Комната с выходом. 5 и 6 части

Я, как и большинство граждан нашей многострадальной Родины, в те бесславные девяностые находился в зомбированном состоянии – от безвластия, беспредела, духовной и идеологической дезориентации. Многие тогда понимали, что происходящее – явление хоть и временное, но безвозвратно лишающее нас прежних ценностей, уверенности в завтрашнем дне, защищённости. Далеко не каждый отдавал себе отчет в том, что сохранить достоинство и благополучие можно только полагаясь на себя. Кто-то покидал страну, кто-то уходил в политику, во власть, а кто-то пополнял ряды криминального воинства. Остальные, сами того не осознавая, являли собой безропотное блеющее и мычащее стадо, оставшееся без пастуха. И не важно, коммерсант ли ты, бизнесмен, государственный служащий или безработный – это уже зависело от талантов, жизнестойкости, приспособляемости, случая – всё одно овца. Или корова. Или курица. Каждого кто-то да пользовал – стриг, доил, откармливал на мясо, держал в роли обслуживающего персонала или шута. Вот такой биполярный мир. А скорее триполярный. С одной стороны – стадо, а с другой – мафиозное государство-уродец и уголовная братия. И, конечно, в таких условиях случалось всякое: бунтарские волнения, самостийные образования, противопоставляющие себя всему и вся, религиозная и оккультная ажитация, «бегство в астрал», симуляция опыта колобка (я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл), смертоносные выплески отчаяния и протеста.

И вот я прозрел. Исчез страх за себя и семью, за будущее. Я словно поднялся над землёй высоко-высоко и посмотрел вниз. Я отчётливо, ясно и контрастно увидел безликую толпу рабов и деловито снующих повсюду надсмотрщиков и рабовладельцев. И те, и другие, и третьи выглядели жалкими беспомощными букашками. Так, мельтешит что-то внизу, шевелится. Биомасса. Пшено.

Только укротив животный, физический страх (за жизнь, здоровье, деньги, социальный статус) можно стать морально (или внутренне?) независимым и духовно всемогущим. Внезапно обнаружился свой собственный ключ к управлению судьбой, способ влияния на окружающий мир. Оставалось лишь пожелать, и любая твоя прихоть исполнялась. Такая вот штука. Фантазия ли, психологическая установка или чудо мысли, не берусь дать точное определение, да и «заморачиваться» не хочу. Главное, работает. Проверено.

…Мой дом стоит на взгорке. К гаражу ведёт асфальтированная дорога. Я плавно подкатил к воротам, заставив братков чуть расступиться и поровнялся с их черным джипом, припаркованным тут же. Выключил зажигание, поставил машину на ручник и вышел. Вряд ли моё лицо что-то выражало. Во всяком случае, теоретически Нина хоть и могла бы потом описать всё произошедшее на её глазах, но по необъяснимым причинам таких деталей, как выражение моего лица, она не помнила. Всё, мол, выглядело, как во сне.

Я подошёл к Крыне, стоящему с нагловатой улыбкой, посмотрел в его глаза (странно, что никто не дёрнулся, все стояли молча, хотя только что галдели, ржали и шуршали кожей своих курток) и тихо произнёс:

– Башай умер, тебя за собой зовёт. И этих всех.

Под «этими» я подразумевал не только крыневскую свиту, но и вообще всех подручных «смотрящего». Сколько уж их там было – две или три сотни, не ведаю. Сзади я ощутил едва уловимое движение. Смотрел строго перед собой, не оборачиваясь, и видел лишь несколько смутившееся бандитское лицо, с которого сошла улыбка, забегавшие вдруг глаза и дёрнувшиеся губы в намерении сказать что-то. Взгляд Крыни рассеянно перебегал с меня на происходящее сзади. А за моей спиной явно что-то происходило. Я лишь могу реконструировать события, как я их себе представляю. Видимо, странная сцена подействовала гипнотически на бритоголовых «гоблинов». Они отошли от гаража, обошли с разных сторон свой джип, кто-то, возможно, даже потрогал дверные ручки, но открывать двери, а уж тем более садиться в машину никто не стал, сбились в кучку и зачем-то встали позади джипа. И тут что-то щелкнуло, клацнуло, как затвор передернуло, и более чем двухтонный Гранд Чероки сорвался с ручника. Именно в этот момент и я оглянулся. Опять же непонятно почему, растерявшиеся боевики продолжали стоять как бараны, даже когда набирающий скорость джип подмял под себя одного из них. Другой, словно очнувшись от ступора, попытался удержать сбрендившего «американца», нелепо упёршись плечом в заднее стекло и быстро перебирая скользящими по асфальту ногами. Ещё двое безвольно отпрянули в стороны под натиском оттолкнувшего их Гранда. Скрежет дублёной кожи об сухое грязное днище, глухое хряканье под колесами… А появившийся из-под переднего бампера пыльный, мятый, шевелящийся клубок придал грубый реалистичный штрих к в общем-то весьма сюрреалистической картине. Когда ёрзающее на асфальте «существо» обрело некоторые узнаваемые формы, было видно, как руки придерживают неестественно вывернутую голень – колесо всё же проехалось по ноге. Раздался стон, затем вопль, а укатившийся метров на сорок джип, разогнавшись под горку до приличной скорости, сошёл с асфальта, и только начав заваливаться на бок, с хрустом врезался в старый тополь. Напоследок скрипнул покорёженным металлом и опрокинулся. Несколько пар тупых глаз ещё несколько секунд смотрели в его сторону, невзирая на стоны и ругань пытающего обратить на себя внимание калеку.

