Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника

Утро. Как всегда, я ухожу на маршрут. Я вновь в свободной охоте. Сегодня, меня интересует распадок Озёрной. В устье речушки, я перехожу по шатким жёрдочкам, изображающим мосток, на противоположный берег. Два шага по тропе – и высокий бамбук, практически, скрывает меня! Стена его шуршащих, кожистых листьев – на уровне моих глаз…

Вот. Я «проплыл» метров шестьсот по тропе над Озёрной. Теперь – я хочу перебраться на противоположный склон распадка. Для этого нужно спуститься на его днище. Я схожу с тропы и долго сваливаю по довольно крутому, бамбуковому склону, в речку…

Всё! Внизу речка. Дернина заканчивается метрах в полутора от днища узкого, глиняного каньона. По мокрому откосу, я соскальзываю прямо в речку. Метр шириной. Я стою, в своих туристических ботинках, по колено в бурлящей, голубой воде. Прямо у моего лица, на сочащейся влагой и поросшей ковром зелёного мха метровой отвесной скалке, красуется камнеломка.

– Хм! Камнеломка!.. – хмыкаю я.

– По Сахалину мне знакома камнеломка сахалинская! – прищуриваю я, глаз, – С продолговатыми, цельными листьями. На Тяте была обычна камнеломка почколистная, с округлыми, крупнозубчатыми листьями. Но, эта!.. У этой, листья – глубоко лопастные, напоминают листья клёна. Только нежные, тоненькие больно.

Продолжая стоять прямо в тёплой воде речки (ступить больше некуда), я снимаю с плеч свой ботанический рюкзачок и достаю определитель…

– Хм! Это – камнеломка Форчуна! – радуюсь я и тут же озадачиваюсь, – Второе слово названия растения пишется с большой буквы. Значит, это не просто «фортуна», типа «удача», а это – фамилия. Эта камнеломка названа в честь какого-то Форчуна! Интере-есно!.. Кто этот Форчун?

Я встречаю эту камнеломку впервые. Это значит одно: на Кунашире – это очень редкое растение.

Из Озёрной, по крутому склону, я долго и трудно выбираюсь вверх по заросшему лиственным лесом, противоположному склону её распадка…

Всё! Метрах в пятидесяти выше по склону надо мной нависает тёмная стена пихтарника. Густой и высокий, в рост человека, подрост пихты не позволяет мне видеть, что делается впереди. Видимость, практически, отсутствует! Мне становится тревожно на душе. И я разворачиваюсь вправо, вдоль стены хвойника, вдоль склона распадка…

– Ах, какой запах! – я носом втягиваю воздух, – Так сильно пахнет ландышем!

Но, ландыша, я нигде не замечаю! И озадачиваюсь: «Что же, тогда, так сильно пахнет?!». Я начинаю, с интересом озираться вокруг, в поисках источника запаха…

И далеко ходить, мне – не приходится! Под моими ногами и выше по склону – сплошной ковёр кустарничка, с кожистыми, вечнозелёными, «рододендроновыми» листьями. И весь этот ковёр сплошь покрыт щитками соцветий мелких, белых цветков!

– Скиммия ползучая?! – узнаю я кустарничек и удивляюсь, – Скиммия! Никогда не думал, что ты так потрясающе пахнешь!

Оба моих предыдущих полевых сезона на Кунашире, мы встречались со скиммией осенью. А, сейчас! От цветков этого кустарничка – всё бело вокруг! Мелкие, белые цветки скиммии собраны в щитки соцветий. Весь воздух наполнен густым ароматом этих цветков! Так похожим на запах ландыша.

– Ах, какой аромат! – снова восхищаюсь я.

– Шшшшш! Ааааааа! – длинно вдыхаю и выдыхаю я, воздух.

Я не дышу этим воздухом – я пью этот густой, ландышевый аромат! За сегодняшний день – это самый приятный сюрприз.

– Хм! – улыбаясь, я смотрю себе под ноги, – Тридцать сантиметров от земли! Ближайший родственник бархата! Надо же! У такого крупного дерева – и такой мелкий родственник!

Одновременно с белыми хлопьями соцветий, многие веточки скиммии украшены яркими, алыми ягодками.

– Хм! Ягоды прошлогоднего урожая! – улыбаюсь я, – Это мы уже проходили! Как у падуба!

Я вынимаю из ножен свой огромный тесак и срезаю две веточки скиммии, для гербария. Теперь – нужно аккуратно расправить листочки между листами газетной бумаги. Усидчивости мне, не занимать…

Я шагаю по краю пихтарника дальше, всё-также вдоль распадка, и стараюсь вдохнуть поглубже этот ароматный воздух.

– Шшшшш! Ааааааа! Ах, какой запах!

Мой взгляд скользит по стволам деревьев, листьям кустарников, стеблям трав… Одновременно с этим, работает мой «ходячий определитель»: «Падуб морщинистый… вчера заложил; подмаренник северный… попозже возьму, сейчас ещё рано; вишня сахалинская… уже есть в гербарии; калина вильчатая… уже есть; берёза Эрмана, она же – берёза каменная… сейчас – рано, попозже возьму; малина сахалинская… ещё не цветёт, попозже возьму». Такая уж работа, у охотника за растениями…

Чуть ниже и впереди по склону, просматривается тело старого оползня. Мой натренированный глаз «прилипает» к тёмно-зелёной куртине, вроде бы ничем не приметных, деревцов. И тут мой, зацикленный на определении растений, «ходячий определитель» даёт сбой!

