. Бабу тебе, Аркаша нужно сисястую, чтоб дурью не маяться.

– Ты, Димка молод, чтоб меня высмеивать. Читай больше. Вон в журнале «Наука и жизнь» статья есть, что многие видения подтверждаются по жизни.

Бурханов гасит конфликт между своими заместителями, обещает покопаться в документах управления геологоразведки…

– А пока нужно доделать ремонт в больнице.

Цукан возмущается.

– Сколько можно! Дорогу к прииску бесплатно, ремонт даром. Оседлали артель…

– Ладно, мужики, не обеднеем. Зато вонизма и упреков будет меньше. Зарплата наша не дает им покоя.

Утром в кармане бушлата Цукан обнаруживает куранахский самородок. Его можно продать за большие деньги, построить в Уфе дом, обустроиться и таким образом загладить вину перед женой, сыном… Цукан нянчит в руке самородок, на лице гримаса. Он натягивает бушлат, застегивается, идет к выходу и вдруг останавливается в дверях. Снова усаживается на кровать. Его одолевают сомнения… На столе неотправленное письмо Анне Малявиной со словами: «Что случилось! Полгода нет от вас писем?..» Он запирает входную дверь. Прячет самородок. Смотрит на себя в зеркало и укоризненно выговаривает: «Эх, Цукан, Цукан!»

Поезд Владивосток-Москва.

В купе Аркадий Цукан мужчина горбоносый, лицо обветренное, смуглое, кисти рук крупные рабочие, листает альбом для рисования. Смотрит эскизы: двухэтажный коттедж, деревенский рубленый дом с широким крыльцом и навесом, немецкий фахверк с черепичной крышей. Попутчик, молодой парень, заглядывает в альбом. Спрашивает:

– А вы что – архитектор?

– Нет, я дом буду строить.

– Так это же дорого, хлопотно… Проект нужен.

– Я за последние годы все продумал. Жена рассказывала, у ее деда в поместье под Уфой дом стоял большой с мансардой, окна огромные с лестницы мыли, а по всем комнатам водяное отопление. И веранда просторная с оранжереей. Вот я такой же хочу. И еще чтобы мастерская…

– Я жил в деревне, скучно там… Вот еду в Челябинск на завод.

– А я в Уфу. Люблю этот город. Вещи сдам в багаж и на Гоголя, там чайхана, там настоящий лагман, учпочмак… Эх, прямо пальчики оближешь.

Он откидывается на перегородку, представляет свой приезд в Уфу.

Нижегородка. Пригород Уфы: одна улица вдоль, две поперек. Внизу лента реки. Грунтовка. Деревянные заборы. Палисадники с черемухой, разноцветная мальва, вымахавшая к осени под два метра.

Малявины запоздало обедают. Анна поднялась из-за стола, поздоровалась и ни намека на улыбку. Цукан свалил сверток с подарками на пол у стены, разулся. Анна упрямо молчит.

– Семь суток добирался. Торопился. На вокзале таксиста едва уговорил, везти в Нижегородку… В этот раз большие деньги заработал в артели. Не веришь, Аня? – Бросает на стол деньги. – Бери. У меня еще есть.

Анна садится и, как бы, не замечая денег, сдвигает кастрюлю с картошкой, миску с поджаркой.

– С какого числа, Ванюша на работу?…

– Двадцатого выезжаем, суточные выдали, на проезд!

Аркадий кидает на лавку под вешалкой, новенькую фетровую шляпу, идет к столу с бутылкой шампанского.

– Ты же любишь шампанское, Аннушка. Я помню…

Разливает шампанское в чайные чашки. Пить ему приходится одному раз и другой.

– Это, Ванюха тебе. Японскую куртка выменял на песцовые шкурки. Примерь.

– Мне завтра в командировку в Чишмы…

В комнате тоскливая поздняя осень. По телевизору фигурное катание.

– Давай, Ваня, выйдем покурить? – предлагает Аркадий с заискивающей интонацией.

– Не пойду!

– Но куртку-то хоть примерь…

– Нет, не буду.

Отводит глаза от яркой куртки-трехцветки, брошенной на спинку стула. Бурчит дерзко:

– Шел бы ты!..

– Как смеешь мне, отцу?!

– Где ты был раньше! Где! Теперь я сам зарабатываю…

Аркадий голову вскинул, повернулся к Анне, а она молчит. Встал напротив сына, который, на полголовы выше. Худой, шея цыплячья, но смотрит с наглым вызовом.

– Зря ты так! – говорит Аркадий от двери негромко, но внятно. – Пожалеешь вскоре.

Слепо тыкается в калитку, толкает в обратную сторону. Когда распахнул, то заспешил от дома не улицей, а глухим переулком.

Два года назад Анна сказала: «Всё, Аркаша, последних разов не будет!» А он не поверил ей, решил – перемелется, деньги на стол и всё образуется. Бросил ненавистную работу на фабрике и вместе со старателем из Рязани, снова уехал в Якутию, оправдывая себя тем, что деньги почти на исходе… Думал на сезон, а вышло два и, снова кругом виноват. В тот давний приезд Аркадий ощущал себя королем в уфимской Нижегородке, куда прикатил от вокзала на такси.

Он сразу уцепил глазами домик в два окна с оторванной ставней, скособоченные ворота, даже выпавшие кирпичи у трубы на верхней разделке углядел. Эх, тудыт-растудыт! ободрил себя возгласом с матерком.

Стучит в дверь, она отворяется изнутри. Аркадий входит в дом – свой не свой, но и не чужой, как ему представляется.

Так вот, значит, прибыл… Здравствуй, сын!

Опасался, еще как опасался… Но аж зазвенело в ушах.

Отец! Ты надолго?..

Погоди, хоть разденусь… Я теперь насовсем. Хватит. Мы теперь заживем

во-о! Аркадий выбрасывает вверх большой палец