Детские и школьные годы. Воспоминания и размышления

Еще раз хочу вернуться к Братску и Братской ГЭС, на которой мне удалось побывать два раза. В первый раз мы ездили в Братск со школьной экскурсией, которую возглавлял мой папа. Было это летом, когда я закончил 4 или 5 класс. Бабушка Ася купила мне в дорогу зелененький футляр для зубной щетки, который жив до сих пор. Где он только не побывал вместе со мной. Уже и пластмасса, из которой он сделан, пересохла, но я его храню, как память о бабушке. Дорога в одну сторону занимала целый день, так как ехали на стареньком автобусе по разбитой грунтовой дороге, хотя расстояние не более 250 км. В начале пути девочки активно напевали песни из недавно вышедших на экран фильмов «Весна на заречной улице» и «Высота», но потом скисли. Кого-то даже немного тошнило из-за тряской дороги, но всё это быстро забылось. То ли в старом Братске, то ли в селе Падун мы посмотрели острог (военное укрепление), построенный русскими казаками еще в XVII веке.

Наш путь пролегал по зоне, подлежащей затоплению после сооружения плотины ГЭС, и там мы стали очевидцами любопытных явлений. По-видимому, местному населению сел и деревень было дано указание – ликвидировать все свои постройки, с тем, чтобы они не всплыли после затопления. И народ со слезами на глазах громил и рушил нажитые поколениями пенаты. Дома, недавно построенные разбирали по бревнышку, чтобы перевезти их на другое место. Старые постройки безжалостно разрушали или просто поджигали. Скорее всего, была разработана программа переселения из зоны затопления, но все прекрасно понимали, что родной дом – вот он, а где еще та программа. Кроме того, в зоне затопления все леса вырубались под корень и всё это из зоны вывозилось. Разумеется, что на огромной территории затопления всё почистить под ноль было невозможно, и что-то оставалось. Как рассказывали знающие люди, всплывающие после затопления бревна, деревья и прочий хлам создавал много проблем работе ГЭС. Всё это нужно было вылавливать из воды и ликвидировать. Что интересно, нам – школьникам везде всё показывали и увлеченно рассказывали. Экскурсии проводила какая-то девушка, по нынешним понятиям чей-то пресс-секретарь. Мы посмотрели, как бетонируется тело плотины, как делаются железобетонные изделия на мощнейшем заводе, где всё грохотало и визжало. Девочки из нашей группы пошептались между собой, и самая смелая спросила экскурсовода – можно ли встретиться, или хотя бы посмотреть на некого Генку Пыжова. Дело в том, что Иркутское книжное издательство выпустило книгу «Генка Пыжов – первый житель Братска». Этот Генка по книжной легенде приехал с родителями из Москвы на строительство ГЭС и совершил ряд подвигов. Девушка рассмеялась и объяснила, что это литературный образ, а никакого такого Генки не существует. Еще вспомнился такой эпизод. В Братске во многих местах продавали газированную воду с сиропом, чего не было в Тулуне, и наша группа с удовольствием посещала такие места. Один мальчик (фамилию помню, но опускаю) за один заход выпил 6 или 7 стаканов такой газировки, и не смог дальше идти. Он стоял, как сейчас помню, широко расставив ноги, и покачивался. Наверное, ему ударил в голову газировочный хмель. Его силком отвели куда-то в кустики, и всем пришлось долго ждать пока он придет в себя.

