Бегство в пустоту
– Дорого-ой, – пропела было женщина и вдруг осеклась, увидев меня. – О, Андрюша, у тебя гости? Обед готов. Может быть, предложишь своему знакомому пообедать с нами, я уже накрыла на стол.
– Дорога-ая, – пропел в ответ хозяин дома голосом певца из византийского хора кастратов. – Спасибо большое, но нет. Мой знакомый только что из-за стола, поэтому обедать он не будет. И уже уходит домой.
С этими словами Андрей поднялся. Женщина приятно улыбнулась.
– Жаль. Я приготовила борщ, пирожки, порезала солененькие огурчики, сало…
Так вот чем питаются в доме у Никольских, нагуливая бока. Честно говоря, я был не прочь приобщиться к их диете. Я сглотнул слюну, пожалев, что сам поставил себя в дурацкое положение в самом начале своего знакомства с Никольским, отказавшись от какого-либо угощения в доме хозяина и волей-неволей тем самым отверг, судя по воркованию парочки супруги Андрея Никольского, приглашение на обед.
– Спасибо, мадам, я в самом деле ухожу. – Я тоже встал.
Женщина, очевидно, была доброй. Она с добродушным видом хлопнула себя ладонями по бокам, как курочка хлопает крыльями, и сказала:
– Ну, как хотите.
– Оля, я через несколько минут вернусь, – сказал Андрей супруге, двинувшись по дорожке мимо крыльца к воротам. – Ты пока не наливай борщ, вернусь, будем обедать.
Я, двигаясь по дорожке, помахал женщине на прощанье рукой и свернул вслед за Андреем к воротам. Мы вышли со двора дома Никольских, перешли дорогу и приблизились к забору, огораживающему дом и прилегающий к нему участок, принадлежащий ныне покойному Ивану Царапкину. Забор обычный – метр восемьдесят в высоту, сплошной из профлиста самого распространенного коричневого цвета. Справа в заборе были ворота, рядом с ними – высокая калитка. Я глянул вверх – действительно, Андрей не обманул: на столбе в виде буквы «Г» висел мощный фонарь. Наверняка ночью он превосходно освещает часть дороги, ворота и калитку, так что разглядеть, что в день убийства Илью Леденева, вышедшего со двора Ивана, Андрей, находясь через дорогу, вполне мог.
Я открыл ключом калитку, и мы вошли во двор. Участок был небольшим, конечно, относительно участка матери Ивана – соток десять. Доминантой в «архитектурном ансамбле», состоящем из хозблока и дома, был, конечно, двухэтажный дом из бруса метров восемь на восемь. Дом по всему периметру окружала застекленная веранда, крыша самого дома и веранды была двухуровневая, ступенчатая, отчего само строение похоже то ли на буддийский храм Тодай-дзи в миниатюре, то ли на традиционный китайский дом в натуральную величину. Хозяйственная постройка, уже упомянутая мною, представляла собой деревянное строение метров шесть в длину и метра два в ширину. Ни гаража, ни места для парковки видно не было. Домик и хозблок были нестарыми, покрашенными темной матовой краской под дуб, кое-где с белой окантовкой, а вот двор пребывал в запустении. Не было ни деревьев, ни огорода, одна трава по колено.
Андрей вошел следом за мной во двор, я прикрыл калитку, и мы двинулись по гравийной дорожке, ограниченной бордюрным камнем, к расположенному в центре двора дому.
– А что, у Ивана не было семьи? – поинтересовался я у своего спутника, шагая по хрустящему под подошвами кроссовок гравию с то тут, то там пробивающейся сквозь него сорной травой.
Крупный Никольский, двигавшийся рядом со мной с грацией, вышагивающего по арене цирка слона, с нотками пренебрежения в писклявом голосе ответил:
– Иван был, знаете ли, – он запнулся, подбирая нужное слово, а затем сказал: – Человеком пьющим. Ну, конечно, не совсем горьким пропойцей, но, когда деньги имелись, пьянствовал от души. Он вообще был грубым, резким, высокого мнения о себе, видимо, из-за того, что семья у него богатенькая и чванливая. Сожительницы, разумеется, у него были, но ни одна с ним не уживалась. Детей тоже не нажил. Жил один бобылем.
Андрей был отличным источником информации. Наверняка такие подробности о личности и характере Ивана я бы из уст его матери и брата ни за что бы не узнал, поскольку кто ж захочет очернять члена своей семьи, хоть он и непутевый человек? И я продолжил расспрашивать:
– Вы сказали, когда деньги были у Ивана… У него, что, не было постоянного источника дохода?
