
Стихотворения

Александр Александрович Блок
Стихотворения

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Предчувствую тебя
Из цикла «Ante lucem»[1]
(1898–1900)
Servus – Reginae[2]
Не призывай. И без призываПриду во храм.Склонюсь главою молчаливоК твоим ногам.И буду слушать приказаньяИ робко ждать.Ловить мгновенные свиданьяИ вновь желать.Твоих страстей повержен силой,Под игом слаб.Порой – слуга; порою – милый;И вечно – раб.14 октября 1899Из цикла «Стихи о Прекрасной Даме»
(1901–1902)
«Я вышел. Медленно сходили…»
Я вышел. Медленно сходилиНа землю сумерки зимы.Минувших дней младые былиПришли доверчиво из тьмы…Пришли и встали за плечами,И пели с ветром о весне…И тихими я шел шагами,Провидя вечность в глубине…О, лучших дней живые были!Под вашу песнь из глубиныНа землю сумерки сходилиИ вечности вставали сны!..25 января 1901.С.-Петербург«И тяжкий сон житейского…»
И тяжкий сон житейского сознаньяТы отряхнешь, тоскуя и любя.Вл. СоловьевПредчувствую Тебя. Года проходят мимо —Всё в облике одном предчувствую Тебя.Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,И молча жду, – тоскуя и любя.Весь горизонт в огне, и близко появленье,Но страшно мне: изменишь облик Ты,И дерзкое возбудишь подозренье,Сменив в конце привычные черты.О, как паду – и горестно, и низко,Не одолев смертельныя мечты!Как ясен горизонт! И лучезарность близко.Но страшно мне: изменишь облик Ты.4 июня 1901. С. Шахматово«Я жду призыва, ищу ответа…»
Я жду призыва, ищу ответа,Немеет небо, земля в молчаньи,За желтой нивой – далёко где-то —На миг проснулось мое воззванье.Из отголосков далекой речи,С ночного неба, с полей дремотных,Всё мнятся тайны грядущей встречи,Свиданий ясных, но мимолетных.Я жду – и трепет объемлет новый,Всё ярче небо, молчанье глуше…Ночную тайну разрушит слово…Помилуй, боже, ночные души!На миг проснулось за нивой, где-то,Далеким эхом мое воззванье.Всё жду призыва, ищу ответа,Но странно длится земли молчанье…7 июля 1901«Я, отрок, зажигаю свечи…»
Имеющий невесту есть жених, а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха.
От Иоанна III, 29Я, отрок, зажигаю свечи,Огонь кадильный берегу.Она без мысли и без речиНа том смеется берегу.Люблю вечернее моленьеУ белой церкви над рекой,Передзакатное селеньеИ сумрак мутно-голубой.Покорный ласковому взгляду,Любуюсь тайной красоты,И за церковную оградуБросаю белые цветы.Падет туманная завеса.Жених сойдет из алтаря.И от вершин зубчатых лесаЗабрезжит брачная заря.7 июля 1902«Вхожу я в темные храмы…»
Вхожу я в темные храмы,Совершаю бедный обряд.Там жду я Прекрасной ДамыВ мерцаньи красных лампад.В тени у высокой колонныДрожу от скрипа дверей.А в лицо мне глядит, озаренный,Только образ, лишь сон о Ней.О, я привык к этим ризамВеличавой Вечной Жены!Высоко бегут по карнизамУлыбки, сказки и сны.О, Святая, как ласковы свечи,Как отрадны Твои черты!Мне не слышны ни вздохи, ни речи,Но я верю: Милая – Ты.25 октября 1902«Мне страшно с Тобой встречаться…»
Мне страшно с Тобой встречатьсяСтрашнее Тебя не встречать.Я стал всему удивляться,На всем уловил печать.По улице ходят тени,Не пойму – живут или спят.Прильнув к церковной ступени,Боюсь оглянуться назад.Кладут мне на плечи руки,Но я не помню имен.В ушах раздаются звукиНедавних больших похорон.А хмурое небо низко —Покрыло и самый храм.Я знаю: Ты здесь. Ты близко.Тебя здесь нет. Ты – там.5 ноября 1902Из цикла «Распутья»
(1902–1904)
«Я их хранил в приделе Иоанна…»
