Полная версия
Купить и скачатьДобавить В библиотеку
Полное собрание стихотворений
Автор:
Жанр:
Год написания книги: 2009
Тэги:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Сквозь винный хрусталь
В длинной сказкеТайно кроясь,Бьет условный час.В темной маскеПрорезьЯрких глаз.Нет печальней покрывала,Тоньше стана нет…– Вы любезней, чем я знала,Господин поэт!– Вы не знаете по-русски,Госпожа моя…На плече за тканью тусклой,На конце ботинки узкойДремлет тихая змея.9 января 1907
В углу дивана
Но в камине дозвенелиУгольки.За окошком догорелиОгоньки.И на вьюжном море тонутКорабли.И над южным морем стонутЖуравли.Верь мне, в этом мире солнцаБольше нет.Верь лишь мне, ночное сердце,Я – поэт!Я какие хочешь сказкиРасскажу,И какие хочешь маскиПриведу.И пройдут любые тениПри огне,Странных очерки виденийНа стене.И любой колени склонитПред тобой…И любой цветок уронитГолубой…9 января 1907
Тени на стене
Вот прошел король с зубчатымПляшущим венцом.Шут прошел в плаще крылатомС круглым бубенцом.Дамы с шлейфами, пажами,В розовых тенях.Рыцарь с темными цепямиНа стальных руках.Ах, к походке вашей, рыцарь,Шел бы длинный меч!Под забралом вашим, рыцарь,Нежный взор желанных встреч!Ах, петуший гребень, рыцарь,Ваш украсил шлем!Ах, скажите, милый рыцарь,Вы пришли зачем?К нашим сказкам, милый рыцарь,Приклоните слух…Эти розы, милый рыцарь,Подарил мне друг.Эти розаны – мне, рыцарь,Милый друг принес…Ах, вы сами в сказке, рыцарь!Вам не надо роз…9 января 1907
Насмешница
Подвела мне брови красным,Поглядела и сказала:«Я не Знала:Тоже можешь быть прекрасным,Темный рыцарь, ты!»И, смеясь, ушла с другими.А под сводами ночнымиПлыли тени пустоты,Догорали хрустали.Тени плыли, колдовали,Струйки винные дремали,И вдалиЗаливалось утро крикомПетуха…И летели тройки с гиком…И она пришла опятьИ сказала: «Рыцарь, что ты?Это – сны твоей дремоты.Что ты хочешь услыхать?Ночь глуха.Ночь не может пониматьПетуха».10 января 1907
Они читают стихи
Смотри: я спутал все страницы,Пока глаза твои цвели.Большие крылья снежной птицыМой ум метелью замели.Как странны были речи маски!Понятны ли тебе? – Бог весть!Ты твердо знаешь: в книгах – сказки,А в жизни – только проза есть.Но для меня неразделимыС тобою – ночь и мгла реки,И застывающие дымы,И рифм веселых огоньки.Не будь и ты со мною строгой,И маской не дразни меня.И в темной памяти не трогайИного – страшного – огня.10 января 1907
Неизбежное
Тихо вывела из комнат,Затворила дверь.Тихо. Сладко. Он не вспомнит,Не запомнит, что теперь.Вьюга память похоронит,Навсегда затворит дверь.Сладко в очи погляделаВзором как стрела.Слушай, ветер звезды гонит,Слушай, пасмурные кониТопчут звездные пределыИ кусают удила…И под маской – так спокойноРасцвели глаза.Неизбежно и спокойноВзор упал в ее глаза.13 января 1907
Здесь и там
Ветер звал и гнал погоню,Черных масок не догнал…Были верны наши кони,Кто-то белый помогал…Заметал снегами сани,Коней иглами дразнил,Строил башни из тумана,И кружил, и пел в тумане,И из снежного буранаОком темным сторожил.И метался ветер быстрыйПо бурьянам,И снопами мчались искрыПо туманам, —Ветер масок не догнал,И с высот сереброзвездныхТучу белую сорвал…И в открытых синих безднахОбозначились две тени,Улетающие в далиНезнакомой стороны…Странных очерки виденийВ черных масках танцевали —Были влюблены.13 января 1907