Было нежарко, но Никольский, как большинство тучных людей, страдал гипергидрозом – повышенным потоотделением. Он провел пальцами по лбу, на котором, как у бегуна, преодолевающего марафонскую дистанцию, обильно выступил пот, и взмахнул кистью, стряхивая с нее влагу.
– Нет, он не работал, – сказал Андрей, насухо вытирая ладонь о комбинезон на груди. – Перебивался случайными заработками. Так, чтобы на выпивку хватало. Иными словами, иногда шабашил. А всем жизненно необходимым, в том числе и продуктами, его снабжала мать. Но деньги не давала, чтобы, значит, меньше пил. Ее домработница Анна приносила продукты и затаривала ими холодильник. А мать, как видите, дом ему отдельный построила. Думала, может быть, за ум возьмется, женится, обзаведется семьей. А только все напрасно – как был беспутным Ванька, таким и остался, – Андрей вяло махнул рукой. – Так и сгинул в пьяной драке.
Мы подошли к веранде и поднялись на крыльцо под деревянным козырьком. Я открыл ключом дверь, распахнул ее, пропуская вперед Никольского, вошел следом за ним сам.
– А что этот самый, Илья Леденев, – спросил я, прикрывая за Андреем двери, – был собутыльником Ивана?
Никольский потоптался на коврике, вытирая ноги, хотя можно было этого не делать, потому что полы на веранде были не очень чистыми.
– Да нет, – проговорил он как человек, нисколько не сомневающийся в правоте своих слов. – Я никогда раньше не видел Ивана и Илью вместе. И не слышал, чтобы они дружили. Для меня самого было удивительно, что они пьянствовали в день убийства Царапкина у него в доме.
– Понятно, – сказал я и двинулся через веранду, собственно, в сам дом.
Андрей протопал за мною следом.
Помещение, куда мы попали, было просторным – во всю ширину и длину первого этажа. Интерьер, вполне отвечающий требованиям холостяка, надо добавить – пьющего холостяка, постольку-поскольку я сам холостяк, но у меня такой убогой обстановки в квартире нет. Здесь были только диван, кресло, телевизор на стене и… все… Была, правда, ведущая на второй этаж деревянная лестница с претензией на некоторое изящество, проявлявшееся в изогнутых перилах, резных балясинах, но она к предметам мебели или бытовой техники не относится, а является частью самого дома.
– После того как я увидел Илью Леденева покинувшим участок Ивана и вошел в дом, – помня о моей просьбе рассказать, как он действовал в доме Ивана, начал Андрей, – я, подсвечивая фонариком от телефона, нашел вот этот выключатель, – он указал рукой на выключатель у двери, – включил свет. Позвал Ивана, но он не отозвался. Тогда я прошел в кухню, она же у Ивана столовая.
Андрей прошел через всю гостиную к противоположной стене, где была дверь, и вошел в нее. Я отправился следом за ним. Мы оказались на веранде, которая, как я уже упоминал, шла по периметру всего дома. Стена, выходившая во двор, была стеклянная, утепленная, состоящая из стеклопакетов, пол покрыт напольной плиткой, была батарея, так что помещением можно было пользоваться не только в летнее, но и в зимнее время. Здесь обстановка была побогаче. В середине кухни-столовой располагался стол с четырьмя табуретками, у правой глухой стенки и у стены дома стоял недорогой угловой кухонный гарнитур и холодильник. В кухне-столовой, где, как я понял, и произошло убийство, после того труп увезли, частично убрались. Во всяком случае, кровь на полу была замыта, а на столе оставались остатки холостяцкого пиршества. Легкопортящуюся закуску убрали, но оставались тарелки, две стопки, два стакана для напитков, почти пустая бутылка водки, пластиковая бутылка колы с напитком, остававшимся на донышке, и печенье в тарелке. Наверняка специально не убирали для того, чтобы сохранить обстановку, в какой было совершено преступление, возможно, именно для меня-сыщика.
– Вот здесь он лежал, – подтверждая, что преступление произошло именно в этом месте, Андрей сделал танцевальное па, очертив возле стола носком кроссовки контур тела.
Я инстинктивно сделал шаг назад, подальше от того места, где не так давно лежало тело покойного Царапкина.