Я их хранил в приделе Иоанна,Недвижный страж, – хранил огонь лампад.И вот – Она, и к Ней – моя Осанна —Венец трудов – превыше всех наград.Я скрыл лицо, и проходили годы.Я пребывал в Служеньи много лет.И вот зажглись лучом вечерним своды,Она дала мне Царственный Ответ.Я здесь один хранил и теплил свечи.Один – пророк – дрожал в дыму кадил.И в Оный День – один участник Встречи —Я этих Встреч ни с кем не разделил.8 ноября 1902Песня Офелии
Он вчера нашептал мне много,Нашептал мне страшное, страшное…Он ушел печальной дорогой,А я забыла вчерашнее — забыла вчерашнее.Вчера это было – давно ли?Отчего он такой молчаливый?Я не нашла моих лилий в поле,Я не искала плакучей ивы — плакучей ивы.Ах, давно ли! Со мною, со мноюГоворили – и меня целовали…И не помню, не помню – скрою,О чем берега шептали — берега шептали.Я видела в каждой былинкеДорогое лицо его страшное…Он ушел по той же тропинке,Куда уходило вчерашнее — уходило вчерашнее…Я одна приютилась в поле,И не стало больше печали.Вчера это было – давно ли?Со мной говорили, и меня целовали — меня целовали.23 ноября 1902«Ей было пятнадцать лет. Но по стуку…»
Ей было пятнадцать лет. Но по стукуСердца – невестой быть мне могла.Когда я, смеясь, предложил ей руку,Она засмеялась и ушла.Это было давно. С тех пор проходилиНикому не известные годы и сроки.Мы редко встречались и мало говорили,Но молчанья были глубоки.И зимней ночью, верен сновиденью,Я вышел из людных и ярких зал,Где душные маски улыбались пенью,Где я ее глазами жадно провожал.И она вышла за мной, покорная,Сама не ведая, что ́ будет через миг.И видела лишь ночь городская, черная,Как прошли и скрылись: невеста и жених.И в день морозный, солнечный, красныйМы встретились в храме – в глубокой тишине.Мы поняли, что годы молчанья были ясны,И то, что свершилось – свершилось в вышине.Этой повестью долгих, блаженных исканийПолна моя душная, песенная грудь.Из этих песен создал я зданье,А другие песни – спою когда-нибудь.16 июня 1903. Bad Nauheim«Пристань безмолвна. Земля близка…»
Пристань безмолвна. Земля близка.Земли не видно. Ночь глубока.Стою на серых мокрых досках.Буря хохочет в седых кудрях.И слышу, слышу, будто кричу:«Поставьте в море на камне свечу!Когда пристанет челнок жены,Мы будем вместе с ней спасены!»И страшно, и тяжко в мокрый песокБьют волны, шлют волны седой намек…Она далёко. Ответа нет.Проклятое море, дай мне ответ!Далёко, там, камень! Там ставьте свечу!И сам не знаю, я ли кричу.Июль 1903. С. Шахматово«Когда я уйду на покой от времен…»
Когда я уйду на покой от времен,Уйду от хулы и похвал,Ты вспомни ту нежность, тот ласковый сон,Которым я цвел и дышал.Я знаю, не вспомнишь Ты, Светлая, зла,Которое билось во мне,Когда подходила Ты, стройно-бела,Как лебедь, к моей глубине.Не я возмущал Твою гордую лень —То чуждая сила его.Холодная туча смущала мой день,Твой день был светлей моего.Ты вспомнишь, когда я уйду на покой,Исчезну за синей чертой, —Одну только песню, что пел я с Тобой,Что Ты повторяла за мной.1 ноября 1903«Мой любимый, мой князь, мой жених…»
Мой любимый, мой князь, мой жених,Ты печален в цветистом лугу.Павиликой средь нив золотыхЗавилась я на том берегу.Я ловлю твои сны на летуБледно-белым прозрачным цветком,Ты сомнешь меня в полном цветуБелогрудым усталым конем.Ах, бессмертье мое растопчи,Я огонь для тебя сберегу.Робко пламя церковной свечиУ заутрени бледной зажгу.В церкви станешь ты, бледен лицом,И к Царице Небесной придешь, —Колыхнусь восковым огоньком,Дам почуять знакомую дрожь…Над тобой – как свеча – я тиха,Пред тобой – как цветок – я нежна.Жду тебя, моего жениха,Всё невеста – и вечно жена.26 марта 1904Молитвы
Наш Арго!