Я посмотрел на Крыню. Тот – на меня. Тихо буркнул:

– Ну, смотри.

Что могла означать эта фраза, трудно сказать. Угрозу? Растерянность? Во всяком случае, секунду спустя он уже куда-то звонил по мобильнику и направлялся в сторону Чероки. Трое подхватили пострадавшего и поволокли его следом за Крыней.

Больше я в их сторону не смотрел. Ободряюще тронул за плечо выходящую из оцепенения Нину, открыл гараж и загнал машину. Автоматические ворота позади меня плавно задвинулись…

Какой черт заставил меня повести именно так, откуда взялась эта странная фраза: «Башай умер…», я не знаю. Да и часто ли мы подвергаем анализу своё поведение – почему сказал так, что толкнуло сделать эдак? Одни говорят: на всё воля Божья, другие: дело случая, третьи: провидение. А иные и вовсе не задумываются о таких мелочах. Ну, случилось и случилось. Вот и я решил не забивать свою голову самокопанием. Тем более текущая ситуация заставляла продолжать действовать в том же духе. Подспудно я сознавал, что слабину давать – смерти подобно. Башаю брошен дерзкий вызов, отвечать за слова всё равно придётся. Если, конечно, перестанет фартить, как сегодня…

Нина у меня девушка умная, и хоть в прошлом любительница экстрима, но всё же не привыкшая к таким наездам братвы и эпатажным выходкам с моей стороны. Некоторый стресс, пережитый ею, мало-помалу прошёл, вечером мы выпили сухого винца, долго общались на разные отвлечённые темы и, в итоге, полночи наслаждались физической близостью…

Она заснула у меня на плече с улыбкой на устах. А я не спал и всё думал…

* * *

Повторяю, что Нина у меня девушка умная, хоть в прошлом любительница экстрима: байкершей она была, своя тусовка, свой сленг. Не понимал я их, кожа, банданы, цепи-клёпки…

– Как ты смешно связал: – хохотнул Савва, – «умная, хоть и байкерша». А я вот в своё время в каком-то смысле стилягой был! Так что? Какая связь между умом и неформальными взглядами на жизнь? Ладно, пустяки, продолжай.

Я видел: Савва немного дурачился. Смешной. Такой почтенный, бывалый, мудрый и – по-мальчишески дурашливый. Потешно и трогательно! А может он тем самым что-то скрыть от меня хотел? Например, нетерпение: когда ж я, мол, закончу свой рассказ. А между тем он только начинался.

Ну, так вот. Она заснула у меня на плече. Такая нежная… Ангел. А я не спал и всё думал…

…Кто уж и как загнал меня в те руины на окраине города, где началась погоня за мной Башая (надо же, лично явился со свитой, поквитаться за нанесённое оскорбление!) – не имеет сейчас значения. Забили стрелку, а я принял вызов. Не скажу, что надеялся на мирный разговор, это было бы глупо, но что-то (опять же не знаю, что именно) поддерживало во мне ощущение парения над стадом и осознание Пробуждённости. И именно это позволило мне спокойно явиться в назначенное место.

Длинные корпуса цехов старого завода, ранее стратегического объекта, соединялись переходами и примыкали к высокому зданию-свечке бывшего заводоуправления. Несколько лет назад здесь гремели взрывы и бушевал пожар. Лихие парни выясняли отношения – делили сферы влияния и заодно завод. А в итоге – ни старых хозяев, ни новых претендентов не осталось – кто в тюрьме, кто за кордоном, а кто и под каменной плитой. Гигантская огороженная территория считалась про?клятой, народ обходил её стороной, а у правительства и местных властей были свои заморочки, и руки до бывшего оборонного предприятия не доходили.