Смятение
Мы ли – пляшущие тени?Или мы бросаем тень?Снов, обманов и виденийДогоревший полон день.Не пойму я, что нас манит,Не поймешь ты, что со мной,Чей под маской взор туманитСумрак вьюги снеговой?И твои мне светят очиНаяву или во сне?Даже в полдне, даже в днеРазметались космы ночи…И твоя ли неизбежностьСовлекла меня с пути?И моя ли страсть и нежностьХочет вьюгой изойти?Маска, дай мне чутко слушатьСердце темное твое,Возврати мне, маска, душу,Горе светлое мое!13 января 1907
Обреченный
Тайно сердце просит гибели.Сердце легкое, скользи…Вот меня из жизни вывелиСнежным серебром стези…Как над тою дальней прорубьюТихий пар струит вода,Так своею тихой поступьюТы свела меня сюда.Завела, сковала взорамиИ рукою обняла,И холодными призерамиБелой смерти предала…И в какой иной обителиМне влачиться суждено,Если сердце хочет гибели,Тайно просится на дно?12 января 1907
Нет исхода
Нет исхода из вьюг,И погибнуть мне весело.Завела в очарованный круг,Серебром своих вьюг занавесила…Тихо смотрит в меня,Темноокая.И, колеблемый вьюгами Рока,Я взвиваюсь, звеня,Пропадаю в метелях…И на снежных постеляхСпят цари и героиМинувшего дняВ среброснежном покое —О, Твои, Незнакомая, снежные жертвы!И приветно глядят на меня:«Восстань из мертвых!»13 января 1907
Сердце предано метели
Сверкни, последняя игла,В снегах!Встань, огнедышащая мгла!Взмети твой снежный прах!Убей меня, как я убилКогда-то близких мне!Я всех забыл, кого любил,Я сердце вьюгой закрутил,Я бросил сердце с белых гор,Оно лежит на дне!Я сам иду на твой костер!Сжигай меня!Пронзай меня,Крылатый взор,Иглою снежного огня!13 января 1907На снежном костре
И взвился костер высокийНад распятым на кресте.Равнодушны, снежнооки,Ходят ночи в высоте.Молодые ходят ночи,Сестры – пряхи снежных зим,И глядят, открывши очи,Завивают белый дым.И крылатыми очамиНежно смотрит высота.Вейся, легкий, вейся, пламень,Увивайся вкруг креста!В снежной маске, рыцарь милый,В снежной маске ты гори!Я ль не пела, не любила,Поцелуев не дарилаОт зари и до зари?Будь и ты моей любовью,Милый рыцарь, я стройна,Милый рыцарь, снежной кровьюЯ была тебе верна.Я была верна три ночи,Завивалась и звала,Я дала глядеть мне в очи,Крылья легкие дала…Так гори, и яр и светел,Я же – легкою рукойРазмету твой легкий пепелПо равнине снеговой.13 января 1907
Усталость
Кому назначен темный жребий,Над тем не властен хоровод.Он, как звезда, утонет в небе,И новая звезда взойдет.И краток путь средь долгой ночи,Друзья, близка ночная твердь!И даже рифмы нет корочеГлухой, крылатой рифмы: смерть.И есть ланит живая алость,Печаль свиданий и разлук…Но есть паденье, и усталость,И торжество предсмертных мук.14 февраля 1907
Ненужная весна
1