Андрей Белый1Сторожим у входа в терем,Верные рабы.Страстно верим, выси мерим,Вечно ждем трубы.Вечно – завтра. У решеткиКаждый день и часСлавословит голос четкийОдного из нас.Воздух полон воздыханий,Грозовых надежд,Высь горит от несмыканийВоспаленных вежд.Ангел розовый укажет,Скажет: «Вот она:Бисер нижет, в нити вяжет —Вечная Весна».В светлый миг услышим звукиОтходящих бурь.Молча свяжем вместе руки,Отлетим в лазурь.Март – апрель 1904Из цикла «За гранью прошлых дней»
«Неправда, неправда, я в бурю влюблен…»
Неправда, неправда, я в бурю влюблен,Я люблю тебя, ветер, несущий листы,И в час мой последний, в час похорон,Я встану из гроба и буду, как ты!Я боюсь не тебя, о, дитя, ураган!Не тебя, мой старый ребенок, зима!Я боюсь неожиданно колющих ран…Так может изранить – лишь Она… лишь Сама…Сама – и Душой непостижно кротка,И прекрасным Лицом несравненно бела…Но она убьет и тебя, старина, —И никто не узнает, что буря была…10 июня 1903. Bad NauheimДа святится имя твое!
Из цикла «Распутья»
Вступление
Ты в поля отошла без возврата.Да святится Имя Твое!Снова красные копья закатаПротянули ко мне острие.Лишь к Твоей золотой свирелиВ черный день устами прильну.Если все мольбы отзвенели,Угнетенный, в поле усну.Ты пройдешь в золотой порфире —Уж не мне глаза разомкнуть.Дай вздохнуть в этом сонном мире,Целовать излучённый путь…О, исторгни ржавую душу!Со святыми меня упокой,Ты, Держащая море и сушуНеподвижно тонкой Рукой!16 апреля 1905Из цикла «Разные стихотворения»
(1904–1908)
«В голубой далекой спаленке…»
В голубой далекой спаленкеТвой ребенок опочил.Тихо вылез карлик маленькийИ часы остановил.Всё, как было. Только страннаяВоцарилась тишина.И в окне твоем – туманнаяТолько улица страшна.Словно что-то недосказано,Что всегда звучит, всегда…Нить какая-то развязана,Сочетавшая года.И прошла ты, сонно-белая,Вдоль по комнатам одна.Опустила, вся несмелая,Штору синего окна.И потом, едва заметная,Тонкий полог подняла.И, как время безрассветная,Шевелясь, поникла мгла.Стало тихо в дальней спаленке —Синий сумрак и покой,Оттого, что карлик маленькийДержит маятник рукой.4 октября 1905Ангел-хранитель
Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле.Во мгле, что со мною всегда на земле.За то, что ты светлой невестой была,За то, что ты тайну мою отняла.За то, что связала нас тайна и ночь,Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.За то, что нам долгая жизнь суждена,О, даже за то, что мы – муж и жена!За цепи мои и заклятья твои.За то, что над нами проклятье семьи.За то, что не любишь того, что люблю.За то, что о нищих и бедных скорблю.За то, что не можем согласно мы жить.За то, что хочу и не смею убить —Отмстить малодушным, кто жил без огня,Кто так унижал мой народ и меня!Кто запер свободных и сильных в тюрьму,Кто долго не верил огню моему.Кто хочет за деньги лишить меня дня,Собачью покорность купить у меня…За то, что я слаб и смириться готов,Что предки мои – поколенье рабов,И нежности ядом убита душа,И эта рука не поднимет ножа…Но люблю я тебя и за слабость мою,За горькую долю и силу твою.Что огнем сожжено и свинцом залито —Того разорвать не посмеет никто!С тобою смотрел я на эту зарю —С тобой в эту черную бездну смотрю.И двойственно нам приказанье судьбы:Мы вольные души! Мы злые рабы!Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!Огонь или тьма – впереди?Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?Вдвоем – неразрывно – навеки вдвоем!Воскреснем? Погибнем? Умрем?17 августа 1906Из цикла «Снежная маска»
