– По истечении срока контракта? – «почему-то» догадываюсь я.
– Да, но приобщаться Вы будете в течении этого срока… И ещё…
Контрагент замолкает, абстрагируется… и, наконец, подвергает меня очередному испытующему взгляду.
– Буду прям, Александр: должность «Христа» на «корабле» – выборная…
– Кто смел, тот и сел? – перефразирую я под усмешку на лице: с немого дозволения руководства как-то начинаю в ней осваиваться.
– Именно.
Лагерфюрер и не думает улыбаться, хоть в унисон, хоть вдогонку.
– Эта должность – не синекура. Как и все «Христы», я – объект зависти конкурентов, реальных и потенциальных. Куда ни посмотри – одни «волки».
– «В овечьих шкурах»? – вновь скалюсь я.
– Если бы, а то ведь и не таятся!
Лагерфюрер настолько легко «отпускает» мне, что сразу же становится понятно: допекло мужика. Очередной тяжкий выдох из его груди подтверждает моё предположение.
– А Вы думали – как у Пушкина: «Царствуй, лёжа на боку!»? Или – то же самое, но у другого автора?
Он прикрывает глаза, и, к удивлению моему, цитирует наизусть:
– «Быть Генеральным секретарём – это не значит благодушно царствовать, это постоянное маневрирование, сложные расчёты, милые улыбки и внезапные удары. Всё это – во имя власти…».
Веки босса возвращаются в места постоянной дислокации – и он одним глазом «тычет» мне в лицо.
– Знаете, откуда?
– Обижаете! – ещё раз наглею я. – Михаил Восленский, «Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза».
– Вот!
Указательный палец лагерфюрера тычет в потолок. Вероятно, тем самым, мой рабовладелец лишний раз хочет подчеркнуть истинность собственных слов, подтверждённых авторитетным заключением. Но я ошибаюсь.
– Вот, дорогой Александр, почему Вы нужны мне!
Оказывается, это «вот» адресуется не господину Восленскому, а «товарищу» мне! Интересно, в каком контексте?
– Мне по душе и Ваши убеждения, и их проявление. Вы – закоренелый сталинист, но не только спокойно читаете антисоветских авторов, но и пользуетесь уважением даже у отпетых антикоммунистов. Вы – пожизненный атеист, но по памяти цитируете Библию, и можете нормально общаться даже с религиозными фанатиками. Вы – свой в любой среде. И это – не бесхребетность, а гибкость: не превращая в дискуссию в битву, Вы заслуживаете похвалу врага, завоёвываете его доверие, но при этом не меняете убеждений.
Лагерфюрер неожиданно берёт меня под локоть.
– От властей я отобьюсь – с Божьей помощью. Точнее, с Вашей. А, вот, отбиться от «братии» в одиночку…
Он сокрушённо качает головой.
– Если мы проиграем… допустим такой исход… меня «съедят» тут же. А, если выиграем, я всего лишь получу отсрочку… от обеденного стола, на который меня давно уже наметили главным блюдом.
Лицо его снова «прибивается» к моему.
– Александр, Вы нужны «кораблю». Но ещё больше Вы нужны лично мне.
– В качестве…
– … советника и доверенного лица.
Лагерфюрер не торопится «отрабатывать» лицом назад и внимательно смотрит мне прямо в глаза. Смотрит с расстояния в какие-то десять сантиметров. Если он думает, что я… тоже думаю, то напрасно он так думает: я давно уже всё надумал. Ну, как давно: минут десять. Потому что, даже если из всего сказанного им правды не наберётся и на половину, всё равно, я согласен. Не по причине заманчивой перспективы: по причине отсутствия альтернатив. Это – тот самый классический случай, когда из двух зол выбирают меньшее. Предложение лагерфюрера, при всех его плюсах и минусах, и кажется мне таким меньшим злом.
– Александр, Вы не останетесь внакладе! – ползёт змеем-искусителем контрагент.
Выходит, не зря я пребывал в анабиозе: товарищ принял моё молчание за проявление сомнений – и тут же ринулся их добивать. Хорошо бы, если перечнем дополнительных льгот.
– «Внакладе»? – подвигаю я визави к большей конкретике. И товарищ не задерживается с лотком коробейника.
– Вы будете жить отдельно от этого быдла. У нас есть вполне приличная гостиница для уважаемых визитёров: соратники из других общин, соперники из других общин, всевозможные проверяющие, чиновники с полномочиями и без, родня и гости коллег по руководству… ну, и так далее. Никакого распорядка для Вас существовать не будет. Разумеется, и питаться Вы будете отдельно от этих скотов, и не с их стола.
Глаза лагерфюрера – по прежнему, без отрыва от моего лица – становятся ещё более выразительными.
– Если же Вы оперативно докажете свою состоятельность – в том, что Вы её докажете когда-нибудь, я не сомневаюсь – то Вам будет предоставлен отдельный коттедж со всеми удобствами.
Такое всегда приятно слышать, и можно бы ограничиться сказанным и не углубляться в детали, но, пользуясь благоприятным случаем, я продолжаю наглеть.
– А в каком качестве я буду… ну, осуществлять правовую защиту интересов общины?
– Отлично сказано, дорогой Александр!
Лагерфюрер, наконец, отстраняется от меня. Лицо его дышит энтузиазмом – и, хочется верить, не только в свой адрес.
– Именно «под таким соусом»… ну, с такой формулировкой – я и намерен провести Вас в Совет общины!
– «Совет общины»?!
Я непритворно удивлён: из доступных мне источников совсем не вытекало наличие в общине «хлыстов» коллегиального органа руководства. Во всех них, без исключения, констатировалось жёсткое единоначалие. Или даже здесь нет правил без исключений?
– Увы! – опять комплексно сокрушается визави: и лицом, и руками. – Как говорили древние, «времена меняются, и мы меняемся с ними»… Полагаю, Вы слышали о таких объединениях христововеров, как «Старый Израиль» и «Новый Израиль»?
– Что-то читал, – не слишком уверенно поддерживаю я «отсутствие сомнений» в контрагенте. – Если не ошибаюсь, там пытались модернизировать практику отправления религиозного культа старо… виноват: христововеров.
Только что удручённый, лагерфюрер смеётся.
– «Практику отправления религиозного культа»! Как же глубоко сидит в Вас атеист, уважаемый Александр!.. Но Вы правы: речь – именно о модернизации учения и его правоприменительной практики. Так, кажется, говорят юристы?
– Так.
– Совет и есть частный случай этих нововведений. Согласитесь: это всё же лучше, чем копировать организационное устройство РПЦ с её жёстко регламентированной иерархией и обрядами?