Отсеребрилась; отзвучала…И вот из-за домов, пьяна,В пустую комнату стучалаНенужно ранняя весна.Она сера и неумыта,Она развратна до конца.Как свиньи тычутся в корыта,Храпит у моего крыльца.И над неубранной постельюСклонилась, давит мне на грудь,И в сердце, смятое метелью,Бесстыдно хочет заглянуть.Ну, что же! Стисну зубы, встречу,И, выбрав хитрый, ясный миг,Ее заклятьем изувечуИ вырву пожелтелый клык!Пускай трясет визгливым рылом:Зачем непрошеной вошла,Куда и солнце не входило,Где ночь метельная текла!2
В глазах ненужный день так ярок,Но в сердце неотлучно – ночь.За красоту мою – в подарокСтаруха привела мне дочь.«Вот, проводи с ней дни и ночи:Смотри, она стройна, как та.Она исполнит всё, что хочешь:Она бесстыдна и проста».Смотрю. Мой взор – слепой и зоркий«Она красива, дочь твоя.Вот, погоди до Красной Горки:Тогда с ней повенчаюсь я».3
Зима прошла. Я болен.Я вновь в углу, средь книг.Он, кажется, доволен,Досужий мой двойник.Да мне-то нет досугаБолтать про всякий вздор.Мы поняли друг друга?Ну, двери на запор.Мне гости надоели.Скажите, что грущу.А впрочем, на неделе —Лишь одного впущу:Того, кто от занятийУтратил цвет лица,И умер от заклятийВолшебного кольца.18 марта 1907
«Придут незаметные белые ночи…»
Придут незаметные белые ночи.И душу вытравят белым светом.И бессонные птицы выклюют очи.И буду ждать я с лицом воздетым.Я буду мертвый – с лицом подъятымПридет, кто больше на свете любитВ мертвые губы меня поцелует,Закроет меня благовонным платом.Придут другие, разрыхлят глыбы,Зароют – уйдут беспокойно прочьОни обо мне помолиться могли бы,Да вот – помешала белая ночь'.18 марта 1907
«Ушла. Но гиацинты ждали…»
Ушла. Но гиацинты ждали,И день не разбудил окна,И в легких складках женской шалиЦвела ночная тишина.В косых лучах вечерней пыли,Я знаю, ты придешь опятьБлагоуханьем нильских лилийМеня пленять и опьянять.Мне слабость этих рук знакома,И эта шепчущая речь,И стройной талии истома,И матовость покатых плеч.Но в имени твоем – безмерность,И рыжий сумрак глаз твоихТаит змеиную неверностьИ ночь преданий грозовых.И, миру дольнему подвластна,Меж всех – не знаешь ты одна,Каким раденьям ты причастна,Какою верой крещена.Войди, своей не зная воли,И, добрая, в глаза взгляни,И темным взором острой болиЖивое сердце полосни.Вползи ко мне змеей ползучей,В глухую полночь оглуши,Устами томными замучай,Косою черной задуши.31 марта
1907
«За холмом отзвенели упругие латы…»
За холмом отзвенели упругие латы,И копье потерялось во мгле.Не сияет и шлем – золотой и пернатый —Всё, что было со мной на земле.Встанет утро, застанет раскинувшим руки,Где я в небо ночное смотрел.Солнцебоги, смеясь, напрягут свои луки,Обольют меня тучами стрел.Если близкое утро пророчит мне гибель,Неужели твой голос молчит?Чую, там, под холмами, на горном изгибеЛик твой молнийный гневом горит!Воротясь, ты направишь копье полуночиСолнцебогу веселому в грудь.Я увижу в змеиных кудрях твои очи,Я услышу твой голос: «Забудь».Надо мною ты в синем своем покрывале,С исцеляющим жалом – змея…Мы узнаем с тобою, что прежде знавали,Под неверным мерцаньем копья!2 апреля 1907
«Зачатый в ночь, я в ночь рожден…»