Подъезжая к месту назначенной встречи, я выбрал необычный подъезд – не со стороны трассы, от которой разбитая асфальтированная дорога вела к главной проходной (где меня ждали), а, свернув за километр до поворота и объехав заводское ограждение, с обратной стороны гигантской промышленной территории. Так что вынырнул я к встречающим – с тыла. Я вышел из машины, предусмотрительно остановив её рядом с невзрачной открытой дверью складского ангара, метров за пятьдесят до белого Мерседеса Башая и двух чёрных бумеров. Пришлось свистнуть, поскольку никто из ожидавших меня не приметил. Неужели так тихо подъехал?

Свистнуть «смотрящему», приблизившись сзади? Ещё один удар по самолюбию Башая и попрание мною всех неписаных правил воровского этикета. Из «мерса» лениво выставил на землю ногу, а потом и показал свою чудовищных размеров голову пахан, одетый в спортивный костюм фирмы «Адидас». Редкие, но крупные зубы обозначили злой оскал. Братки повыскакивали из бумеров с короткими автоматами наперевес, у одного в руке я увидел пистолет с глушителем. Группа в пять человек, ускоряя темп, шли ко мне. И всё же я сделал несколько шагов в их сторону, прежде чем встал в проёме той неприметной двери. Киношное геройство я оставил на совести незатейливых кинематографистов.

– Куда ж ты, Шуршелло?! – выкрикнул Башай своим сиплым ехидным голосом, стараясь придать ему максимально трогательное и ласковое звучание.

Надо сказать, я ненавидел своё зоновское погоняло. Никакого смысла оно в себе не несло, так, случайно обронил в тюрьме кто-то из преклонных лет уважаемый зек, опираясь на имя Шура, остальным понравилось. Так и пошло. Шура – западло, вроде как женское имя, а Шуршелло – прилично звучит. Тем не менее, оно мне не нравилось. Почему? Может потому, что всё равно от Шуры. Не знаю. Ни тогда не нравилось, ни, тем более, сейчас, когда прошлое хотелось забыть как неприятный сон. Ну да ладно.

Если бы его «негры» не пошли бы с такой откровенной напористостью в мою сторону, а сам бы он сдержал свои эмоции, да ещё и язык за зубами, коварный замысел мог бы и удаться, окажись на моём месте другой. Помучили бы парня, понаслаждались его моральным и физическим унижением и в заключение прикончили бы, бросив труп в один из ящиков какого-нибудь тарного цеха.

Но я словно слышал и видел мысли каждого из приехавших на этих трёх машинах. Я парил над ними, не испытывая ни страха, ни сожаления о случившемся, ни упрёка, и бежал…

…А спустя какое-то время, когда позади остались гончие псы (кто покалечился, кто заблудился в лабиринтах, а кто и просто выдохся), а запыхавшийся Башай настиг меня у сломанного лифта, я, уже почти отдышавшись, распрямил тело, поднял голову и, слегка улыбнувшись, сказал:

– И всё же ты умер, «башая башка».

Время замерло. Остановилось биение сердца. Возможно, и солнце за кирпичной стеной на синем безоблачном небе больше не двигалось. Я ждал и на что-то надеялся.

Кажется, секундная стрелка подаренных друзьями на тридцатилетие «ролексов» вновь пошла. Мне послышалось, а может, так оно и было, как в наступившей зловещей тишине часовой механизм ожил и ритмично зацокал.

Дуло вскинулось в мою сторону и полыхнуло красным…

***

Сердце выпрыгивало из груди, когда я проснулся.

Да-а-а… И «стрелка» у завода, и погоня, и выстрел в упор – всё лишь сон. Вот те на! Рядом спала Нина с мечтательной полуулыбкой на своём ангельском личике. После вчерашних приключений – наезда «комбрига» Крыни и его позорного отступления с некоторыми «боевыми» потерями, моей странной угрозы-навета, что якобы умерший Башай всех за собой позвал, интимных «посиделок» со мной – Нина спала беспечным сладким сном.

Я проснулся, но глаза не открывал. Я знал, что делать.

Надо сказать, что сны, подобные этому, никогда ещё не сулили ничего хорошего. Это был очередной вещий сон-предупреждение. Я не нуждался в сонниках Миллера и вполне обходился без наёмных или печатных толкователей.