– Это, ещё, что такое?! – хмурюсь я, сворачивая к деревцам.

Деревца – молодые. Стволик самого старшего – диаметром около восьми сантиметров. Высота куртины не превышает четырёх метров. Деревца ещё не плодоносят. Общим видом, они напоминают вишню. Кора стволиков тёмно-зелёная, живая, как у ольхи курчавой. А, листья… листья берёзовые! Они грубые, крупные, свисают с ветвей вниз, с сердцевидным основанием листовой пластинки…

– Бог ты мой! – восторгаюсь я, – Это же берёза Максимовича! Высшая категория редкости! Какая удача!

Берёза Максимовича, в нашей стране, встречается только на юге Кунашира. Эта берёза имеет высшую категорию редкости. И не только в нашей Красной книге, но и в международной – тоже!

– Какая находка! – радостный, я торопливо сдёргиваю с плеч свой ботанический рюкзачок.

Притрагиваясь к веточкам, я обхожу всю куртину.

– Да! Сомнений нет! Это – берёза Максимовича!

Я выдёргиваю из ножен тесак и после долгого выбора, срезаю две вершинки веток, для гербария. Приседаю на корточки, развязываю гербарную папку и аккуратно расправляю берёзовые листочки между листами газет.

– Сегодня – счастливый день! – радуюсь я.

Всё! Дело сделано. Я забрасываю рюкзачок за плечи. Дальше, по моему курсу – сплошная стена хвойного леса. Я, туда – не хочу. Тревога заставляет меня заворачивать маршрут, и в конце-концов, я спускаюсь прямо вниз по склону, обратно в речку. Всё-таки, шляться по лесам в-о-диночку – тревожно это, беспокойно на душе…

Подо мной – Озёрная. Здесь – глинистый грунт. И бурливая речка промыла в нём глубокий каньон. Я съезжаю по скользкой глине прямо в тёплую, бурлящую воду и с трудом выбираюсь из скользкого, глубокого, глинистого оврага Озёрной…

В нижней части крутого склона, я неожиданно выбираюсь в заросли кустарника! Этот кустарник – такой высокий, что человеку, под ним, можно шагать не пригибаясь.

– Калина вильчатая! – громко разговариваю я, сам с собой.

Я шагаю между кустами, словно по аллее парка. Белые лепестки калины – уже массово опадают. Белым снегом, они сплошь покрывают почву, вокруг!

– Вот, это, даааа! Всё бело вокруг! – с удивлением озираясь по сторонам, я бреду по этому парку, как в сказке, – Лепестковая зима! Никогда, такого, не видел…

Но мне нужно подняться выше по склону – там идёт наша тропа, что вьётся над Озёрной. Я снова разворачиваюсь вверх по склону и вхожу в высоченные и густые заросли бамбука. Мало того, что здесь очень трудно лезть «против шерсти», но – и не видно ничего! Кругом, всё затоплено высоким бамбуком! У меня становится нехорошо, на душе. Тревога, колокольчиками звенит в голове и я, наконец выбравшись на тропу, категорично разворачиваюсь по ней в сторону кальдеры, к лагерю…

День клонится к вечеру. Я – в лагере…

С каждым днём побеги высокотравья становятся всё выше и выше. И я, наконец, озадачиваюсь мыслью: «А, как быстро они растут? Например, за сутки – они насколько вырастают?». На реализацию идей – я скор. Тут же, вблизи нашего лагеря, я делаю зарубку на стволе деревца ивы.

– Это – сегодняшняя высота аралии сердцевидной, – прицениваюсь я, к зарубке, – Посмотрим, как быстро, она растёт!

В отличие от аралии высокой, этот вид аралии – травянистый. Каждую весну, проклюнувшись из толстого корневища, мощные побеги этого растения тянутся к солнцу, достигая двух метров в высоту…

На несколько дней, мне нужно выбраться из кальдеры вулкана Головнина на кордон на мысе Четверикова. Я шагаю по тропе, по внутреннему склону кальдеры…

Подъём довольно крутой. Примерно на середине склона я делаю перекур. Тяжело дыша, я оборачиваюсь назад и окидываю взглядом уже открывающийся в полной красоте гигантский котёл кальдеры. Сейчас, здесь – всё, словно белым снегом, припорошено. Купола, да и всё днище кальдеры – стоят белые-белые! Оказывается, так цветёт багульник.

– Багульник! – изумлённо качаю я головой, – Белые сопки! Никогда такого не видел!..

Перевалив через гребень, я начинаю спускаться по внешнему склону кальдеры. Шагать под гору куда легче!.. Вот и наша, центральная дорога. В гордом одиночестве, я шагаю по грунтовке влево, в сторону мыса Четверикова. Кругом стоит холодное молоко плотного тумана.