– Если Леденев ударил Ивана ножом, то наверняка он должен был перепачкаться кровью, – проговорил я раздумчиво. – Когда вы стояли у ворот своего дома и наблюдали за тем, как Илья покинул участок Царапкина, не обратили внимания, были ли у него испачканы в крови руки?
Никольский покачал головой с видом человека, который ждал подобного вопроса.
– Меня об этом уже спрашивали в полиции, – довольно живо отозвался он. – Да, были в крови. Хоть и было далековато, но фонарь светил ярко, и я обратил внимание, что Илья перепачкан чем-то темным. Думаю, кровью. Еще он правой рукой левое плечо придерживал. Я так думаю, там на рукаве рубашки было больше всего крови, и он ее прикрывал. Да и в комнате у входной двери пол был перепачкан кровью. Крови много было, ею Леденев гостиную и измазал. Так что Илья Ивана убил, не сомневайтесь.
– Что же он руки-то не помыл? – задал я сам себе вопрос и посмотрел на раковину в кухне.
Никольский покривил губы-пиявки, выражая недоумение.
– Даже не знаю, что сказать. Наверное, торопился сбежать с места преступления.
– Может быть, – сказал я с сомнением и посмотрел по сторонам. Больше мне здесь делать было нечего.
Честно говоря, зачем я сюда пришел, я и сам не знал. Толку от моего посещения дома Ивана не было, но как добросовестный сыщик я просто был обязан посетить место преступления. Хотя кто знает, может быть, полученные здесь сведения мне в дальнейшем пригодятся.
– Ладно, Андрей, спасибо за экскурсию, – сказал я, разворачиваясь в сторону двери. – Пойдемте, а то ваш борщ простынет, а сало заветрится. Вы мне очень помогли.
Никольский выразил лицом нечто похожее на «Не стоит благодарности» или «Всегда пожалуйста» и первым вышел из кухни-столовой.
Мы миновали гостиную, веранду, вышли на крыльцо, и я закрыл дверь в дом.
– А где живет Илья Леденев? – спросил я у Андрея, пока мы шли от дома к калитке.
– Да здесь рядом, – сказал он, выходя за калитку. – На соседней улице. Дойдете до перекрестка, – Андрей вытянул руку вдоль дороги, – поверните налево. На следующем перекрестке поверните направо. Номер дома я не знаю, но по левой стороне второй дом. Илья с родителями живет.
Я закрыл калитку на ключ и повернулся к своему спутнику.
– И последняя просьба, Андрей. Дайте мне, пожалуйста, номер вашего телефона. Вдруг мне потребуется что-нибудь уточнить у вас.
– Да не вопрос. Записывайте.
Я достал из кармана джинсов мобильник, забил в адресную книжку номер телефона, который мне продиктовал Никольский. На этом мы с ним попрощались и каждый отправился в свою сторону: Андрей к своей калитке, я – к автомобилю.
Глава третья. Неожиданный союзник
Я выполнил инструкции Андрея, свернул на перекрестке налево, потом направо и въехал на улицу, которая, как оказалось, судя по табличке на одном из заборов, Ягодная. Остановившись у второго дома, вышел из автомобиля и приблизился к калитке. Если верить Никольскому, именно здесь и живет с родителями Илья Леденев.
Дом был небольшим, метров десять на двенадцать, двухэтажным, добротным, отделанным темно-бордовой клинкерной плиткой. Ничего примечательного в доме не было, разве что вход в центре дома и балкон над ним на втором этаже были утоплены в дом и украшены вазами, вазонами и подвесными кашпо, в которых буйно росли герань, астры, георгины, анютины глазки, иберис, петуньи и прочие уличные цветущие растения. Хозяйка этого дома, видимо, была страстной поклонницей этих представителей флоры, поскольку цветы, что было прекрасно видно сквозь забор из евроштакетника, росли повсюду на территории усадьбы и даже на территории прилегающей к забору со стороны улицы. Прямо цветочный питомник какой-то! Правда, росли здесь и фруктовые деревья и плодовые кустарники, но все же преобладали цветы.
Справа в углу участка располагался навес с полукруглой крышей из поликарбоната зеленого цвета. Под навесом стоял белого цвета внедорожник «Nissan X-Trail 3». Ясно, что здесь обитали не самые бедные люди коттеджного поселка Темные Аллеи. Но и не такие богатые, как Наталия Владиславовна Царапкина.
