Записки книжного персонажа. Сборник рассказов

Наконец, бабушка вышла из избы, срезала ветку вербы. Воткнула ее в тонкий высокий стакан с водой. Потом переоделась в нарядное платье, помогла одеться мне – белая рубашка, глаженые черные брюки и лакированные ботинки.

Я плохо помню, когда и при каких обстоятельствах я стал жить с бабушкой. Она говорила лишь, что я сильно болел и меня отправили в деревню. Тут я и вылечился.

Наконец, мы отправились к маме. Длинный темный коридор всегда вызывал во мне непонятную тревогу и волнение. Я крепко держал за руку бабушку, боясь споткнуться обо что-то или заблудиться. Странно, я знал, что здесь спотыкаться не о что, заблудиться негде, но иногда казалось, что в коридоре может внезапно обнаружиться какая-нибудь дверь и один неосторожный шаг заведет тебя не туда. Но всякий раз наше путешествие благополучно заканчивалось.

Вот и на этот раз негромко лязгнула щеколда и мы вошли в чулан. Тут всегда горели свечки и приятно пахло. Бабушка первой встала на колени перед светящимся низким окошком, встал на колени и я. На подоконнике мы установили стакан с веточкой. А с обратной стороны окна вспорхнули синички и воробьи, словно нас ждали, закружили над могилкой и сели, кто на оградку, а кто и на серый квадратный камень, на котором красовался мой портрет. И хоть пейзаж был словно погружен в густой туман, резкие тени от памятника и деревьев вокруг подсказывали, что светило солнце.

А вот и мама: сидит на низенькой скамейке смотрит на портрет и что-то говорит. И лишь увидев воробьев, улыбнулась.

– Я знаю, Ванюша, что это ты пришел, – прошептала она и рукой смахнула слезинку с глаз.

– Да, мамулечка, это я. Я совсем рядом с тобой, – всегда повторял я, хоть бабушка утверждала, что нас «там» не слышно. А я верю, что мама слышит.

А потом, как это обычно бывает, всё, что находилось за окном, пришло в движение, медленно закружилось, как будто мы парили над миром мамы.

– Когда же мы научимся управлять? – задала вопрос бабушка – вон соседи, Федор с Ларисой, уже давно летают, куда захотят. В любое время дня и ночи, а не только по праздникам. Помогают своим родным, если беда какая. Подсказывают, оберегают, направляют на путь истинный. Встречают и провожают до самого дома. Скоро и их самих не будет здесь.

– А как нам научиться так же делать? – наивно спросил я.

– О, внучек, до этого надо дорасти. Духовно, понимаешь? Мы тут временно, пока не усовершенствуем свой Дух.

– А как это?

– Ну вот смотри, когда ты пришел ко мне из «того света» – мира, где осталась твоя мама – ты был совсем глупышка, но хоть что-то успел усвоить. Например, что надо слушаться маму, старших. Тебе ведь говорили – не пей холодную воду, носи шарфик, не ешь снег, не соси сосульки, а то простудишься, заболеешь. А ты не слушался. В итоге – воспаление легких, ты заболел и умер. Зато теперь ты всегда надеваешь теплые носочки, что я вяжу тебе, греешься у печки и даже к окну в зимнее время подходишь с осторожностью. Тебе надо хорошо учиться в школе, заниматься спортом, читать книжки и быть послушным.

– Да, бабуль.

– Вот-вот. И я многое чего усвоила за свою жизнь, и другие жители нашей деревни, других деревень и городов. Мы же общаемся между собой, учимся на чужих ошибках. А кто ничему не учится, вновь падает в окно чулана и проживает жизнь на том свете вновь и вновь. Или вовсе проваливается в тартарары.

– А кто учится, что с ними происходит?

– А те идут своим путем дальше. И становятся святыми. Как твой папа.

– И как почтальоны?

– Не совсем. Почтальоны – это рабочие-посланники, ангелы-курьеры между мирами, более светлыми и более темными. Вот как ты думаешь, откуда у тебя игрушки? И зачем мы ставим на мамино окно вербу? Или кладем другие подарки. Чтобы почтальоны доставляли их маме. А от мамы привозили тебе гостинцы. Сами-то мы пока не можем. Хоть мы совсем рядом. Лишь стекло отделяет нас, а не дотянуться никак. Ты заметил, как у мамы там темно? И так во всем ее мире, а у нас светло и ясно. А где-то ведь еще ярче и светлее. И только почтальоны могут перемещаться между светом и тенью.

Я задумался. И вправду. Когда ночью я смотрю через окно на улицу, то вижу, как кверху поднимается дымок из соседских труб. И представляю, как поднимаюсь я – все выше и выше и вижу нашу деревню сверху, где от каждого дома тянется длинная-предлинная пристройка с коридором внутри, ведущая к чулану с окнами числом скорбящих по нам. Там поминают нас оставшиеся на том свете родные нам люди. Когда приедет к нам в деревню мама, я никогда не ослушаюсь ее и буду верным, ласковым сыном. Я обязательно выучусь на почтальона и помогу маме с бабушкой стать святыми. И обязательно найду папу.

ДАСМОЖ

Где-то (не буду уточнять где) есть отсек мироздания, куда может проникнуть любой, вырвавшись из оков физического мира. И при жизни, и после смерти. Впрочем, смерти нет.

Я называю это место Зеркальной Комнатой. Очень и очень условно.

На самом деле никакой комнаты, конечно, не существует, как и зеркал в ней. Просто, оказавшись там однажды,  ты обнаруживаешь удивительное свойство отражения буквально всего, что существует в мире – людей, их мыслей и чувств, памяти, прошлого, настоящего и будущего…

Вы когда-нибудь бредили в лихорадке? Спутанное сознание порождает такую фантасмагорию, что, даже придя в себя, мы не можем вспомнить детали, а уж тем более описать или мысленно воспроизвести их.

Разум больного организма и разум здорового сильно разнятся //конечно, словосочетание «разум организма» – семантический нонсенс, абракадабра, как, к примеру, «сознание мозга» или «кувшин бутылки». Меньшая, но всё равно бессмыслица – «разум человека». На этот счёт у меня есть свое особое мнение//.

Чаще всего нам не дано оказаться одновременно в двух местах, чтобы сопоставить впечатления и прийти к мало-мальски объективному видению мира. А подобрать подходящие слова, понятные остальным, та еще задачка.  Оттого и возникают затруднения с формулировками, и как следствие – упрощения и аллегории.

Итак, пусть будет Комната. Комната сложной конфигурации, напичканная зеркалами. Зеркальные плоскости заменяют тут и стены, и полы, и потолки, располагаются под разными углами без какой-либо определенной геометрии или архитектурной эстетики. Постепенно сознание, пытаясь найти хоть какие-то точки координат и зацепиться за привычные образы, конечно же, обнаруживает их. Условные расстояния, условные размеры и условные же предметы. Довольно скоро я научился видеть себя со стороны, в данном случае – своё собственное отражение в зеркалах.

А позже, когда я приспособился определять верх-низ и даже перемещаться, появился ещё один человек. Потом другой, третий, четвертый…