За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

Чуркин благосклонно кивнул головой. Концов уже направился к двери, но на середине пути обернулся.

– Кстати, а почему ты не в Красильниково?

Жора изысканно выгнул бровь.

– А какого хре… пардон, что я там забыл?

– Ну, ты же туда направлялся?

– Да-а-а.

Вот теперь юноша удивился.

– А откуда это Вам известно? Вас же ссадили с поезда?

Концов снисходительно усмехнулся.

– Ну, во-первых, в поезде я слышал часть твоего разговора с проводником. А, во-вторых…

– Вы были приятели с моим отцом?

– Ну, не то, чтобы приятели…

Павел Андреич и не заметил, как усмешка совсем даже не плавно перешла в ухмылку.

– Скажем, так: товарищи. По несчастью.

Положение обязывало Жору обрадоваться – и он сделал это. Правда, не слишком убедительно: подкаблучный и многажды рогоносный папа заслуживал жалости, но никак не уважения. Однако, он был единственно близкой – не считая Ксени – душой. Посему Жора и счёл возможным выдать на лицо некое подобие радостного изумления.

– Да, что Вы говорите?!

Кажется, он и сам ощущал несовместимость лучезарной улыбки и равнодушного голоса.

– Ну, и как – он?

– Как он – мне?

Концов правильно расшифровал вопрос юноши: именно «в такой редакции» он и задавался.

– Ну, что я могу сказать…

Павел Андреич мог сказать о полковнике многое, но, увы, ничего хорошего. Поэтому следовало поберечь уши присутствующих. Да и самолюбие родственника тоже не мешало пощадить.

– Трус…

Концов едва не закончил в формате: «Трусло твой отец порядочное!», но вовремя «наступил себе на язык».

– Труса твой отец никогда не праздновал: тот ещё молодец!

Несмотря на внешнюю торжественность, текст вышел несколько двусмысленным. Особенно в части «того ещё молодца». Чуркин, прекрасно осведомлённый о «героизме» Сергей Палыча, тактично отвернулся к стене, дабы не травмировать ухмылкой сына «героя». И, только взяв под контроль неуместные позывы, он повернулся лицом к компании, и хлопнул перчаткой о ладонь.

– Довольно, господа: вопрос ясен! Прошу Вас, господин капитан, доставить юношу в штаб: Его превосходительство уже ждёт!

– Слушаюсь, господин полковник!

Уже в дороге, сочиняя подвиги, «совершённые» полковником Лбовым в период их совместного пребывания в плену у «кровожадного «батьки», Концов обнаружил в себе недюжинный литературный талант.

«Героический» полковник в его рассказах выступал, если не Ильёй Муромцем, то уж, Алёшей Поповичем – точно!

– Лишь ему одному мы и обязаны спасением – а то и жизнью!

От смеха Концов давился тактично в сторонку.

В продолжение мифологических экзерсисов капитана Жора не уставал прерывать его междометиями, вроде «Ну?», «Да ну?» «Ишь ты!». Иногда он расщедривался на более пространные замечания формата «Бросьте!», «Быть этого не может!». Увы: для иных комментариев Жора слишком хорошо знал своего отца. Но это не помешала ему достойным образом оценить деликатность Павла Андреича: на последней точке мифа он дал слезу. Не в знак признательности заслуг папаши: в знак признательности заслуг Павла Андреича, сочинителя – и очень благородного.

В кабинете командующего Жору уже заждалась торжественная, даже бурная встреча. Его превосходительство уже успел отметить реставрацию карты полулитром коньяка, и сейчас находился в рабочем состоянии. В почти рабочем: до ста процентов не хватало, каких-нибудь, поллитра.

– Боже мой, сколько зим, сколько лет!

По причине «недобора» Его превосходительство как-то не сразу отдал себе отчёта в неуместности подобного энтузиазма. Ведь он ни разу в жизни не видел объект своих ностальгических приветствий.

– Какая встреча! Как ты вырос! Как возмужал!

Для полноты картины оставалось добавить лишь, что-нибудь вроде «А помнишь, как мы с тобой…!» Но Кобылевский удержался буквально «на ленточке». В «нормативном состоянии»: кило алкоголя на кило живого веса – он наверняка сочинил бы мемуары на тему «Бойцы вспоминают минувшие дни…». А так гостю было всего лишь предложено отведать «прохладительных» напитков, как-то: водка смирновская, коньяк шустовский, мадера португальская.

Но и тут сказались «всего лишь полкило»: Кобылевский спохватился не сразу. За это время юноша одним махом осушил полстакана коньяка, ошибочно предложенные ему в неполном формате по причине юного возраста.

– Браво, браво!

Командующий сразу же оценил то единственное, что он только и мог оценить в других людях: умение пить.

– Вы делаете явные успехи, молодой человек! Если Вы и в дальнейшем не свернёте на кривую дорожку – в штафирки – Вас ждёт блестящее будущее! Вы уже сейчас – настоящий офицер! Нет, как пьет, господа! Как пьёт!

Чуркин и Концов немедленно поучаствовали в восторгах Его превосходительства: разделили и добавили от себя. На всякий случай.

– Гусар! Настоящий гусар!

На радостях Кобылевский хватил ещё стакан – и в порядке одностороннего брудершафта односторонне же перешёл «на ты».

– Надеюсь, ты не собираешься стать каким-нибудь путешественником?

– Обижаете, Ваше превосходительство: нешто мы – без понятия?

– Молодец!

Кобылевский одобрительно хлопнул юношу по плечу, и потянулся за бутылкой. В полудюйме от неё он вдруг замер: вспомнил инструктаж Чуркина. О том, что за отсутствием папаши неплохо бы удостовериться в личности мальчишки. «Сколько зим, сколько лет!» хорошо – а документик лучше!

– Да, кстати…