Прелести жизни книга первая мера жизни том-7

Чтобы не потерять сознание тряс постоянно головой и сильно зевал, чтобы растянуть мышцы своего лица. Тут обратил внимание, что почти по середине канала течёт вода, испачканная кровью.

Сразу понял, что не мог опередить собственную кровь. Выходит, что мой напарник по прыжкам в воду тоже пострадал. В это время вода в канале начала быстро падать.

– "Значить перекрыли шлюз." – подумал, продолжая цепляться опухшими кистями рук об бетонное покрытие берега канала. – "Получается, что нас решили спасать или, вытаскиваю со дна канала погибшего."

Когда вода в канале совсем упала. Мои ноги коснулись дня, понял, что у меня нет шансов выбраться из канала, так как ниже берег канала был сильно скользкий от жирного ила. Подняться никак не мог.

Растянулся в грязной жидкости на дне канала по течению ушедшей воды и вскоре обратно потерял сознание. Что-то вновь потянуло меня, но только, ни по течению, а наверх по скользкому бетону, обдира об острые выступы мои бока и спину. Наверху чьи-то руки подняли меня от земли и долго несли куда-то. Затем положили на траву. Словно сквозь сон слегка приоткрыл глаза и увидел там ужасную куртину на уровне глаз.

Прямо возле закрытого шлюза, из которого просачивалась вода, торчал кусок арматуры, на котором безжизненно висело вниз головой тело моего напарника по прыжкам в воду канала.

Арматура проткнула ему насквозь голову и ржавым концом воткнулась ему в грудь. Вниз по арматуре стекали струйки крови из его безжизненного тела. Не выдержал такого удара от этого ужасного зрелища и опять потерял сознание.

Пришёл в себя на больничной кровати. Вокруг меня люди в белых халатах. Внимательно вглядываюсь в эти лица и среди них узнаю знакомое мне лицо Болоховой Татьяны.

Пытаюсь улыбнуться ей, но боль в голове мешает мне сделать это и у меня на лице появляется кислая мина, от которой мне самому неприятно. Татьяна улыбается мне глазами полными слез. Вытирает слезы платком. Целует меня в щеку.

– Тебе нельзя подниматься. – говорит она, мне, когда пытаюсь встать. – Все у тебя будет хорошо. Ты цел.

Ничего не спрашиваю у Болоховой Татьяны, так как моё сознание полностью вернулась ко мне. Нервное потрясение прошло, только по-прежнему болят кисти рук и голова.

На кистях рук наложены какие-то пластины, завёрнутые в медицинский гипс, от кончиков пальцев, почти до локтей, мои руки перебинтованы.

– У меня что, обе кисти рук переломаны? – удивлённо, спрашиваю, Болохову Татьяну. – Буду инвалид?

– Нет! Нет! С тобой все в порядке. – поспешила, ответить Татьяна. – У тебя растяжение кисти рук.

Больше мне ничего не хотелось спрашивать и смотреть. Потихоньку весь погрузился в сон. Проснулся от уколов, которые делали мне в оба плеча. Открыл глаза и увидел медсестру, которая протирала мне ваткой, смоченной в спирт, место сделанного укола на моём плече. Её груди с розовыми сосками свисали под белым халатом у моего лица. Мне было видно дальше её обнажённое тело, которое склонилось надо мной. Меня всего пробил озноб половой страсти.

Тотчас почувствовал, как моё мужское достоинство подняло больничную рубашку. Вместе с лёгкой простынею ниже моего пупка. Медсестра почувствовала мою страстную дрожь.

Лукаво улыбаясь, посмотрела в мои глаза. Словно случайно коснулась на простыне ладонью до моего достоинства. Меня всего передёрнуло от страстного напряжения.

В это время медсестра поднялась во весь рост. Пошла из палаты в сторону процедурной, которая находилась за дверью в коридоре больницы. В палате был слабый свет ночной лампы, которую сестра включала возле моей кровати.

Когда медсестра выключила свет возле моей кровати, то яркий свет из коридора мгновенно осветил её обнажённую фигуру под белым халатом, который просвечивался под ярким светом, словно полупрозрачное матовое стекло.

Мне отчётливо было видно все линии её голого тела, словно медсестра специально показывала своё обнажённое тело, как это делают артистки стриптиза или натурщицы на подиуме перед художником.

Растревоженный увиденным зрелищем, больше не мог уснуть в таком состоянии. Лежал долго в темной палате, покуда страстное напряжение постепенно прошло.

Вокруг была ночь. Находился в хирургическом отделении больницы. В палате с травмами. Кроме меня в палате были ещё трое мужчин с руками и ногами в гипсе.

Возможно, что они попали в аварию или была какая-то бытовая травма. Все больные спали. Медсестра погасила яркий свет в коридоре. Слабый свет дежурной лампы освещал слегка все окружающее пространство в коридоре и в нашей палате.

Совершенно потерял сон и просто лежал, наслаждаясь отдыхом в больничной постели. Боль в кистях рук и в голове, почти прошла. Осталось только небольшое покалывание в пальцах и слабость в голове.

Ни о чём не хотелось думать. Хотелось дождаться утра, чтобы быстрее уйти из больницы. Мне с детства больница сильно опротивела с её запахами различных лекарств.

Через некоторое время мне захотелось в туалет. Вполне естественная потребность, тем более что было много выпито на пикнике шампанского, грузинского сухого вина "Саперави", а также грязной воды из канала вместе с речным илом напился вдоволь.