Я надавил на кнопку звонка у калитки между двумя сложенными из кирпича столбами, и внутри дома раздался мелодичный звонок. Вскоре из стеклянных дверей вышла женщина лет под шестьдесят и остановилась на бетонном отделанном мраморной плиткой крыльце, пытаясь издали разглядеть, кого же там черт принес. У нее была фигура… впрочем, у нее отсутствовала какая-либо фигура. Если охарактеризовать нагромождение ее форм в нескольких словах, то они состояли из головы, зада и тонких ножек. Нижняя часть ее тела была обтянута леггинсами, а может быть, лосинами или рейтузами, точно не знаю, как называется эта часть дамского туалета, но как бы не назывались эти штанцы, обтягивающие тонкие ножки пожилой женщины, они были довольно живописны, ядовито-лилового цвета и с замысловатым рисунком. Верхнюю же часть тела обтягивала желтая футболка с длинным рукавом и принтом. Кажется, такая вещь называется лонгслив.
Женщина, пытаясь разглядеть меня издали за евроштакетником, и вправо, и влево склоняла голову, но знакомого во мне признать ей не удалось, а потому она снялась с якоря и как большой двухпалубный корабль поплыла к калитке. По мере приближения женщины черты ее лица проступали все явственнее и явственнее. У нее были выпуклые глаза, крупный, как будто неумелым скульптором грубо ограненный нос, лягушачий рот и крашенные в черный цвет волосы, схваченные на затылке в хвост.
Женщина приблизилась и открыла калитку. Вид у нее был настороженный. Вероятно, у нее имелась причина опасаться визита неизвестных людей.
Я улыбался, показывая все тридцать два зуба, начищенные утром зубной пастой «Blend-a-Med».
– Здравствуйте!
Женщина, еще не зная, чего ожидать от незваного гостя, с опаской проговорила:
– Здравствуйте. Вы что-то хотели?
«Да нет, шел мимо, думаю, дай-ка на звонок нажму и с тем, кто из дома выйдет, поболтаю», – подумал я. Вслух, конечно, так не сказал. Продолжая щериться, чтобы расположить к себе, как я понял, хозяйку этого дома, спросил:
– А вы Леденева, да?
Женщина открыла и захлопнула рот так, как лягушка ловит пролетевшую мимо муху.
– Допустим.
Я осторожно и вкрадчиво поинтересовался:
– И вы мама Ильи Леденева?
Женщина проглотила попавшую в рот муху и в свою очередь, нахмурив густые брови, строго и в то же время подозрительно спросила:
– А вы из полиции?
Я с блаженным видом, думая, что именно образ юродивого может вызвать у женщины расположение ко мне, отрицательно покачал головой.
– Не-ет, но вы не ответили на мой вопрос. Вы мама Ильи Леденева?
– Мама, мама! – грубовато сказала хозяйка дома, схватилась за ручку калитки и стала ее закрывать. – Журналистам интервью не даю.
Мамаша Ильи еще не знала, что от Игоря Гладышева не так-то легко отделаться. Я просунул голову между калиткой и кирпичным столбом, служащим косяком, и сказал так, будто меня смертельно обидели.
– Но я не журналист. Я частный сыщик.
– Сыщик? – Женщина была так удивлена, что даже отпустила ручку калитки и та, скрипнув, распахнулась настежь. – И что же вам угодно?
Я не стал интриговать, возбуждая интерес к своей персоне, и прямо заявил:
– Я бы хотел увидеться с Ильей и поговорить с ним относительно убийства, произошедшего два дня назад в доме Ивана Царапкина.
Хозяйка дома чуть расправила плечи с сделала воинственное движение верхней половиной туловища, отчего ее длинные плоские, явно не поддерживаемые бюстгалтером груди подпрыгнули и словно две ладошки хлопнули по высокому круглому животу.
– Молодой человек, – сказала она довольно агрессивно. – Во-первых, Илья никого не убивал, а во-вторых, я не знаю, где он находится. Я сама уже два дня его не видела.
С этими словами женщина беспардонно толкнула меня ладонью в грудь и захлопнула перед моим носом калитку.
– Прощайте!
Она повернулась и, похожая на гигантского цыпленка на длинных тоненьких ножках, двинулась к дому. Две половинки ее необъятного зада, обтянутого лилового цвета то ли леггинсами, то ли лосинами, ритмично задвигались относительно друг друга вверх-вниз.