Зачатый в ночь, я в ночь рожден,И вскрикнул я, прозрев:Так тяжек матери был стон,Так черен ночи зев.Когда же сумрак поредел,Унылый день повлекКлубок однообразных дел,Безрадостный клубок.Что быть должно – то быть должно,Так пела с детских летШарманка в низкое окно,И вот – я стал поэт.Влюбленность расцвела в кудряхИ в ранней грусти глаз.И был я в розовых цепяхУ женщин много раз.И всё, как быть должно, пошло:Любовь, стихи, тоска;Всё приняла в свое руслоСпокойная река.Как ночь слепа, так я был слеп,И думал жить слепой…Но раз открыли темный склеп,Сказали: Бог с тобой.В ту ночь был белый ледоход,Разлив осенних вод.Я думал: «Вот, река идет».И я пошел вперед.В ту ночь река во мгле была,И в ночь и в темнотуТа – незнакомая – пришлаИ встала на мосту.Она была – живой костерИз снега и вина.Кто раз взглянул в желанный взор,Тот знает, кто она.И тихо за руку взялаИ глянула в лицо.И маску белую далаИ светлое кольцо.«Довольно жить, оставь слова,Я, как метель, звонка,Иною жизнию жива,Иным огнем ярка».Она зовет. Она манит.В снегах земля и твердь.Что мне поет? Что мне звенит?Иная жизнь! Глухая смерть?12 апреля 1907
«В темной комнате ты обесчещена…»
В темной комнате ты обесчещена,Светлой улице ты предана,Ты идешь, красивая женщина,Ты пьяна!Шлейф ползет за тобой и треплется,Как змея, умирая в пыли…Видишь ты: в нем жизнь еще теплится'Запыли!12 апреля 1907
«Я насадил мой светлый рай…»
Моей матери
Я насадил мой светлый райИ оградил высоким тыном,И в синий воздух, в дивный крайПриходит мать за милым сыном.«Сын, милый, где ты?» – Тишина.Над частым тыном солнце зреет,И медленно и верно греетДолину райского вина.И бережно обходит матьМои сады, мои заветы,И снова кличет: «Сын мой! Где ты?»Цветов стараясь не измять…Всё тихо. Знает ли она,Что сердце зреет за оградой?Что прежней радости не надоВкусившим райского вина?Апрель 1907
«Ты пробуждалась утром рано…»
Ты пробуждалась утром раноИ покидала милый дом.И долго, долго из туманаКопье мерцало за холмом.А я, чуть отрок, слушал толкиПро силу дивную твою,И шевелил мечей осколки,Тобой разбросанных в бою.Довольно жить в разлуке прежнейНе выйдешь из дому с утра.Я всё влюбленней и мятежнейСмотрю в глаза твои, сестра!Учи меня дневному бою —Уже не прежний отрок я,И миру тесному откроюПолет свободного копья!Апрель (?) 1907
«С каждой весною пути мои круче…»
С каждой весною пути мои круче,Мертвенней сумрак очей.С каждой весною ясней и певучейТаинства белых ночей.Месяц ладью опрокинул в последнейБледной могиле, – и вотСтертые лица и пьяные бредни…Карты… Цыганка поет.Смехом волнуемый черным и громкимБыл у нас пламенный лик.Свет набежал. Промелькнули потемки.Вот он: бесстрастен и дик.Видишь, и мне наступила на горло;Душит красавица ночь…Краски последние смыла и стерла…Что ж? Если можешь, пророчь..Ласки мои неумелы и грубы.Ты же – нежнее, чем май.Что же? Целуй в помертвелые губы.Пояс печальный снимай.7 мая 1907
«Ты отошла, и я в пустыне…»
Ты отошла, и я в пустынеК песку горячему приник.Но слова гордого отнынеНе может вымолвить язык.О том, что было, не жалея,Твою я понял высоту:Да. Ты – родная ГалилеяМне – невоскресшему Христу.И пусть другой тебя ласкает,Пусть множит дикую молву:Сын Человеческий не знает,Где приклонить ему главу.30 мая 1907