Дед Петя и бабушка Ася неоднократно брали меня с собой в лес по грибы, или просто так – походить, погулять. Если была возможность, и позволяло время, дед устраивал привал и жарил на разведенном костре грибы, нанизав их на палочку. Бабушка от грибов отказывалась, а мне их кушать не разрешала. Еще пили принесенный с собой чай из стаканчиков, которые дед тут же быстренько делал из берёсты. Что интересно, тогда никому и в голову не приходило отваривать грибы перед жаркой. Их просто мыли, и сразу на сковородку. В каждом месте и времени свои порядки. Как-то дед договорился со знакомым водителем бортовой машины, что он во время очередного рейса на лесобиржу отвезет нас в лес, а на обратном пути заберет в установленное время. И мы втроем отправились в путь. Куда-то, то ли в Тангуй, или в Бурхун. Первая часть задуманного плана прошла превосходно. Мы добрались до известного деду места, набрали по полной корзине отличных сырых груздей с толстыми загнутыми краями и даже раньше установленного времени вышли на дорогу. Время шло, мимо нас проезжали груженые досками лесовозы, но наша машина не появлялась. Наконец, дед не выдержал и остановил очередной лесовоз, двигающийся в нужную нам сторону. Водитель лесовоза рассказал, что на бирже его машина была загружена в последнюю очередь, и больше машин из города там не осталось. Получалось, что наша машина по каким-то причинам уехала раньше времени, и нам предстояло оставаться в лесу на неопределенное время. Водитель сказал, что он нас не бросит, и предложил ехать на штабеле досок. Место в кабине было занято. Тогда водитель и дед забрались наверх штабеля досок, уложенных «горкой», и переложили доски, образовав «ложбинку». Так мы и поехали, расположившись, полулежа, на верхотуре. Корзинки с добычей тоже не забыли. Водитель сильно машину не разгонял, опасаясь, что мы можем свалиться, но на поворотах и ухабах явно чувствовалось, как наше бренное тело стремится к краю штабеля, и как-то держались за выступающие края досок. Так и доехали до самого въезда в город, а дальше пошли пешком. Как мне помнится, никакой речи об оплате даже не заходило. Больше так ездить не приходилось, но иногда мне снится сон, что я еду, распластавшись наверху мчащегося фургона, и чувствую, что вот-вот свалюсь.

Если меня сейчас спросят, верю ли я в знахарство, ворожбу и прочую магию, то я, не раздумывая, отвечу, что верю. И на то есть причины, подтвержденные фактами.

Факт первый. У нас неожиданно потерялась корова. Паслась, как обычно, на лугу, и без следа исчезла. Паслась она сама, или вместе со стадом, охраняемым пастухом, я сейчас не знаю, но это значения не имеет. Корову искали дед и бабушка, обходя ближайшие улицы, и опрашивая местных жителей. Папа на велосипеде объехал все возможные места, которые корове могли понравиться, но всё безрезультатно. К исходу второго дня поисков стало понятно, что так дальше искать нет смысла, и бабушка с последней надеждой отправилась к какой-то ворожее. Вернувшись, бабушка сказала, что ворожея сделала очень простое заключение – «ищите за водой». Здесь нужно сделать небольшое отступление. Не очень далеко от нашего дома, за гончаркой тети Паши, еще в XIX веке была устроена паромная переправа через реку Ия. Паром – это несколько больших лодок/понтонов, составленных рядом с единым настилом, зацепленный через блоки к тросу, протянутому между берегами реки. На пароме установлен поворотный киль, ударяя в который, течение реки двигает паром от одного берега к другому. Чтобы изменить направление движения следует только повернуть киль. Всё как в парусном флоте. Мне приходилось переправляться на этом пароме – ездили с бабушкой к ее знакомым на лесозавод, за сеном, и еще куда-то. Но незадолго до пропажи коровы был запущен в эксплуатацию построенный через реку мост, а паром был ликвидирован. И вот, наши взрослые, получив информацию о том, что корова где-то за водой, стали обсуждать возможность того, что корова переплыла реку, совершенно не думая о новом мосте. В головах была полная уверенность, что сухопутного пути с нашего выгона нет. Разумеется, что, в конце концов, догадались, и утром следующего дня нашли корову на другом берегу реки, где она облюбовала себе лужок и на нем паслась. Всё-таки коровы – довольно бестолковые животные. Лошадь, кошка или собака всегда найдут дорогу домой. А ворожея оказалась совершенно права.

Факт второй. Брат Толик, когда был маленьким, начал заикаться, испугавшись коровы (опять корова), которая почему-то пошла на него, опустив рога. Его как-то лечили, заставляли говорить нараспев, но ничего не помогало. И тогда бабушка, а может быть мама, пригласили старушку-знахарку. Я, помнится, подсматривал за ее действиями. Она о чем-то разговаривала с братиком, наливала какую-то воду, шептала на нее, заставила эту воду выпить, поводила брата вокруг дома, а потом заставила сделать пи-пи на угол дома. И брат заикаться перестал. Вот вам и ненаучный метод.