Я, кажется, уже говорил, что от Игоря Гладышева не так-то просто отвязаться. Я схватился за евроштакетник, словно за решетку, и будто зек, взывающий к уходящему адвокату, бросившему в камере на произвол судьбы своего подопечного, закричал:
– Мадам!!! Но я же не говорил, что Илья кого-то убил! Я сказал, что хочу поговорить с ним об убийстве! Это во-первых, а во-вторых, если Илья ни в чем не виноват, то вам же будет выгодно, если я его найду вперед полицейских и выясню у него, что же на самом деле произошло в доме у Ивана Царапкина. Подумайте, мада-ам!!! – взвыл я так, будто взывал к разуму абсолютно бездушного человека. – Я не полицейский! Я не могу его арестовать или причинить ему какой-либо вред! Так помогите же мне! Спасите своего сына!
Женщина замедлила ход, две половинки ее зада стали двигаться затяжно, как будто бы у них заканчивался заряд аккумулятора, приводивший их в движение, а потом и вовсе остановились. Пожилая хозяйка дома в нерешительности замерла, очевидно, взвешивая все «про и контра», «контра» все же перевесило, и хозяйка дома двинулась дальше. Но глас вопиющего в пустыне, каковым являлись мои недавние вопли, обращенные к женщине, все же дошли до адресата, потому что со стороны дома послышался возглас, обращенный к пожилой женщине.
– Мама, послушай его! Ведь он правду говорит. Может быть, этот человек сумеет отыскать Илью и поможет ему выбраться из той ситуации, в которую он угодил!
Голос принадлежал девушке, вышедшей из дома на крыльцо, очевидно, услышавшей конец моего разговора с хозяйкой дома. Из-за высокого выше головы евроштакетника и узкого пространства между пластинами, а также из-за приличного расстояния до дома лица девушки толком было не рассмотреть, я лишь видел, что она платиновая блондинка с волосами ниже плеч, хорошо сложена и одета в черные обтягивающие кожаные штаны и такой же обтягивающий белый укороченный топик, обнажающий талию и пупок.
Двинувшаяся было дальше к дому мать девушки вновь перестала вращать ягодицами и опять остановилась. А девушка не стала дожидаться ответа матери, сбежала с крыльца и легкой походкой направилась к калитке.
Моя взяла. Продолжая держаться за пластины евроштакетника и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, я желал как можно скорее продолжить разговор с матерью Ильи и со стороны, наверное, напоминал топчущегося в клетке голодного большого бурого медведя, который увидел дрессировщицу, несущую ему в ведре большой кусок сырого мяса.
Девушка приблизилась к забору, отодвинула щеколду и распахнула калитку.
Оу! Она была красива, но не той, яркой вызывающей красотой, при взгляде на которую невозможно отвести взор. Отнюдь. При первой встрече можно было скользнуть по лицу девушки взглядом и не обратить на нее внимания, а вот уже при втором, а то и при третьем взгляде можно было увидеть, что она очень красива. У нее была гладкая матовая кожа, нежный овал лица, большие зеленоватые глаза с длинными, возможно, нарощенными ресницами, что, впрочем, не портили ее, а наоборот, придавали глазам детскую наивность и некую томность; сочные губы, идеальной формы нос, высокий, спрятанный за челкой чистый лоб и модернезированные с помощью татуажа брови вразлет. Как я уже говорил, не каждый мог разглядеть с первого взгляда в девушке красавицу, но я-то не каждый, и я с ходу разглядел, потому и портрет дочери Леденевой и, очевидно, сестры Ильи Леденева получился таким ярким, на мой взгляд, и впечатляющим.
– Вы, я так понимаю, частный сыщик, – хлопнув глазками, спросила девушка.
Черт, и откуда такое чудо в этой глуши? Я подобрал слюни, которые распустил, глядя на девушку, и с радостным видом закивал:
– Да, он самый.
– Ну, что ж, заходите. Поговорим, – многообещающе сказала девушка, наконец-то пропуская меня на территорию участка, и прикрыла за мной калитку. – Следуйте за мной, – проговорила она и двинулась в сторону дома.
По выражению лица все еще стоявшей посреди двора мамаши, которой мне очень хотелось показать язык, было понятно, что она недовольна моим вторжением в ее владения, но мнение дочки в семье, видимо, было не последним. Поэтому, смирившись с тем, что ей все же придется дать непрошеному гостью интервью, она сдвинулась с места и тоже пошла по направлению к дому.