«Я ухо приложил к земле…»
Я ухо приложил к земле.Я муки криком не нарушу.Ты слишком хриплым стоном душуБессмертную томишь во мгле!Эй, встань и загорись и жги!Эй, подними свой верный молот,Чтоб молнией живой расколотБыл мрак, где не видать ни зги!Ты роешься, подземный крот!Я слышу трудный, хриплый голос…Не медли. Помни: слабый колосПод их секирой упадет…Как зерна, злую землю ройИ выходи на свет. И ведай:За их случайною победойРоится сумрак гробовой.Лелей, пои, таи ту новь,Пройдет весна – над этой новью,Вспоенная твоею кровью,Созреет новая любовь.3 июня 1907
«Тропами тайными, ночными…»
Тропами тайными, ночными,При свете траурной зари,Придут замученные ими,Над ними встанут упыри.Овеют призраки ночныеИх помышленья и дела,И загниют еще живыеИх слишком сытые тела.Их корабли в пучине воднойНе сыщут ржавых якорей,И не успеть дочесть отходнойТебе, пузатый иерей!Довольных сытое обличье,Сокройся в темные гроба!Так нам велит времен величьеИ розоперстая судьба!Гроба, наполненные гнилью,Свободный, сбрось с могучих плеч!Всё, всё – да станет легкой пыльюПод солнцем, не уставшим жечь!3 июня 1907
Девушке
Ты перед ним – что стебель гибкий,Он пред тобой – что лютый зверь.Не соблазняй его улыбкой,Молчи, когда стучится в дверь.А если он ворвется силой,За дверью стань и стереги:Успеешь – в горнице немилойСухие стены подожги.А если близок час позорный,Ты повернись лицом к углу,Свяжи узлом платок свой черныйИ в черный узел спрячь иглу.И пусть игла твоя вонзитсяВ ладони грубые, когдаВ его руках ты будешь биться,Крича от боли и стыда…И пусть в угаре страсти грубойОн не запомнит, сгоряча,Твои оттиснутые зубыГлубоким шрамом вдоль плеча!6 июня 1907
«Сырое лето. Я лежу…»
Сырое лето. Я лежуВ постели – болен. Что-то подступаетГорячее и жгучее в груди.А на усадьбе, в тенях светлой ночи,Собаки с лаем носятся вкруг дома.И меж своих – я сам не свой. Меж кровныхБескровен – и не знаю чувств родства.И люди опостылели немногимЛишь меньше, чем убитый мной комар.И свечкою давно озареноТо место в книжке, где профессор скучный.Как ноющий комар, – поет мне в уши,Что женщина у нас угнетенаИ потому сходна судьбой с рабочим.Постой-ка! Вот портрет: седой профессор —Прилизанный, умытый, тридцать пятьИзданий книги выпустивший! Стой!Ты говоришь, что угнетен рабочий?Постой: весной я видел смельчака,Рабочего, который смело на смертьПойдет, и с ним – друзья. И горны замолчатИ остановятся работы разомНа фабриках. И жирный фабрикантПоклонится рабочим в ноги. Стой!Ты говоришь, что женщина – раба?Я знаю женщину. В ее душеБыл сноп огня. В походке – ветер.В глазах – два моря скорби и страстейИ вся она была из легкой персти —Дрожащая и гибкая. Так вот,Профессор, четырех стихий союзБыл в ней одной. Она могла убить —Могла и воскресить. А ну-ка, тыУбей, да воскреси потом! Не можешь?А женщина с рабочим могут.20 июня 1907
Песельник
Там за лесом двадцать девок
Расцветало краше дня.
