Тойво – значит надежда. Красный шиш

Им удалось почти за две недели преодолеть заснеженные просторы, не подчиниться леденящей кровь стуже, победить все прочие явления живой и неживой природы, и все же достичь цели своего маршрута. Сколько красных шишей завтра останутся в строю?

Тойво уже и позабыл, что Кимасозеро, как ориентир, он выбрал сам. Чем ближе они подходили, тем яснее становилось: это Кимасозеро выбрало его. Может, и герои Калевалы не обходили это место стороной, здесь истекал кровью пораненный топором Вяйнемейнен, а Илмарийнен – не тот самозванец, что сейчас где-то там прячется, а реальный, хм, эпический – ковал людям счастье?

По сути чудесная мельница Сампо – это всего лишь обращение к древнему языку санскриту. Достаток [87 - Sampatti – на санскрите.], изобилие[88 - SampuurNa – на санскрите.] – все, к чему люди всегда стремились. Пестрая крышка Сампо – это череда полос в жизни: белая и черная. Не стоит отчаиваться, если кажется, что вся жизнь – сплошная черная полоса. Когда-нибудь непременно сделается еще хуже, тогда прошедший период покажется светлым. Аминь!

Может, для самого Антикайнена Сампо как раз и сокрыто в этой деревне, как и прочие Сампо для прочих людей? Тойво не мог не думать о всякой чепухе. Хотя, казалось бы, надо разрабатывать стратегию атаки, план атаки, вариант «Б», в случае неуспеха, уязвимые места – как свои, так и противника. Но в голове мысли про Сампо.

К шести часам утра отряд должен приблизиться к Кимасозеру на расстояние одного броска кобры. А потом, рассредоточившись по мере необходимости, лихим кавалерийским наскоком смять врага, словить подлого Илмарийнена, то есть майора Ялмари Таккинена, и на всеобщей сходке покритиковать и его, и преступные планы финских империалистов. Так?

Конечно, так, только вот как?

«Пацаны, что делать-то будем?» – хотелось спросить Антикайнену у своих командиров. – «Их там вдвое больше, чем нас». Но вместо этого он только с силой втыкал палки в снег, повышая скорость за счет мощного отталкивания.

– Тойво, осади, – сказал ему Суси. – Мы растягиваться начали.

Надо же! А он и не заметил!

Пожалуй, скорость, которую они развили на марше сегодня, была самой высокой за всю экспедицию. Впрочем, затемно подобраться к врагу – это хорошо: вряд ли у них какие-то разъездные пикеты имеются, тем более, по ночам. И бдительность постов занижена, и случайные люди не встречаются.

С последним утверждением Тойво поторопился: приблизившись к отдыхающим «лосям», он заметил дровни и мужичка на них. Это кого же в такой час, да по морозу, в лес потащило?

– Знакомься – это Степан Иванов, местный житель, – сказал Кумпу. – Сейчас он обрисует всю ситуацию.

Красные шиши остановились передохнуть, а мужичок стащил с головы заячью шапку и поклонился в пояс.

– Это что? – спросил Антикайнен.

– Это – здрасьте, – объяснил Степан. – Не лобызаться же лезть.

Действительно, целоваться на морозе с бородатым мужиком, имеющим обыкновение курить козьи ножки – что в отряде подумают?

– Ну, здравствуй, коли не шутишь.

Возчик уже был в курсе, что попался он регулярным частям Красной армии, и это его нисколько не удручало. Он охотно поведал, что в Кимасозере белофиннов действительно около трехсот человек, расположились они по-хозяйски, даже попа с собой привезли. Но тот не прижился и удрал обратно в Финляндию. Назавтра у лахтарит запланирована показательная экзекуция. Будут казнить двенадцать человек из числа карел. И еще одного воина-пограничника, которого осенью раненным приютила одна бабка, выходила, а вот теперь это дело вскрылось. Майор Таккинен, очень важный, принял на себя бремя власти, включая судебную и военную практики.

Эти финны, что вместе с ним – какие-то неправильные, словно бы разобиженные на карел, что здесь живут. «Предателями» всех называют. Школу для ребят открыли, только учительница, в отличие от попа, обратно не удрала. Она ходит на занятия с длинной линейкой и лупит детей, почем зря. «Дисциплина» называется. Прежнего учителя, Юстунена, арестовали прямо во время урока, как только белофинны начали здесь обустраиваться. Потом его и еще двух мужиков нашли в лесу с проломленными головами.

– Работа Исотало? – пробормотал Хейконен, словно обращаясь к самому себе. Так же казнили Матти с товарищами.

– А вы, стало быть, спортсмены? – спросил возчик, кивнув на располагающихся вкруг курсантов, над которыми клубилось облачко пара от разгоряченных бегом тел.

– Физкультурники, – хмыкнул Антикайнен. – Неужто спортсменов знаешь?

– А то! – обрадовался Степан. – К нам сам Пааво Нурми захаживал в свое время, потому что близкие родственники у него здесь жили. Во как! Слыхали о таком?

Тойво почему-то показалось, что все взгляды обратились к нему, поэтому он каким-то неестественным голосом ответил:

– Знакомы. Хорошо знакомы. По прошлой жизни.