Несколько фрагментарных воспоминаний. Когда я был совсем маленьким, на улицах можно было встретить калек без руки, без ноги, или с другими увечьями, полученными на фронтах Великой Отечественной Войны. Надо сказать, что государство мало заботилось о своих защитниках. Это Алексею Маресьеву сделали настоящие протезы вместо ампутированных ног, а Тулунские простолюдины ковыляли кое-как на деревяшках. В аптеке, куда мы заходили с бабушкой, можно было наблюдать людей, которые получали какие-то ампулы, и тут же сами делали себе уколы принесенными с собой шприцами. Бабушка объясняла, что это болеутоляющее средство-морфий, которое выдается по специальным документам раненным, имеющим сильные, постоянные боли. С каждым годом калек на улицах становилось меньше и меньше. Еще в те годы по улицам ходили нищие и просили подаяние. Что это были за люди мне неизвестно, но бабушка всегда им давала какую-то еду, а не только кусок хлеба, как они просили. Но со временем этих нищих резко не стало. И еще помнится, по улицам разъезжал старьевщик на телеге с лошадкой и принимал кости, тряпки и металлический лом. Это был чисто детский промысел и старьевщик рассчитывался с поставщиками ленточками для бантиков, рыболовными крючками и надувными шариками.

Как-то в начале лета городскими властями был устроен праздник, по-моему, в виде альтернативы православной троице. Выставки-ярмарки тогда уже не проводились. И мама повела нас с Толиком на этот праздник. Там были организованы какие-то аттракционы, продуктовые ларьки и собралось множество народа, т.к. иных развлечений, кроме кино, и танцев в горсаду не было. Мы решили отведать мороженого, которое было редкостью, и встали в огромную, шевелящуюся очередь. Дело закончилось тем, что мы простояли в очереди несколько часов, мороженого нам не досталось, на аттракционы мы не попали, и уставшие до невозможности пошли домой. Мы с мамой потом частенько со смехом вспоминали, как «покушали мороженого». Зато, как говорится, есть что вспомнить. Если бы купили мороженое, то этот праздник просто бы забылся.

В те, уже далекие годы конца пятидесятых – начале шестидесятых все жили бедновато, довольствовались малым, и на всём экономили. Но никто не унывал, а наоборот – все пели песни. Пели родители, если что-нибудь делали, и работа спорилась. Пели соседи. Помню, сидит соседский мальчик Лёнька на крылечке, чистит картошку на их большую семью и распевает про новоселов, которые едут по земле целинной. Или идут девчонки с края нашей улицы, идут в ногу, построившись в ряд, и поют. Если с классом куда-нибудь шли, то с песней. А когда собирались наши родичи, чтобы отметить какой-нибудь праздник, то песням не было конца. Да не просто пели. Папа брал ложки, а дед Саша – мамин отец брал обычное оцинкованное ведро, и они на этих инструментах задавали ритм, и это здорово получалось. Песни пели и классические – народные и современные – советские. Да еще у каждого были свои любимые музыкальные произведения. У бабушки Аси – романс «Выхожу один я на дорогу» на стихи М. Лермонтова, а у бабушки Шуры (маминой мамы) – романс на стихи А. Пушкина «Зимний вечер». Непростые, однако, бабушки. Сейчас люди поют гораздо меньше. Другие условия, другие времена – другие нравы. Я сам любил, и сейчас люблю напевать.