(1907)
Влюбленность
И опять твой сладкий сумрак, влюбленность.И опять: «Навеки. Опусти глаза твои».И дней туманность, и ночная бессонность,И вдали, в волнах, вдали – пролетевшие ладьи…И чему-то над равнинами снежнымиУлыбнувшаяся задумчиво заря.И ты, осенившая крылами белоснежнымиНа вечный покой отходящего царя.Ангел, гневно брови изламывающий,Два луча – два меча скрестил в вышине.Но в гневах стали звенящей и падающейТвоя улыбка струится во мне.4 января 1907Благословляю все, что было…
Из цикла «Страшный мир»
(1909–1916)
«С мирным счастьем покончены счеты…»
С мирным счастьем покончены счеты,Не дразни, запоздалый уют.Всюду эти щемящие нотыСтерегут и в пустыню зовут.Жизнь пустынна, бездомна, бездонна,Да, я в это поверил с тех пор,Как пропел мне сиреной влюбленнойТот, сквозь ночь пролетевший, мотор.11 февраля 1910«Дух пряный марта был в лунном круге…»
Дух пряный марта был в лунном круге,Под талым снегом хрустел песок.Мой город истаял в мокрой вьюге,Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног.Ты прижималась всё суеверней,И мне казалось – сквозь храп коня —Венгерский танец в небесной черниЗвенит и плачет, дразня меня.А шалый ветер, носясь над далью, —Хотел он выжечь душу мне,В лицо швыряя твоей вуальюИ запевая о старине…И вдруг – ты, дальняя, чужая,Сказала с молнией в глазах:То душа, на последний путь вступая,Безумно плачет о прошлых снах.6 марта 1910Часовня на Крестовском острове«Ночь без той, зовут кого…»
Ночь без той, зовут когоСветлым именем: Ленора.Эдгар ПоОсенний вечер был. Под звук дождя стеклянныйРешал всё тот же я – мучительный вопрос,Когда в мой кабинет, огромный и туманный,Вошел тот джентльмен. За ним – лохматый пес.На кресло у огня уселся гость устало,И пес у ног его разлегся на ковер.Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало?Пред Гением Судьбы пора смириться, сёр».«Но в старости – возврат и юности, и жара…» —Так начал я… но он настойчиво прервал:«Она – всё та ж: Линор безумного Эдгара.Возврата нет. – Еще? Теперь я всё сказал».И странно: жизнь была – восторгом, бурей, адом,А здесь – в вечерний час – с чужим наедине —Под этим деловым, давно спокойным взглядомПредставилась она гораздо проще мне…Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно.В час горький на меня уставит добрый взор,И лапу жесткую положит на колено,Как будто говорит: Пора смириться, сёр.2 ноября 1912«Ну, что же? Устало заломлены слабые руки…»
Ну, что же? Устало заломлены слабые руки,И вечность сама загляделась в погасшие очи,И муки утихли. А если б и были высокие муки, —Что нуж́ ды? – Я вижу печальное шествие ночи.Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.Да, был я пророком, пока это сердце молилось, —Молилось и пело тебя, но ведь ты – не царица.Царем я не буду: ты власти мечты не делила.Рабом я не стану: ты власти земли не хотела.Вот новая ноша: пока не откроет могилаСырые объятья, – тащиться без важного дела…Но я – человек. И, паденье свое признавая,Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее.То ревность по дому, тревогою сердце снедая,Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.21 февраля 1914Из цикла «Возмездие»
