Деятельная натура Павла Андреича не терпела статичности, и он начал слоняться по погребу. Неожиданно он наткнулся на что-то твёрдое и достаточно острое: в этом его убедила резкая боль в ушибленной ноге. «Твёрдым» и «острым» оказался старый, ржавый, но вполне ещё дееспособный заступ.
– Идея! – воскликнул он. – Эта… как её… эврика!
– Что? Что такое? – встревожились «сокамерники». И тревога их была обоснованной: они ведь уже изготовились ожидать неизбежной развязки. Развязки, как известно, положено ожидать в скорбном бездействии обречённых. А энтузиазм капитана вносил диссонанс в сценарий и грозил «временным трудоустройством».
Концов воздел над головой осыпающийся ржавчиной заступ.
– Будем копать подкоп!
Теперь ответом ему было лишь напряжённое молчание вперемежку с уклончивым кряхтением из разных углов. На передний план опять – и опять с афронтом – выдвинулся полковник Лбов.
– Копать?! Мне – потомственному дворянину?!
В петушином голосе его вдруг прорезались металлически нотки. Полковник явно напрашивался на дискуссию – и не только словесную.
– Да Вы соображаете, что говорите?
Дискуссии не получилось – но от мордобоя Павел Андреич благородно воздержался. По причине отсутствия времени: ведь, если бить – то основательно. В минуту не уложишься.
– Вот Вы и начнёте первым!
Концов умел давить фронду в зародыше, что он и продемонстрировал на примере высокородного полковника. Подавление он заключил выразительным плевком в пол, после чего сунул в руки полковника тяжёлую железяку.
– Начинайте отсюда!
«Отсюда» было дальним от входа углом.
– Здесь должен быть выход на задние огороды! Да и не так слышно: глядишь, этот олух и не разберёт ничего.
– А если разберёт?
Это Дулин без сожалений расходовал последние крохи мужества.
Концов с нескрываемым презрением взглянул на ротмистра, который ещё в вагоне сорвал погоны, даже превосходя исполнительностью объём поданных команд.
– «А если разберёт», то Вы изобразите себя тужащимся на горшке и оглушительно пукающим при этом! Даже, если к тому моменту Вы уже наделаете в штаны!
Испуганное молчание «товарищей по несчастью» было испуганным. То есть, именно таким, каким и требовалось обстановкой.
– Ферштеен Зи? – «для закрепления материала» угрожающе добавил Концов, и свирепым взглядом просверлил насквозь обесцветившегося ротмистра.
И тут раздались оглушительные хлопки. Резкий специфический запах, доносящийся изо всех углов, не оставлял сомнений в источнике его происхождения. Однако персонифицировать его не представлялось возможным: шумно портили воздух все – за исключением бесстрашного Концова, разумеется! Последние остатки мужества покидали тела пленников в компании сероводорода.
Не услышать такое было нельзя – и часовой услышал. Отвалив крышку, он услышал уже не только звуки – и тут же отпрянул к стене.
– Фу-у-у! – брезгливо потянул он носом. – Ещё не у стенки, а уже обосрались!
Поспешно закрывая крышку, он насмешливо бросил в темноту:
– Ну, пердите дальше – больше меня не «купите»!
И действительно, новых реакций стражника на аналогичные звуки больше не последовало.
– Всем – спасибо! – удовлетворённо хмыкнул Концов. – Хоть какая-то польза от вас!
Повернувшись к полковнику, он не оставил шансов на апелляцию:
– Начинайте, полковник!
…Работа шла на удивление легко: земля была сухой и мягкой. Стражник, как и обещал, уже не стеснял присутствием арестантов. Порой даже начинало казаться, что о них попросту забыли.
Работали все: один копал, один постоянно – эту роль на себя взял Концов – находился «на стрёме», остальные аккуратно рассыпали по полу извлечённый грунт. К исходу последней спички в подкопе забрезжил свет. Изнемогший полковник утроил усилия, отбросил заступ, и начал грести по-собачьи. И вот, наконец, голова его показалась над поверхностью земли, но… не на огороде, а в метре от входной двери! Полковник испуганно заскользил назад.
– Влипли!
Но Лбов не знал Концова – хотя уже мог бы и догадаться. Ведь, даже влипнув, Павел Андреич никогда не склонял головы. Ну, разве что, для того, чтобы идентифицировать материал на подошвах. Поэтому он решительно оттолкнул полковника от подкопа, и отважно ринулся в него. Удивлению его не было предела – и не по причине ошибки в расчётах: на улице не было ни души!
Концов осторожно заглянул в дом. У дальней стены, прямо на земляном полу, почивал их страж. Исходившие от него ароматы не оставляли сомнений в диагнозе: часовой был мертвецки пьян.
Концов переступил порог. Взгляд его случайно упал на крышку погреба: она оказалась незапертой! Замка не было!
Капитан с досады плюнул на крышку и выматерился. Потом взял в руки стоявшую в углу, под «образами», трёхлинейку, и подошёл к телу. Тело не обозначило признаков жизни даже тогда, когда Пал Андреич основательно приложился к нему сначала босой ступнёй, а затем и прикладом.
Он вышел наружу, и свистнул в лаз.
– Вылезайте – всё тихо!
Дабы не допустить проникновения «сокамерников» внутрь помещения, где в результате увиденного ими незапертого лаза его авторитет неминуемо бы пал, капитан, как пулемётную амбразуру, заслонил вход личной грудью. Когда все были в сборе, он огласил решение:
– Пора сматываться. Нужен транспорт.
– А я видел тут, за соседней хатой, тачанку с пулемётом! – выглянул из-за спин Дулин. Концов с сомнением покачал головой.
– На тачанках хорошо удирать только в кино, а Вы посмотрите на дороги! Без задниц же останемся!
Довод был убедительным, и все тут же «прониклись». В надежде взяться за ум Концов взялся за подбородок, но и тут Лбов опередил его.
– У развалюхи на краю села я видел атаманский «линкольн»!
– «Линкольн»?!
Недоверие Концова полковник тут же нейтрализовал крестом, которым он размашисто осенил себя.
– Слово дворянина, господин капитан!
– За мной! – скомандовал Концов, давно не обращавший внимания на превосходство Лбова в чине.
– Огородами? – заранее пригнул голову Дубицкий.