Встал с кровати, чтобы пойти в туалет, но тут вспомнил о перебинтованных кистях рук. В таком положении не мог поднять больничную рубашку, которая свисала с моего голого тела ниже колен. Нужно что-то придумать, чтобы мне не описаться в больничной палате.

– "Не мочиться же мне в постели.". – подумал сам. – "Пойду, попрошу медсестру, чтобы она помогла мне поднять рубашку. Ничего особенного здесь нет. У неё такая работа. Медсестра это делает со всеми больными, которые лежат в гипсе. Пойду, скажу, что мне хочется писать. Не могу поднять рубаху. Она мне поможет."

Осторожно выбрался из-под простыни и потихоньку пошёл в ординаторскую палату, где отдыхала дежурная медсестра. Дверь в ординаторскую слегка приоткрыта, очевидно потому, чтобы слышать голос больного из палаты. Ногой открыл дверь и вошёл.

Кроме дежурной медсестры в ординаторской никого не было. Медсестра спала на больничной тахте, укрывшись белой простынею. Мне жалко её будить, но мочевой пузырь сильно давил низ живота. Нужно как-то осторожно разбудить медсестру, чтобы не испугалась.

– Тебе чего надо? – спросила меня, медсестра, растерянно, когда осторожно коснулся её плеча. – Иди, спи.

– Ужасно сильно хочу писать. – как бы оправдываясь, ответил. – Мне трудно поднять больничную рубаху.

Медсестра встала с тахты. В противоположном углу ординаторской возле умывальника взяла "утку" поставила сосуд на стул. Подвела меня к "утке". Осторожно задрала больничную рубаху до пояса.

Попытался на цыпочках дотянуться до "утки", но у меня не хватало роста. Член упирался в стенку сосуда. Тогда медсестра взяла в руки мой член и направила в сосуд. В тоже мгновение возбудился. Член встал торчком.

Медсестра едва успела мой член прижать вниз, чтобы не оросил своей мочой все впереди себя. Струя горячей мочи хлынула в сосуд. Мой член нагрелся. Дрожал от прикосновения руки медсестры.

Когда оправился, то медсестра помыла руки под умывальником и стала опускать мою рубаху, которая застряла между моим торчащим членом и животов. У медсестры ничего не получалось, чтобы спустить рубаху.

Мой член постоянно мешал её рукам. Тем временем меня всего трясло от половой страсти. Боялся, что от этого потеряю сознание. Медсестру тоже стало трясти от половой страсти ко мне.

Мы оба были возбуждены до придела. Буквально машинально медсестра прикрыла дверь в ординаторскую и закрыла её на щеколду. Обжигая друг друга страстными поцелуями, мы дошли до предела, но мои перебинтованные руки мешали нам совершить половой акт.

Тогда медсестра задрала мне больничную рубаху на мои перебинтованные руки. Медсестра поднялась на цыпочки, чтобы стоя направить мой член в свою промежность. Но у неё ничего не получалось. Мы оба тёрлись друг об друга, но совершить половой акт никак не получалось. Сам догадался, что мне нужно лечь на тахту. Как только улёгся спиной на тахту, медсестра забралась на меня.

Направила мой член в свою промежность, начала страстно вибрировать вверх и вниз, удовлетворяя нашу взаимную потребность в половом акте. Мы так увлеклись собой, что тахта едва не развалилась под нашей совместной тяжестью.

До этого у нас не дошло. Удовлетворённые мы обмякли. Приятное ощущение блаженства растеклось по всему нашему телу. Горячий пот струился по нашим телам.

Мы были на высоте такого блаженства, ради которого можно повторить все происшедшее на пикнике, чтобы ещё раз вернуться сюда к этому состоянию своего тела.

Возможно, что ради этого люди готовы на любые поступки. Медсестра встала на пол. Вытерла белой салфеткой свою промежность и мой обмякший член, который беспомощно свисал у меня между ног. У меня не было никакой страсти от прикосновения её рук к члену. Затем медсестра помогла мне встать на ноги. Больничная рубаха без препятствия скользнула ниже моих колен. Медсестра таинственно улыбнулась, поцеловала меня в губы и открыла дверь ординаторской. Осторожно вышел за дверь и не поворачиваясь отправился в палату на свою кровать.

Там потихоньку забрался под одеяло, довольный тем, что сейчас произошло в ординаторской со мной и с медсестрой, имени которой не знаю. Едва укрылся простыню, как вскоре крепко уснул, совершенно не ощущая никакой боли в теле.

Проснулся от запаха больничной и домашней кухни. Открыл глаза. Вокруг моей кровати мои друзья и Болохова Татьяна с сумками продуктов из дома. Рядом на тележке с продуктами медсестры кормили с ложечки больных в гипсе.

Мои друзья и Болохова Татьяна были в белых халатах. Они разглядывали меня.

– Ну, как пострадавший, твои дела на поправку? – спросила Татьяна. – Сейчас мы тебя покормим.

– С огромным удовольствием буду кушать с твоих рук, – ответил, ей, – Но только в другом месте. Не в больничной кровати. Скажите врачу, что вполне здоров и хочу уйти с вами. Если не отпустят, сам сбегу от них.

Дзгоев Руслан пошёл к дежурному доктору. Друзья стаяли рядом, ожидая результата от разговора Дзгоева Руслана с доктором. Болохова Татьяна смотрела куда-то в сторону, стараясь не смотреть на меня.

По выражению её лица никак не мог понять её отношение ко мне. Ни сострадания, ни отречения, ни любви. Просто так, словно какой-то долг или обязательство перед кем-то, чтобы отбыть в палате больного и уйти обратно по своим повседневным делам к учёбе. Хотя бы она сказала мне что-то, но не молчала рядом.