(1908–1913)
«Она, как прежде, захотела…»
Она, как прежде, захотелаВдохнуть дыхание своеВ мое измученное тело,В мое холодное жилье.Как небо, встала надо мною,А я не мог навстречу ейПошевелить больной рукою,Сказать, что тосковал о ней…Смотрел я тусклыми глазами,Как надо мной она грустит,И больше не было меж намиНи слов, ни счастья, ни обид…Земное сердце уставалоТак много лет, так много дней…Земное счастье запоздалоНа тройке бешеной своей!Я, наконец, смертельно болен,Дышу иным, иным томлюсь,Закатом солнечным доволенИ вечной ночи не боюсь…Мне вечность заглянула в очи,Покой на сердце низвела,Прохладной влагой синей ночиКостер волненья залила…30 июля 1908«Когда я прозревал впервые…»
Когда я прозревал впервые,Навстречу жаждущей мечтеЛучи метнулись заревыеИ трубный ангел в высоте.Но торжества не выносилаПустынной жизни суета,Беззубым смехом исказилаВсё, чем жива была мечта.Замолкли ангельские трубы,Немотствует дневная ночь.Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый,Чтоб в тишине не изнемочь!Март 1909«Кольцо существованья тесно…»
Кольцо существованья тесно:Как все пути приводят в Рим,Так нам заранее известно,Что всё мы рабски повторим.И мне, как всем, всё тот же жребийМерещится в грядущей мгле:Опять – любить Ее на небеИ изменить ей на земле.Июнь 1909Из цикла «Ямбы»
(1907–1914)
«Не спят, не помнят, не торгуют…»
Не спят, не помнят, не торгуют.Над черным городом, как стон,Стоит, терзая ночь глухую,Торжественный пасхальный звон.Над человеческим созданьем,Которое он в землю вбил,Над смрадом, смертью и страданьемТрезвонят до потери сил…Над мировою чепухою;Над всем, чему нельзя помочь;Звонят над шубкой меховою,В которой ты была в ту ночь.30 марта 1909. Ревель«Я – Гамлет. Холодеет кровь…»
Я – Гамлет. Холодеет кровь,Когда плетет коварство сети,И в сердце – первая любовьЖива – к единственной на свете.Тебя, Офелию мою,Увел далёко жизни холод,И гибну, принц, в родном краю,Клинком отравленным заколот.6 февраля 1914Из цикла «Разные стихотворения»
(1908–1916)
«Когда замрут отчаянье и злоба…»
Когда замрут отчаянье и злоба,Нисходит сон. И крепко спим мы обаНа разных полюсах земли.Ты обо мне, быть может, грезишь в этиЧасы. Идут часы походкою столетий,И сны встают в земной дали.И вижу в снах твой образ, твой прекрасный,Каким он был до ночи злой и страстной,Каким являлся мне. Смотри:Всё та же ты, какой цвела когда-то,Там, над горой туманной и зубчатой,В лучах немеркнущей зари.1 августа 1908«Ты так светла, как снег невинный…»
Ты так светла, как снег невинный.Ты так бела, как дальний храм.Не верю этой ночи длиннойИ безысходным вечерам.Своей душе, давно усталой,Я тоже верить не хочу.Быть может, путник запоздалый,В твой тихий терем постучу.За те погибельные мукиНеверного сама простишь,Изменнику протянешь руки,Весной далекой наградишь.8 ноября 1908«Благословляю всё, что было…»