«Сарай у оврага, одинокостоящая осина, выступающий корень, дом, а в нем подвал, в подвале ящик. Хозяева, родственники Нурми, на которых можно положиться, как на самого Пааво, отдадут именной ящик. Фамилия написана крупными буквами», – Антикайнен помнил инструкции, данные ему бегуном. Всего один бросок до его Сампо. Но возница помянул о близких спортсмена в прошедшем времени.

– А что с ними случилось? Белофинны постарались, либо еще раньше? – стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, спросил Тойво.

– Так это они, которые вашего пограничника спасали, теперь ждут в подвале, когда казнят.

– Этого мы не допустим, – сказал Оскари.

Действительно, надо думать, как взять Кимасозеро, а не о деньгах, что ждут своего часа. Антикайнен даже головой потряс, словно отгоняя непрошеные думы.

Степан охотно рассказал, какой подход к деревне, сколько белофинских постов в окрестностях и где они расположены. Наметил ориентир: церковь. Деревня была большой, поэтому храм в ней был полномасштабный, а не какая-нибудь часовенка. Ступы со звонницей, звонарь – все дела. Несколько сараев, приспособленных под складские помещения, двухэтажное здание правления, где также располагалась больничка. Фельдшера Федора Муйсина из его помещения прогнали, устроив в пункте склад: винтовки, боеприпасы, а также военная форма, в основном – летняя. Похоже, что оккупанты собирались оставаться в Кимасозере надолго.

– Ну, это мы посмотрим, – снова сказал Кумпу.

С юга была возвышенность, так что вся деревня лежала в низине. С севера – покатый берег к озеру, с востока дорога, но вокруг нее – густой лес, на запад тоже дорога, но вдоль берега озера, так что открытая отовсюду.

– Атаковать будем с двух сторон, – собрав командиров, сказал Антикайнен. – Даже мышь, загнанная в угол, начинает драться с кошкой. Наша задача дезориентировать противника и выбить его из Кимасозера, а не уничтожить. Уничтожением займется армия. Мы же – шиши, не будем этого забывать. Поэтому дорогу вдоль озера не перекрываем, как и озеро само. Пусть драпают и прочим белофиннам в прочих деревнях рассказывают, что их выбили регулярные войска.

С этим согласились все командиры, только Каръялайнен хотел, было, что-то возразить, но потом передумал. Это не укрылось от внимания Антикайнена.

– Вторая рота в усеченном составе зайдет с востока и совершит наступательное действие со всем возможным шумом – стрельбой, взрывами и криками, – продолжал Тойво. – Начало акции – едва будет открыт огонь с нашей стороны.

– Вопрос: усеченный состав – это сколько? – спросил Каръялайнен.

– Пятьдесят бойцов, – ответил Антикайнен. – Хватит, чтобы внести сумятицу и нашуметь. Так?

– Так, – кивнул командир второй роты и поправился. – Так точно.

– Кто знаком со стратегией генерала Макарова? – Тойво окинул взглядом своих товарищей.

– Так это, вроде, белогвардейский генерал, – высказался Суси.

– Ага, у них там еще своя форма была какая-то, – кивнул головой Хейконен. – Черные костюмы и эмблемы головы Адама[89 - Череп и кости, как у пиратов.] на петлицах и кокардах.

– Точно: психическая атака, – вспомнил начальник штаба. – В полный рост строевым шагом в начищенных до блеска сапогах. Красноармейцы приходили в смущение и бежали с поля боя.

– Я бы тоже смутился, если бы ко мне какой-то тип в отполированной обуви строевым шагом пошел, – хмыкнул Каръялайнен. – Со смеху бы умер. Они что там – все без одежды в голом виде наступали? Отвратительное зрелище. Вот если бы женский батальон таким же образом!

– Отставить смешки, – прервал наступившее веселье Тойво. – Будем скатываться с горы на лыжах, соблюдая интервалы и дистанцию. Без разговоров и лишних телодвижений.

– Психическая атака? – спросил Суси.

– Именно! Им надо нас бояться. У страха глаза велики. Пусть нас белыми призраками считают.

Самое страшное в бою не бой, как таковой. Страшно перед боем. Именно в этот момент сердце принимается стучать учащенней, пульс зашкаливает, кровяное давление растет до пиковых значений. Стрелять в таком состоянии – пули переводить: уходят они ввысь, хоть тресни. Надо успокоиться и нажимать на курок плавно между ударами сердца, как на стрельбище. Но каким образом можно взять себя в руки, когда враг идет, не торопясь и не скрываясь? Вот и лупят вспотевшие солдаты из винтовок, стреляют ошалевшие пулеметчики из рогаток – шутка: из пулеметов, конечно – а противник не падает, идет себе и в ус не дует. Ай, шайтан, бежать надо и укрыться в обозе! И бегут.

Тут поддержка артиллерии нужна – им дрожь в руках не препятствие: упреждение пятнадцать, прицел сто двадцать, пли! Бац, бац – и мимо![90 - Слова Яшки-артиллериста из «Свадьбы в Малиновке».]

Даже в случае наличия у белофиннов пушек, вряд ли они, будучи в тылу, ввели их на боевое дежурство. Впрочем, даже тогда – стрелять при температуре ниже 24 градусов по Цельсию нельзя по соображениям безопасности. Так в любом руководстве «Артиллерия для чайников» написано.