С раннего детства меня донимали разные болячки, а больше всего ангина, которую лечили разными способами, но без особого успеха. В конце концов, дали направление в областную больницу, и мы поехали в Иркутск, где остановились у бабушкиной племянницы тети Нади. Было это, когда я закончил 4 или 5 класс школы. В регистратуре поликлинического отделения больницы, куда мы сначала попали, оформили карточку, но на руки эти карточки почему-то не выдавали. Карточки разносили по этажам, коридорам и кабинетам молоденькие медсестры и несколько парней. Их было много, они сновали туда-сюда, и у всех девушек были выбеленные волосы, а у парней прически ёжиком (дань тогдашней моде). Я видом этих парней был очарован, и подумал, что нет на свете лучшей работы, чем вот так, ходить по красивым лестницам в белом халате с такой же прической, и носить бумаги, отвечая на вопросы бестолковых провинциальных пациентов. Мне назначили оперативное лечение и направили в стационар, который размещался в старинном здании с неимоверно толстыми стенами. Ширина подоконника была такая, что мы с ногами ложились поперек него и смотрели в окно. Палата также была огромной, и было нас там человек двадцать – взрослые мужчины и дети. Наверное, взрослых специально подмешивали для соблюдения порядка и дисциплины. Первую ночь мне пришлось спать с каким-то мальчиком на одной кровати. Его, в принципе, выписали, но родители за ним по каким-то причинам приехали только на следующий день, но меня это нисколько не огорчило. Операция по удалению гланд и послеоперационный период прошли удачно, и врач сказал мне, что на следующий день меня выпишут. Утром это подтвердили, и я начал собираться на выход, преодолевая возникающие проблемы. Сначала без родителей не хотели выдавать в гардеробе мою одежду (мы все были в больничных халатах), но я как-то убедил тётю, что меня точно выписали. Потом вообще не выпускали на выходе, но мальчишка – мой сосед по палате, который уже давно находился в больнице, и знал все ходы и выходы, показал мне какой-то служебный проход, и я оказался на улице. И чего меня понесло – я даже не знал, как ехать в дом тети Нади, но точно помнил адрес: ул. Франк-Каменецкого, 22. У меня были какие-то денежки, которые дала мама для больничного буфета, и я, набравшись смелости, спросил у водителя подъехавшего такси, сколько будет стоить проезд по этому адресу. Водитель назвал ориентировочную сумму, и оказалось, что моих денег достаточно. На мою просьбу отвезти меня, водитель засомневался и стал уточнять – не сбежал ли я из больницы, и почему один без взрослых, но я уверил его, что меня точно выписали, и мы поехали. Дома у тети Нади никого не оказалось, и я уселся на солнышке, на деревянном крылечке большого многоквартирного, деревянного дома и стал ждать. Сколько длилось ожидание, я не помню, но первой появилась расстроенная и заплаканная мама, и чуть не убила меня. В больнице она получила у врача нужные документы и пошла за мной в палату, но, ни меня, ни моих вещей на месте не оказалось. Меня стали искать в больнице, не нашли, а потом устроили расследование, и пацаны раскололись – сказали, что я ушел по служебному ходу. Мама поискала меня возле больницы, расспрашивала людей, а потом, отчаявшись, отправилась на нашу квартиру. Почему я так поступил – неизвестно. Может быть, меня не предупредили, что за мной придут, хотя мама навещала меня в больнице ежедневно. Может быть, хотел проявить самостоятельность, а может, просто с дури.

В школе два раза в год (1 Мая и 7 Ноября) мы ходили на демонстрации. Что интересно, 9 Мая – День Победы до 1965 года был обычным рабочим днем, и никак не отмечался. Однако, фронтовики, включая нашего папу, который защищал Ленинград и прошел с боями до Берлина и Праги, этот день считали праздником, и как-то обязательно отмечали. Мама в последние годы войны работала медсестрой в эвакогоспитале, и всегда считала этот день самым большим праздником. И только в 1965 году День Победы стал праздничным днем, фронтовики на законных основаниях надели свои боевые награды, и вышли на улицы. С какого класса нас стали посылать на демонстрации, я не помню, но в первом классе точно не ходили – были еще маленькие. Явка на демонстрацию была строго обязательной, и нужно было нести флаги и портреты руководителей страны. Собственно говоря, демонстрация – это шествие по главной улице, мимо трибуны с руководителями района и города, аналогично шествию «Бессмертный полк», которое проводится в настоящее время.