Благословляю всё, что было,Я лучшей доли не искал.О, сердце, сколько ты любило!О, разум, сколько ты пылал!Пускай и счастие и мукиСвой горький положили след,Но в страстной буре, в долгой скукеЯ не утратил прежний свет.И ты, кого терзал я новым,Прости меня. Нам быть – вдвоем.Всё то, чего не скажешь словом,Узнал я в облике твоем.Глядят внимательные очи,И сердце бьет, волнуясь, в грудь,В холодном мраке снежной ночиСвой верный продолжая путь.15 января 1912«О, нет! не расколдуешь сердца ты…»
О, нет! не расколдуешь сердца тыНи лестию, ни красотой, ни словом.Я буду для тебя чужим и новым,Всё призрак, всё мертвец, в лучах мечты.И ты уйдешь. И некий саван белыйПрижмешь к губам ты, пребывая в снах.Всё будет сном: что ты хоронишь тело,Что ты стоишь три ночи в головах.Упоена красивыми мечтами,Ты укоризны будешь слать судьбе.Украсишь ты нежнейшими цветамиМогильный холм, приснившийся тебе.И тень моя пройдет перед тобоюВ девятый день, и в день сороковой —Неузнанной, красивой, неживою.Такой ведь ты искала? – Да, такой.Когда же грусть твою погасит время,Захочешь жить, сначала робко, тыДругими снами, сказками не теми…И ты простой возжаждешь красоты.И он придет, знакомый, долгожданный,Тебя будить от неземного сна.И в мир другой, на миг благоуханный,Тебя умчит последняя весна.А я умру, забытый и ненужный,В тот день, когда придет твой новый друг,В тот самый миг, когда твой смех жемчужныйЕму расскажет, что прошел недуг.Забудешь ты мою могилу, имя…И вдруг – очнешься: пусто; нет огня;И в этот час, под ласками чужими,Припомнишь ты и призовешь – меня!Как исступленно ты протянешь рукиВ глухую ночь, о, бедная моя!Увы! Не долетают жизни звукиК утешенным весной небытия.Ты проклянешь, в мученьях невозможных,Всю жизнь за то, что некого любить!Но есть ответ в моих стихах тревожных:Их тайный жар тебе поможет жить.15 декабря 1913«На улице – дождик и слякоть…»
На улице – дождик и слякоть,Не знаешь, о чем горевать.И скучно, и хочется плакать,И некуда силы девать.Глухая тоска без причиныИ дум неотвязный угар.Давай-ка, наколем лучины,Раздуем себе самовар!Авось, хоть за чайным похмельемВорчливые речи моиЗатеплят случайным весельемСонливые очи твои.За верность старинному чину!За то, чтобы жить не спеша!Авось, и распарит кручинуХлебнувшая чаю душа!10 декабря 1915«Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…»
Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух,Да, таким я и буду с тобой:Не для ласковых слов я выковывал дух,Не для дружб я боролся с судьбой.Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,По звезда́м прочитать ты умел,Что грядущие ночи – темней и темней,Что ночам неизвестен предел.Вот – свершилось. Весь мир одичал, и окрестНи один не мерцает маяк.И тому, кто не понял вещания звезд, —Нестерпим окружающий мрак.И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,Что грядущего ночь не пуста, —Затуманила сердце усталость и месть,Отвращенье скривило уста…Было время надежды и веры большой —Был я прост и доверчив, как ты.Шел я к людям с открытой и детской душой,Не пугаясь людской клеветы…А теперь – тех надежд не отыщешь следа,Всё к далеким звездам унеслось.И к кому шел с открытой душою тогда,От того отвернуться пришлось.