Мы так и шли гуськом – впереди мамаша, следом дочка и замыкал шествие ваш покорный слуга частный сыщик Игорь Гладышев. Я шел позади матери и дочери и, глядя на их фигуры, разительно отличающиеся друг от друга, думал о том, что неправа поговорка, гласящая, будто от «осинки не родятся апельсинки». Родятся, и еще как. Было удивительно, как у такой, мягко говоря, не очень красивой и не фигуристой женщины, могло родится столь чудесное создание. Загадка генетики. Хотя, может быть, законы генетики и работают, и в молодости мамаша была такой же хрупкой, как дочка, а в старости дочка станет такой же бесформенной, как мамаша. Но пока такая метаморфоза с дочкой не произошла, будем ею любоваться.
Наша процессия поднялась по ступенькам крыльца и втянулась в дом. Мы оказались в просторном холле, на противоположной стороне которого была деревянная лестница, ведшая на второй этаж, и высокое окно. Справа расположены две двери: одна, стеклянная, в кухню, другая, глухая, предположительно в санузел. Первая дверь слева вела в гостиную, а следующая уж и не знаю куда, может быть, в бойлерную. В доме тоже были во всевозможных емкостях цветы. Прямо фанатки флористики эти мамаша с дочкой.
Девушка толкнула опять-таки стеклянную дверь слева в гостиную и предложила:
– Проходите.
На сей раз мамаша и дочь пропустили меня вперед. Я ступил в большую комнату. Гостиная была обставлена в соответствии с доходами семьи, скажем так, выше среднего достатка. Комплект мягкой мебели, состоящий из массивных дивана и двух кресел, стеклянный журнальный столик, большой телевизор на стене, горка, обеденный стол у стены, вокруг него четыре стула с гнутыми спинками и ножками – все не из эксклюзивного салона мебели и бытовой техники, но хорошего качества.
В одном из кресел, стоящим по обе стороны от журнального столика, сидел очень худой мужчина лет шестидесяти, одетый в светлую рубашку и синие спортивные штаны, которые, учитывая его худобу, смотрелись на нем как шаровары. У него были коротко стриженные седые волосы, солидных размеров уши, удлиненное с квадратным подбородком лицо с глубокими, будто вырезанными острым ножом, морщинами. На кончике его длинного с горбинкой носа висели очки для чтения, его глубоко посаженные под мощными надбровными дугами с кустистыми бровями глаза смотрели поверх очков удивленно и попеременно на нашу троицу, очевидно, требуя пояснения, кого и зачем привели в дом представительницы прекрасной половины этого семейства. Ответ на этот немой вопрос последовал незамедлительно.
– Вот, частный сыщик пришел. Игорь… э-э… – хозяйка дома посмотрела на меня.
– Гладышев, – подсказал я, вытягиваясь во фрунт перед мужчиной. Кто знает, может быть, он бывший военный и любит, когда перед ним принимают стойку «смирно».
А тот в ответ не только не приподнялся, даже не пошевелился и не убрал рук с лежавшей на коленях книги, которую, очевидно, читал перед нашим приходом, лишь чуть заметно кивнул.
Девица, находившаяся на заднем плане, пробралась на авансцену.
– Это мой папа, Василий Федорович, – продолжила она процедуру знакомства и, указывая на женщину, вывернула ладонь так, будто подавала руку кавалеру, пригласившему ее на танец. – Моя мама Евгения Анатольевна. И я их дочь Ксения, – развела девица руки таким образом, словно собиралась сделать реверанс, однако передумала и удовольствовалась книксеном, очевидно, решив, что более глубокого приседания я не достоин. – Не хотите ли кофе, Игорь?
Я не только хотел кофе, а еще и пирожки, борщ и сало, которые подавали сегодня у Андрея Никольского дома, благо дело время было обеденное, но шутить на эту тему не стал, хватит остался без предложенного женой Андрея обеда, а здесь еще и кофе могу лишиться.
– Извольте! – тоном светского льва на приеме у вельможных особ проговорил я.
Ксения упорхнула, а я остался наедине с мужем и женой Леденевыми.
– Садитесь, – буркнула Евгения Анатольевна, указывая мне на кресло, сама же опустилась на диван.
Со стороны кухни раздался звук заработавшей кофемашины. Ксения готовила мне черный тонизирующий напиток.
Как я уже говорил, Евгения Анатольевна не очень была довольна тем, что находилась в моем обществе.
