Последний человек из Атлантиды

– Верховный Совет жрецов просит подтвердить на новый год прежний порядок взимания десятины в пользу храмов со всех государственных доходов.

– Довольно будет и пятой части. Жрецы скоро будут богаче меня.

– Но это вызовет недовольство и даже, может быть…

Царь нахмурил брови. Над его длинным носом легли две глубокие складки – признак сдерживаемого гнева.

– Что такое?.. Недовольство?.. Жрецы забываются. Они берут на себя слишком много. Они хотят управлять от моего имени. Я не могу потерпеть ограничения моей власти!.. На заседаниях Верховного Совета жрецы стараются подавить мой авторитет авторитетом своих знаний. А если я и настаиваю на своем, они призывают авторитет божества. Воля богов для меня священна, но так ли интересуются боги нашими земными делами, как это представляют жрецы? Довольно! Я слишком долго терпел своеволие! Отныне в Совете вместо семи Верховных жрецов будет только три. Четыре места я отдаю военачальникам и лицам царствующего дома Посейдонисов. Заготовь приказ!

Шишен-Итца вытер ладонью выступивший на лбу холодный пот.

– Великий царь…

– Довольно слов! Я хочу быть великим на деле…

– Пусть гнев твой обрушится на меня, но это невозможно…

– Ну, теперь они не скоро кончат, – шепнула Сель и, дернув няньку за одежду, побежала по крутой малахитовой лестнице.

Нянька ковыляла вслед за нею, тряся старой головой.

– Быть беде… быть беде… Не может быть здорово тело, когда руки ссорятся с головой…

– Что ты ворчишь там?

– Нельзя обижать жрецов! Гнев богов страшнее царского гнева!

IV. Адиширна-Гуанч

Сель подошла к высокой золотой стене, ограждавшей Золотые Сады. У стены была низкая дверь. Вынув из-под плаща бронзовый ключ, Сель открыла замок, пружина которого издала мелодичный звон. Тяжелая дверь подалась с трудом.

– Идем!

Ца тяжко вздыхала и колебалась.

– Ну, оставайся здесь, если боишься. Я одна пойду! – решительно сказала Сель и проскользнула в полуоткрытую дверь.

Сгорбившись, кряхтя и мотая головой, старуха последовала за нею. В проходе она зацепилась платьем за острый край золотого листа и изорвала платье.

– Не к добру это… не к добру, – ворчала она.

А Сель уже стояла на высокой площадке и смотрела как зачарованная на волшебную картину, расстилавшуюся перед нею.

Золотые Сады спускались широкими террасами. Каждая терраса сверкала в лунных лучах своими золотыми деревьями, листьями, плодами, феерическими цветами. Все это было вычеканено из золота и серебра. На цветах сидели бабочки, раскрыв свои крылья, на ветках – птицы; свернутые ужи, громадные ящерицы и улитки виднелись в золотой траве. Целые поля маиса были вычеканены из золота и серебра с волшебным искусством. По обе стороны дорожки, усыпанной золотым песком, дремали громадные золотые львы. Самый сильный ветер не мог поколебать ни одной ветки, ни одного листа в этом необычайном саду.

Сель долго не могла оторваться от этой картины…

Даже старуха Ца, забыв о своем неповиновении царскому слову, в восторге хлопнула кривыми, костлявыми пальцами по коленям и воскликнула:

– Вот так внук!

– Какой внук? – с недоумением спросила Сель.

– Адиширна, внук он мне…

– Я и не знала!.. Отчего же ты не говорила мне об этом?

– Мы люди маленькие, кому интересно наше родство. А только нельзя не похвалиться. Ведь этакие способности дали ему боги!.. Не всякому и жрецу впору сделать такое… А так рабом и умрет… Что делать!.. Одному на роду написано царствовать, а другому быть рабом… Каждому свое…

– Я и не знала, – сказала еще раз в задумчивости Сель. – Да… Одному царствовать, а другому быть рабом. Но боги или люди создали это разделение?..

Ца взмахнула руками.

Не дав ей ответить. Сель быстро заговорила:

– Слушай, Ца, ты ведь меня любишь?.. Ну, конечно! Я знаю. Не целуй край моего плаща. Так слушай, Ца: сиди вот здесь, на этом золотом льве – не бойся, он не проснется и не тронет тебя. Сиди смирно и дожидайся меня. Я скоро вернусь… Я одна!..

Прежде чем Ца успела открыть рот, Сель уже бежала вниз по золотистой дорожке.

На второй террасе были видны люди в коротких одеждах рабов. Некоторые из них имели только повязку у бедер. Они возились около фонтанов.

Около группы склоненных рабов стоял стройный юноша в черной короткой рубахе, перетянутой широким кожаным поясом. Руки выше локтей и широкая грудь его были открыты. Густые, вьющиеся волосы стянуты узким ремешком. Несмотря на этот простой костюм, юноша был прекрасен, как молодой бог.

Это был раб Адиширна-Гуанч, гениальный художник, скульптор и ювелир.

Сель подбежала к нему сзади и в смущении остановилась.

Рабы прервали работу и подняли голову. Адиширна повернулся и замер от удивления…

– Ты?!

– Я пришла посмотреть на работы, – сказала она. – Что ты тут делаешь?..

Чтобы скрыть смущение и радость, художник с жаром принялся объяснять:

– А вот посмотри. Струи фонтанов сделаны из бриллиантов. Мы сейчас оживим их!

Наклонившись к колодцу в земле, он крикнул на берберском наречии:

– Ширан, дай свет!

Фонтан осветился лучом света, идущим из-под земли. Свет переливался цветами радуги, скользил внутри бриллиантовых струй фонтана, и это создавало иллюзию струящейся воды.

Сель была по-детски восхищена.

– Да ты колдун, – сказала она, смеясь, и поправила красную розу на своей груди. – Покажи, что здесь есть еще интересного.

– Вон там пруд…