И сама та душа, что, пылая, ждала,Треволненьям отдаться спеша, —И враждой, и любовью она изошла,И сгорела она, та душа.И остались – улыбкой сведенная бровь,Сжатый рот и печальная властьБунтовать ненасытную женскую кровь,Зажигая звериную страсть…Не стучись же напрасно у плотных дверей,Тщетным стоном себя не томи:Ты не встретишь участья у бедных зверей,Называвшихся прежде людьми.Ты – железною маской лицо закрывай,Поклоняясь священным гробам,Охраняя железом до времени рай,Недоступный безумным рабам.9 июня 1916Из цикла «Арфы и скрипки»
(1908–1916)
«Я не звал тебя – сама ты…»
Я не звал тебя – сама тыПодошла.Каждый вечер – запах мяты,Месяц узкий и щербатый,Тишь и мгла.Словно месяц встал из далей,Ты пришлаВ ткани легкой, без сандалий,За плечами трепеталиДва крыла.На траве, едва примятой,Легкий след.Свежий запах дикой мяты,Неживой, голубоватыйНочи свет.И живу с тобою рядом,Как во сне.И живу под бледным взглядомДолгой ночи,Словно месяц там, над садом,Смотрит в очиТишине.7 декабря 1908«Когда-то гордый и надменный…»
Когда-то гордый и надменный,Теперь с цыганкой я в раю,И вот – прошу ее смиренно:«Спляши, цыганка, жизнь мою».И долго длится пляс ужасный,И жизнь проходит предо мнойБезумной, сонной и прекраснойИ отвратительной мечтой…То кружится, закинув руки,То поползет змеей – и вдругВся замерла в истоме скуки,И бубен падает из рук…О, как я был богат когда-то,Да всё – не стоит пятака:Вражда, любовь, молва и злато,А пуще – смертная тоска.11 июля 1910«Была ты всех ярче, верней и прелестней…»
Была ты всех ярче, верней и прелестней,Не кляни же меня, не кляни!Мой поезд летит, как цыганская песня,Как те невозвратные дни…Что было любимо – всё мимо, мимо,Впереди – неизвестность пути…Благословенно, неизгладимо,Невозвратимо… прости!31 августа 1914«Пусть я и жил, не любя…»
Пусть я и жил, не любя,Пусть я и клятвы нарушу, —Всё ты волнуешь мне душу,Где бы ни встретил тебя!О, эти дальние руки!В тусклое это житьеОчарованье своеВносишь ты, даже в разлуке!И в одиноком моемДоме, пустом и холодном,В сне, никогда не свободном,Снится мне брошенный дом.Старые снятся минуты,Старые снятся года…Видно, уж так навсегдаДумы тобою замкнут́ ы!Кто бы ни звал – не хочуНа суетливую нежностьЯ променять безнадежность —И, замыкаясь, молчу.8 октября 1915Из цикла «Родина»
(1907–1916)
«Ты отошла, и я в пустыне…»
Ты отошла, и я в пустынеК песку горячему приник.Но слова гордого отнынеНе может вымолвить язык.О том, что было, не жалея,Твою я понял высоту:Да. Ты – родная ГалилеяМне – невоскресшему Христу.И пусть другой тебя ласкает,Пусть множит дикую молву:Сын Человеческий не знает,Где приклонить ему главу.30 мая 1907Осенний день
Идем по жнивью, не спеша,С тобою, друг мой скромный,И изливается душа,Как в сельской церкви темной.Осенний день высок и тих,Лишь слышно – ворон глухоЗовет товарищей своих,Да кашляет старуха.Овин расстелет низкий дым,И долго под овиномМы взором пристальным следимЗа лётом журавлиным…Летят, летят косым углом,Вожак звенит и плачет…О чем звенит, о чем, о чем?Что ́ плач осенний значит?И низких нищих деревеньНе счесть, не смерить оком,И светит в потемневший деньКостер в лугу далеком…О, нищая моя страна,Что́ ты для сердца значишь?О, бедная моя жена,О чем ты горько плачешь?1 января 1909