У некоторых людей есть манера (или способность?) отдельные свои сны пересматривать заново, или досматривать, если вдруг проснулся на самом интересном месте. Я же это свойство, а оно у меня с детства, называю «доспать сон» или «пересмотреть».

Вот не нравится мне, допустим, окончание сна. Лежу, проснувшись, думаю, как бы его, то есть сон этот, переиначить. В этом случае я могу снова в дрёму погрузиться и «пересмотреть» сон, но уже с иным исходом – по выбору, как захочется. Правда, не всегда так уж легко удаётся срежиссировать новую версию уже приснившегося сна. Порой помучаться приходится изрядно. Ну, вот не идёт что-то и всё тут! Много раз выныриваешь из сна с дурной развязкой, норовишь проснуться, но усилием воли поддерживаешь это полудремотное состояние, когда явь смешивается с виртуальностью и становится возможным на любой лад менять ту псевдодействительность, в которой находишься.

Я лежал, прокручивая в голове образы и сцены, и погружался в сон.

Я опять был в холле с угловой дверью и лестницей за ней. Я не побежал по ступенькам, а схватил с пола метровый обломок разбитой оконной рамы, затаился у самого косяка, прижавшись к стене у дверного проёма, и ждал. Глазами прочертил границу от своих ног к стоящей у противоположного косяка картонной коробке.

Первым пересёк невидимую линию вырвавшийся вперёд, видимо, самый резвый преследователь. Присев, я вложил в удар всю свою силу, вспомнив игру в лапту из далёкого детства. Хватило с запасом. Короткий вскрик преследователя, не успевшего что-либо понять и даже схватиться за переломленные голени, удар головой о первую ступеньку, вращение лязгнувшего о бетон автомата Калашникова.

Навыков владения таким оружием у меня не было, кроме уже забытых уроков по военно-патриотической подготовке в школе. Но в руки «ствол» лёг словно сам, а спусковой крючок палец нащупал, как положено. Непроизвольный короткий одиночный выстрел вверх придал уверенности и силы. Я не стал ждать, когда в поле видимости появятся остальные и ринулся им навстречу…

Выстрел прозвучал сзади. Покалеченный оказался не полностью обезоруженным, что-то ещё оставалось в его арсенале. Ну конечно, пистолет. Я обернулся. Полусидя на ступеньках с окровавленным лицом, в меня целился скрипящий зубами уркаган. А по спине прошлась очередь из нескольких автоматов… Но уже с противоположной стороны.

Я резко «вынырнул» в реальность, и погрузился в дрёму снова. Мне пришлось проделать это не раз, прежде чем удалось оставить в нереализованной действительности множество собственных проколов, пролитой крови, своей и чужой.

Мы оказались один на один с Башаем в небольшой комнате, заставленной высокими как пеналы железными яшиками-шкафами. Клубился пороховой дым. Единственная лампочка оказалась точно над головой-башней ухмыляющегося урода. В волосатых изтатуированных руках покачивался обрез ремингтона. Я был вновь безоружен. Автомат с пустым рожком я секунду назад бросил на пол.

– Попался, Сашок? Сейчас я кишки твои выпущу, – кружась невдалеке от меня просипел Лёха.

– По тебе мама скучает, чуня, валил бы ты к ней, – неожиданно для себя самого пренебрежительно изрёк я. Какая-то интуитивная уверенность, что выстрел не прозвучит, позволила меня куражиться. – Брось палку, всё равно она не стреляет. А ты такая же скотина, сделанная из мяса и крови, как все твои ублюдки, – кивнул я головой в сторону двери, за которой, только что успел «завалить» четверых. Башай дёрнулся, но прежде чем он успел нажать на спуск, ему пришлось послушать меня. Ведь я продолжал говорить:

– Сейчас ты отправишься к маме, сынок. Она считает, что потеряла тебя, плачет который год, и годков ей уже немало, и ухаживать некому. Стара она и больна очень. Причитает: «Алёшенька милый, на кого ты меня оставил!». А рядом алкаши, да сноха с сожителем, всё ждут, когда квартирку к рукам прибрать можно будет. Ты ведь для матери своей, бабы Тамары, как её в посёлке зовут, маленький совсем ещё… Ма-а-ленький…

Я увидел, как только что угрожающий мне кровавой расправой гигант начал уменьшаться в размерах, словно сдувающаяся резиновая кукла. Лицо его стало детским и глупым. А я продолжал магию слова, используя неведомые силы фантазии, воображения и чего-то ещё.