Когда мы учились в 4 классе, наша учительница Татьяна Трофимовна стала выявлять добровольцев, чтобы сделать дополнительный транспарант к предстоящей демонстрации 1 Мая, и мы с Сашей Малаховским вызвались это сделать, и сделали. Цифры и буквы вырезали лобзиком из фанеры, покрасили красными чернилами, и собрали в единую конструкцию. Никто нам не помогал, только палку нам дали в школьной столярной мастерской. Кстати, работать лобзиком меня научил мой двоюродный брат Саша, который привез лобзик в Тулун. Поближе познакомившись с Малаховским, мы совершили с ним дружеский обмен. Я отдал ему альбом с марками, которые собирал несколько лет, а он отдал мне гранату Ф-1 (лимонку) без взрывателя, которую я припрятал где-то дома. На гранату случайно наткнулся папа, и безжалостно закинул ее в озеро. Результат – ни альбома, ни гранаты. Несколько лет назад Малаховский, который живет на Украине, нашел меня в «Одноклассниках», и был этому очень рад. Мы переписывались, перезванивались, он обещал приехать повидаться, но потом связь по какой-то причине прервалась. Еще большим шиком считалось выпустить голубей на демонстрации во время прохождения мимо трибуны. У соседей была голубятня, и я в какой-то праздник выпросил у Лёньки пару голубей, которых засунул за отворот демисезонного пальто (было довольно холодно). Голуби там смирно отсидели, и я их с гордостью выпустил, а они полетели в свою голубятню. Когда я пришел домой и разделся, оказалось, что вся моя одежда запачкана голубиным пометом, который с трудом отчистили и отстирали.

Рассматривая старые фотографии, я вспомнил об одном незначительном эпизоде, который привел меня к длительным размышлениям и поискам. Как-то весной, когда мы учились, скорее всего, в 4 классе, мальчик по фамилии Мусатов (условно) уговорил меня пойти за подснежниками и обещал показать кое-что интересное. Я всегда был послушным ребенком, и после занятий шел домой, а в тот раз согласился и мы пошли на гору, где в то время только строился стекольный завод. Семья Мусатова жила в одном из новых многоквартирных домов завода. Мы оставили свои портфели, и пошли на известное Мусатову место. Это было совсем недалеко – на южном склоне горы. На склоне, очистившемся от снега, была масса красивых синих подснежников, и мы быстро нарвали по букету. Сибирские подснежники – это вам не какие-то крокусы, а большие красивые цветы. Затем Мусатов повел меня, как он сказал, к старинному, заброшенному татарскому кладбищу. Там действительно были какие-то вросшие в землю каменные плиты со вставками из более мягкого материала, похожего на стекло. Были ли какие-нибудь знаки или надписи на замшелых плитах, я категорически не помню, да меня это не интересовало, т.к. начала одолевать мысль, что мне давно пора быть дома, а до дома топать и топать. Донес ли я до дома подснежники, и был ли мне нагоняй, я не помню. Так вот, этот незначительный случай меня как-то зацепил в настоящее время – захотелось узнать про татарское кладбище. И я отправился в путь по волнам интернета. Читал статьи, монографии и рефераты, рассматривал множество фотографий. Полностью разобраться и идентифицировать виденные надгробия, разумеется, не удалось, только выяснил некоторые детали. Во-первых, кладбище было точно не татарское. Не было там, в древние времена никаких татар. А вот кроме бурят, кочевых и осёдлых, в бассейне реки Ия обитали тунгусы, или эвенки. Места и природных ресурсов хватало всем. Современная историческая наука подразделяет этих тунгусов-эвенков на верхнеокинских и нижнеокинских, а границей между их ареалами служила река Ия. Часть тунгусов нижнеокинской группы эвенков постоянно кочевали по реке Ие от истоков до места впадения в Оку. В 1627 году русские казаки «объясачили» эвенков, а позднее была организована Ийская волость, которая зарегистрировала рода тунгусов, как плательщиков ясака русскому царю. Я склоняюсь к мысли, что захоронения были бурятскими, исходя из места расположения на склоне горы, что характерно для бурятских ритуалов. И еще я в который раз убедился, что географические названия являются прекрасным хранителем истории. Названия населенных пунктов характеризуют основное свойство пункта, и объясняет – какая народность его образовала. Например, ближайшие к Тулуну деревни: Гуран – козье место (бурятский язык), Бадар – густой ельник (бурятский язык), Икей – глубокое русло реки (тунгусский язык), Манут – туманное место (бурятский язык) и т.д. (Источник – «Происхождение географических названий Иркутской области», Иркутск 1964 год). Следует особо отметить, что русские названия после освоения Сибири русскими давались, в подавляющем большинстве, только для новых населенных пунктов, гор и малых рек, не имеющих исторических названий (Братск, Железногорск и т.д.). И чего этот вопрос так меня увлек и сам не понимаю.