Сергей ГородецкийЯ. – песельник. Я девок вывожуВ широкий хоровод. Я с ветром ворожу.Я голосом тот край, где синь туман, бужу,Я песню длинную прилежно вывожу.Ой, дальний край! Ты – мой! Ой, косынькуразвей!Ой, девка, заводи в глухую топь весной!Эй, девка, собирай лесной туман косой!Эй, песня, веселей! Эй, сарафан, алей!Легла к земле косой, туманится росой…Яр темных щек загар, что твой лесной пожар…И встала мне женой… Ой, синь туман, ты – мойАл сарафан – пожар, что девичий загар!24 июня 1907
«В этот серый летний вечер…»
В этот серый летний вечер,Возле бедного жилья,По тебе томится ветер,Черноокая моя!Ты в каких степях гуляла,Дожидалась до звезды,Не дождавшись, обнималаПрутья ивы у воды?Разлюбил тебя и бросил,Знаю – взял, чего хотел,Бросил, вскинул пару весел,Уплывая, не запел…Долго ль песни заунывнойТы над берегом ждала,И какой реке разливнойДушу-бурю предала?25 июня 1907
Вольные мысли
(Посв. Г. Чулкову)
1. О смерти
Всё чаще я по городу брожу.Всё чаще вижу смерть – и улыбаюсьУлыбкой рассудительной. Ну, что же?Так я хочу. Так свойственно мне знать,Что и ко мне придет она в свой час.Я проходил вдоль скачек по шоссе.День золотой дремал на грудах щебня,А за глухим забором – ипподромПод солнцем зеленел. Там стебли злаковИ одуванчики, раздутые весной,В ласкающих лучах дремали. А вдалиТрибуна придавила плоской крышейТолпу зевак и модниц. Маленькие флагиПестрели там и здесь. А на забореПрохожие сидели и глазели.Я шел и слышал быстрый гон конейПо грунту легкому. И быстрый топотКопыт. Потом – внезапный крик:«Упал! Упал!» – кричали на заборе,И я, вскочив на маленький пенек,Увидел всё зараз: вдали летелиЖокеи в пестром – к тонкому столбу.Чуть-чуть отстав от них, скакала лошадьБез седока, взметая стремена.А за листвой кудрявеньких березок,Так близко от меня – лежал жокей,Весь в желтом, в зеленях весенних злаков,Упавший навзничь, обратив лицоВ глубокое ласкающее небо.Как будто век лежал, раскинув рукиИ ногу подогнув. Так хорошо лежал.К нему уже бежали люди. Издали,Поблескивая медленными спицами, ландоКатилось мягко. Люди подбежалиИ подняли его…И вот повислаБеспомощная желтая ногаВ обтянутой рейтузе. ЗавалиласьИм на плечи куда-то голова…Ландо подъехало. К его подушкамТак бережно и нежно приложилиЦыплячью желтизну жокея. ЧеловекВскочил неловко на подножку, замер,Поддерживая голову и ногу,И важный кучер повернул назад.И так же медленно вертелись спицы,Поблескивали козла, оси, крылья…Так хорошо и вольно умереть.Всю жизнь скакал – с одной упорной мыслью,Чтоб первым доскакать. И на скакуЗапнулась запыхавшаяся лошадь,Уж силой ног не удержать седла,И утлые взмахнулись стремена,И полетел, отброшенный толчком…Ударился затылком о родную,Весеннюю, приветливую землю,И в этот миг – в мозгу прошли все мыслиЕдинственные нужные. Прошли —И умерли. И умерли глаза.И труп мечтательно глядит наверх.Так хорошо и вольно.Однажды брел по набережной я.Рабочие возили с барок в тачкахДрова, кирпич и уголь. И рекаБыла еще синей от белой пены.В отстегнутые вороты рубахГлядели загорелые тела,И светлые глаза привольной РусиБлестели строго с почерневших лиц.И тут же дети голыми ногамиМесили груды желтого песку,Таскали – то кирпичик, то полена,То бревнышко. И прятались. А тамУже сверкали грязные их пятки,И матери – с отвислыми грудямиПод грязным платьем – ждали их, ругалисьИ, надавав затрещин, отбиралиДрова, кирпичики, бревёшки. И тащили,Согнувшись под тяжелой ношей, вдаль.