Основным источником информации и окном в мир у нас в те годы было радиовещание. Радио в доме было всегда с тех пор, как я себя помню. В старом доме это была черная картонная тарелка, которая стояла на почетном месте – на верхней полке этажерки с книгами. Даже прикасаться к радио нам – детям было категорически запрещено. Потом, уже в новом доме, появился более современный громкоговоритель в прямоугольном корпусе с регулятором громкости на передней панели. Как мне кажется, громкоговоритель назывался «Ангара». Со временем народ стал приобретать радиоприемники. Первым в нашем окружении приемник купил дядя Ваня – муж бабушкиной племянницы тети Паны. Мы специально ходили посмотреть и послушать это чудо. Приемник был в округлом пластмассовом корпусе красного цвета и имел патриотическое название – то ли «Звезда», то ли «Родина». У нас дома также появилась радиола «Муромец», которая имела дополнительную функцию проигрывания грампластинок. Папа и дедов племянник – мой тёзка Александр, сделали наружную антенну на высоких шестах и мы стали слушать всё подряд. Радиостанции на русском языке, чужая незнакомая речь, морзянка и просто шумы, и свисты воспринималось как дыхание окружающего нас необъятного мира.

Как-то в школе, классе, может быть, в пятом мы с ребятами разговорились о том, у кого дома какие радиоприемники, и мальчик по фамилии Галдус сказал, что у них приемник «Раку-54». Все удивились, так как такого никогда не слышали и не видели, а самый авторитетный мальчик в классе – Саша сказал, что у Галдуса никакого приемника вообще нет, а название он придумал, но очень неудачно. Галдус обиделся и ушел. С маркой приемника всё выяснилось на следующий день. Дома Галдус пожаловался, что ему не верят, хотя «Раку-54» вот он – стоит перед глазами. Его отец расхохотался и сказал, что на самом деле марка приемника «Баку-54», а нижний правый кусочек буквы «Б» на надписи, выполненной письменными буквами с завитушками, он случайно отломил. Вот так и получилось «Раку». Поначалу в семье в шутку говорили «Раку», а потом привыкли.

Радиовещание в те уже далекие советские годы было, безусловно, политизированным. Ежедневно дикторы зачитывали передовую статью газеты «Правда». Перед праздниками 1 Мая (день международной солидарности трудящихся) и 7 Ноября (день Великой Октябрьской революции 1917 года) по радио зачитывались и неоднократно повторялись «Призывы ЦК КПСС к советскому народу». Призывы эти звучали примерно так: «Да здравствует 1 Мая – день международной солидарности трудящихся всех стран», или «Слава советскому народу – строителю коммунизма» и т.д. Призывов было много – наверное, порядка сотни и они касались всех слоев общества. Также систематически зачитывалась так называемая «схема №1 для районных и областных газет», в которой сообщались основные внутренние и международные события, назывались должности и имена руководителей и политических деятелей. При этом труднопроизносимые и иностранные имена назывались по буквам. Например, Патрис Лумумба (был такой африканский политик, которого, как мне помнится, поддерживал СССР) назывался по буквам так: «Леонид – Ульяна – Михаил – Ульяна – Михаил – Борис – Анна» и т.д. Еще часто звучал лозунг «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения».

Тем не менее, радиовещание было исключительно разнообразным, не в пример нынешнему вещанию, заточенному на рекламу, в основном, медицинских препаратов. Были разнообразные передачи для детей, в т.ч. познавательные, для молодежи, спортивные трансляции, музыкальные концерты. В развлекательных передачах «В субботу вечером» и «С добрым утром» (по воскресеньям) звучали юмор и новые песни, представлялись новые исполнители. Благодаря этим передачам я познакомился с творчеством А. Городницкого, Ю. Визбора, Н. Матвеевой и других советских бардов, чьи песни люблю до сих пор. Еще была передача «Разучиваем новую песню». Песни разучивали, в основном, патриотические. Проходило это следующим образом. Сначала ведущий программы сообщал, что по просьбам радиослушателей разучиваем такую-то новую песню, сообщал авторов музыки и текста и включал для прослушивания эту песню. Затем под запись диктовались слова первого куплета, исполнялся этот куплет, и так по очереди все куплеты. Затем вся песня исполнялась еще раз в полном объеме. При таком подходе всё можно было запомнить и без записи слов. И окончательно всем слушателям предлагалось пропеть песню вместе с исполнителями. Помню, я что-то мастерил в летней кухне, и вместе с Иосифом Кобзоном орал во весь голос заученную песню «Куба – любовь моя».

Приятные воспоминания сохранились и о рубрике, которая называлась «Театр у микрофона», а может быть «Радиотеатр». Это были спектакли, которые ставили настоящие мастера своего дел так, что слушателю казалось, что он видит происходящее своими глазами – как будто смотрит спектакль по телевизору. Были спектакли и на злобу дня, т.е. на какие-то производственные темы, были и по авторам-классикам. Точно помню, что мы всей семьей с нетерпением ожидали очередной «серии» приключений Шерлока Холмса и доктора Ватсона и с замиранием сердца слушали зловещий вой собаки Баскервилей.

12 апреля 1961 года по радио была передана информация о первом полете человека в космическое пространство. Стоял погожий весенний день, снег и верхний слой земли уже оттаяли и я, устроившись на солнышке, придумал очень интересное занятие – забивал в землю металлические клапаны (стержни с нашлепкой на одном конце), потом их вытаскивал и снова забивал. Занятие это казалось мне исключительно увлекательным. Неожиданно заработали уличные громкоговорители, и послышался голос, скорее всего, знаменитого диктора Юрия Левитана: – «Внимание! Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Через несколько минут будет передано важное правительственное сообщение». Это сообщение передавалось несколько раз подряд, и я, бросив увлекательное занятие, побежал домой, где были бабушка и дедушка. Радио в доме было выключено и его немедленно включили. Бабушка с дедом, послушав предупреждение о сообщении, решили, что началась война. Пришла бабушкина племянница тетя Пана, которая так же решила, что это война. Все с нетерпением ждали сообщения, почему-то неотрывно смотря на репродуктор, и дождались. В космос полетел советский гражданин Юрий Гагарин на корабле «Восток», который совершил один оборот вокруг планеты Земля и благополучно вернулся на родную землю. Наверное, мы кричали ура и радовались, но ничего этого не запомнилось.

Мое детство как-то неожиданно выскочило из укромного уголка, в котором оно таилось десятилетиями. Я его не будил – само выскочило. Собственно говоря, началось с того, что перебирая старые фотографии, я решил сделать к некоторым из них пояснительные надписи. Приклеил первое фото на лист бумаги и начал подписывать, и обнаружил, что рука писать разучилась. Уже сколько лет вручную не пишем – всё на клавиатуре компьютера. Стал сканировать и подписывать фотографии, и как-то втянулся в детали, и пошло-поехало. Получились целые воспоминания, а с какой целью я их написал, и сам не знаю. Что получилось – то получилось. Изложил всё так, как помнится. Возможно, за прошедшие годы современная действительность наложила свой след на прошедшие события и факты, но устранить эти влияния я не в состоянии.

В заключение хочу сделать акцент на том, что наши ближайшие родственники принимали участие в трех последних войнах. Повезло только нашему поколению, хотя как сказать. Были Даманский, Афганистан и Чечня, а брат Анатолий во время «перестройки» чуть не попал в мясорубку Карабахского конфликта, куда правительство направило вертолетами людей из запаса для «примирения». Однако наш народ проявил единодушие и устроил такое противостояние на площадях городов (наш папа принимал участие), что всех немедленно вернули по домам. И еще в Приднестровье погиб сын бабушкиной племянницы тети Степы, куда он поехал добровольцем.

Еще не могу не отметить, что в те годы я неоднократно совершал необдуманные и безрассудные поступки, но, наверное, это присуще не только мне, а молодости вообще, да и человек по своей природе, как говорится, грешен.

Сейчас Тулун переживает не самые лучшие времена. Перестройка и последующая демократизация привели к тому, что многие предприятия попросту остановили свою деятельность, что привело к уменьшению населения и росту преступности. Тулун включен в список моногородов Российской Федерации. Существуют какие-то программы государственной помощи таким городам. Остается надеяться, что со временем ситуация улучшится и всё придет в норму.

В оформлении обложки использовано фото автора.