И снова, воротясь гурьбой веселой,Ребятки начинали воровать:Тот бревнышко, другой – кирпичик…И вдруг раздался всплеск воды и крик.«Упал! Упал!» – опять кричали с барки.Рабочий, ручку тачки отпустив,Показывал рукой куда-то в воду,И пестрая толпа рубах несласьТуда, где на траве, в камнях булыжных,На самом берегу – лежала сотка.Один тащил багор.А между свай,Забитых возле набережной в воду,Легко покачивался человекВ рубахе и в разорванных портках.Один схватил его. Другой помог,И длинное растянутое тело,С которого ручьем лилась вода,Втащили на берег и положили.Городовой, гремя о камни шашкой,Зачем-то щеку приложил к грудиНамокшей, и прилежно слушал,Должно быть, сердце. Собрался народ,И каждый вновь пришедший задавалОдни и те же глупые вопросы:Когда упал, да сколько пролежалВ воде, да сколько выпил?Потом все стали тихо отходить,И я пошел своим путем, и слушал,Как истовый, но выпивший рабочийАвторитетно говорил другим,Что губит каждый день людей виноПойду еще бродить. Покуда солнце,Покуда жар, покуда головаТупа, и мысли вялы…Сердце!Ты будь вожатаем моим. И смертьС улыбкой наблюдай. Само устанешь,Не вынесешь такой веселой жизни,Какую я веду. Такой любвиИ ненависти люди не выносят,Какую я в себе ношу.Хочу,Всегда хочу смотреть в глаза людские,И пить вино, и женщин целовать,И яростью желаний полнить вечер,Когда жара мешает днем мечтатьИ песни петь! И слушать в мире ветер!2. Над озером
С вечерним озером я разговор ведуВысоким ладом песни. В тонкой чащеВысоких сосен, с выступов песчаных,Из-за могил и склепов, где огниЛампад и сумрак дымно-сизый, —Влюбленные ему я песни шлю.Оно меня не видит – и не надо.Как женщина усталая, оноРаскинулось внизу и смотрит в небо,Туманится, и даль поит туманом,И отняло у неба весь закат.Все исполняют прихоти его:Та лодка узкая, ласкающая гладь,И тонкоствольный строй сосновой рощи,И семафор на дальнем берегу,В нем отразивший свой огонь зеленый —Как раз на самой розовой воде.К нему ползет трехглазая змеяСвоим единственным стальным путем,И, прежде свиста, озеро доноситКо мне – ее ползучий, хриплый шум.Я на уступе. Надо мной – могилаИз темного гранита. Подо мной —Белеющая в сумерках дорожка.И кто посмотрит снизу на меня,Тот испугается: такой я неподвижный,В широкой шляпе, средь ночных могил,Скрестивший руки, стройный и влюбленныйв мирНо некому взглянуть. Внизу идутВлюбленные друг в друга: нет им делаДо озера, которое внизу,И до меня, который наверху.Им нужны человеческие вздохи,Мне нужны вздохи сосен и воды.А озеру – красавице – ей нужно,Чтоб я, никем не видимый, запелВысокий гимн о том, как ясны зори,Как стройны сосны, как вольна душа.Прошли все пары. Сумерки синей,Белей туман. И девичьего платьяЯ вижу складки легкие внизу.Задумчиво прошла она дорожкуИ одиноко села на ступенькиМогилы, не заметивши меня…Я вижу легкий профиль. Пусть не знает,Что знаю я, о чем пришла мечтатьТоскующая девушка… СветлеютВсе окна дальних дач: там – самовары,И синий дым сигар, и плоский смех…Она пришла без спутников сюда…Наверное, наверное прогонитЗатянутого в китель офицераС вихляющимся задом и ногами,Завернутыми в трубочки штанов!Она глядит как будто за туманы,За озеро, за сосны, за холмы,Куда-то так далёко, так далёко,Куда и я не в силах заглянуть…О, нежная! О, тонкая! – И быстроЕй мысленно приискиваю имя:Будь Аделиной! Будь Марией! Теклой!Да, Теклой!.. – И задумчиво глядитВ клубящийся туман… Ах, как прогонит!..А офицер уж близко: белый китель,Над ним усы и пуговица-нос,И плоский блин, приплюснутый фуражкой.Он подошел… он жмет ей руку!.. смотрятЕго гляделки в ясные глаза!..Я даже выдвинулся из-за склепа…И вдруг… протяжно чмокает ее,Дает ей руку и ведет на дачу!Я хохочу! Взбегаю вверх. БросаюВ них шишками, песком, визжу, пляшуСреди могил – незримый и высокий…Кричу: «Эй, Фёкла! Фёкла!» – И ониИспуганы, сконфужены, не знают,Откуда шишки, хохот и песок…Он ускоряет шаг, не забываяВихлять проворно задом, и она,Прижавшись крепко к кителю, почтиБегом бежит за ним…Эй, доброй ночи!И, выбегая на крутой обрыв,Я отражаюсь в озере… Мы видимДруг друга: «Здравствуй!» – я кричу…И голосом красавицы – лесаПрибрежные ответствуют мне: «Здравствуй!»Кричу: «Прощай!» – они кричат: «Прощай!»Лишь озеро молчит, влача туманы,Но явственно на нем отраженыИ я, и все союзники мои:Ночь белая, и бог, и твердь, и сосны…И белая задумчивая ночьНесет меня домой. И ветер свищетВ горячее лицо. Вагон летит…И в комнате моей белеет утро.Оно на всем: на книгах и столах,И на постели, и на мягком кресле,И на письме трагической актрисы:«Я вся усталая. Я вся больная.Цветы меня не радуют. Пишите…Простите и сожгите этот бред…»И томные слова… И длинный почерк,Усталый, как ее усталый шлейф…И томностью пылающие буквы,Как яркий камень в черных волосах.Шувалово
3. В северном море
Что сделали из берега морскогоГуляющие модницы и франты?Наставили столов, дымят, жуют,Пьют лимонад. Потом бредут по пляжу,Угрюмо хохоча и заражаяСоленый воздух сплетнями. ПотомПогонщики вывозят их в кибитках,Кокетливо закрытых парусиной,На мелководье. Там, переменивЗабавные тальеры и мундирыНа легкие купальные костюмы,И дряблость мускулов и грудей обнажив,Они, визжа, влезают в воду. ШарятНеловкими ногами дно. Кричат,Стараясь показать, что веселятся.А там – закат из неба сотворилГлубокий многоцветный кубок. РукиОдна заря закинула к другой,И сестры двух небес прядут один —То розовый, то голубой туман.И в море утопающая тучаВ предсмертном гневе мечет из очейТо красные, то синие огни.И с длинного, протянутого в море,Подгнившего, сереющего мола,Прочтя все надписи: «Навек с тобой»,Здесь были Коля с Катей», «ДиодорИеромонах и послушник ИсидорЗдесь были. Дивны божий дела», —Прочтя все надписи, выходим в мореВ пузатой и смешной моторной лодке.Бензин пыхтит и пахнет. Два крылаБегут в воде за нами. Вьется быстрый следИ, обогнув скучающих на пляже,Рыбачьи лодки, узкий мыс, маяк,Мы выбегаем многоцветной рябьюB просторную ласкающую соль.На горизонте, за спиной, далёкоБезмолвным заревом стоит пожар.Рыбачий Вольный остров распростертВ воде, как плоская спина морскогоЖивотного. А впереди, вдали —Огни судов и сноп лучей бродячихПрожектора таможенного судна.И мы уходим в голубой туман.Косым углом торчат над морем вехи,Метелками фарватер оградив,И далеко – от вехи и до вехи —Рыбачьих шхун маячат паруса…Над морем – штиль. Под всеми парусамиСтоит красавица – морская яхта.На тонкой мачте – маленький фонарь,Что камень драгоценной фероньеры,Горит над матовым челом небес.На острогрудой, в полной тишине,В причудливых сплетениях снастей,Сидят, скрестивши руки, люди в светлыхПанамах, сдвинутых на строгие черты.А посреди, у самой мачты, молча,Стоит матрос, весь темный, и глядит.Мы огибаем яхту, как прилично,И вежливо и тихо говоритОдин из нас: «Хотите на буксир?»И с важной простотой нам отвечаетСуровый голос: «Нет. Благодарю».И, снова обогнув их, мы глядимС молитвенной и полною душоюНа тихо уходящий силуэтКрасавицы под всеми парусами…На драгоценный камень фероньеры,Горящий в смуглых сумерках чела.Сестрорецкий курорт
