Набравшись смелости, девочка решительно преодолела пугающий спуск и выскочила во двор.
Была поздняя осень, холодный пронизывающий ветер гулял между домами и срывал с деревьев последнюю листву. Девочка зябко поежилась и подняла воротник повыше: не лучшее время для прогулок в одиночестве, да и детей нет на улице, но ничего не поделаешь, мама сказала, что ей каждый день надо быть на свежем воздухе. У мамы много дел по дому, кроме того, она водит брата Юру в музыкальную школу и там его дожидается: ей не до нее.
Внимание девочки привлекли старая грязная дверь под аркой, ведущая в подвал ближайшего дома. Обычно она была закрыта, но в последние несколько дней в подвале велись ремонтные работы, рабочие выносили оттуда какой-то старый хлам, ржавые трубы, затем вносили новую арматуру, и дверь сегодня, по-видимому, забыли запереть.
Испытывая непреодолимое любопытство – что же там, в подвале находится, – девочка приоткрыла дверь и посмотрела внутрь. Полоска света упала на ведущую вниз лестницу и тускло осветила небольшое помещение с бетонными стенами и водопроводными трубами у противоположной стены.
Не закрывая дверь, девочка осторожно стала спускаться вниз по ступенькам, как вдруг:
– Апчхи! – услышала она из неосвещенного угла.
– Ой, кто здесь?
– Это я! Апчхи, не бойся! Апчхи!
Казалось, девочка должна была испугаться, так как она не видела того, кто чихал, но голосок был тоненький, совсем не страшный, и ей показалось, что чихающий нуждается в ее помощи.
Девочка решительно спустилась вниз и огляделась: никого.
– Где ты? Здесь никого нет!
– Я здесь, в левом углу, на трубе. Апчхи, апчхи, апчхи!
Девочка пошла на голос и скоро остановилась, недоуменно глядя на водосточную трубу: там сидело крошечное существо не больше куклы, в трусиках и маечке, с огромным платком в маленькой ручке.
Ничего подобного девочка в своей жизни не видела, но она почувствовала, что существо одиноко, всеми покинуто и нуждается в ее помощи, поэтому она заговорила с ним так, как заговорила бы на улице с незнакомым сверстником:
– Здравствуй, что ты здесь делаешь, почему ты так легко одет, сейчас же не лето, почему ты в подвале сидишь один, здесь сыро, холодно, здесь крысы бегают, они тебя покусают, ты что, крыс не боишься? Где твой дом, где твои мама с папой?
– У меня нет мамы с папой, – грустно ответил маленький
человечек. – И вообще никого нет, дома нет – да и это не дом, но хоть крыша над головой, а крыс я не боюсь, с крысами хоть поговорить можно. Иногда сюда рабочие за трубами приходят – все веселей, но им я не могу показываться, я ведь домовой, я вообще не могу показываться тому, кто в нас не верит. Раньше у меня был дом, хозяин, которому я служил, за хозяйством присматривал, а сейчас ничего не осталось, холодно, сыро, простудился вот. Апчхи!
Я ведь очень древний, мне тепло нужно, уют, порядок, а сейчас я никому не нужен, никто в нас не верит. – Маленький человечек спрятал лицо в ладошки и заплакал.
Девочке стало безумно жалко этого сопливого, всеми брошенного коротышку, который как бы и не существовал для большого мира.
– А пойдем ко мне, – решительно обратилась она к человечку. – Я молока тебе горячего дам, меня поят им каждый день, я поделюсь.
– А где ты живешь?
– А вот в этом большом доме напротив, с мамой, папой и братом Юрой – там еще много, много дверей, где живут соседи, но туда заходить нельзя. Пойдем со мной, а то ты совсем разболеешься, у меня есть игрушечная кроватка для куклы, стол, шкаф для нее в углу под табуреткой. Там тебе будет тепло, и никто не увидит. Это мой угол, правда, там живут еще мячик и мелки, я ими рисую на асфальте. Пойдем, ты болен, надо лечь в кровать, я всегда лежу, когда заболею.
Маленький человек посмотрел на девочку внимательно:
– А почему ты ходишь одна? Сколько тебе лет?
– Мне пять лет, я давно хожу одна. Мама с Юрой, а папа на работе – вот и хожу одна, меня одну отпускают. Сначала страшно было, а потом привыкла. Я тут все закоулки знаю. Я уже везде была, только лестницы боюсь, но с тобой мне не будет страшно! Пойдем со мной, я тебя с моими игрушками познакомлю, картинки покажу.
Маленький человечек задумался, противоречивые чувства беспокоили разум, пугали его. С одной стороны, он уже много десятилетий не вступал в контакт с людьми, они были для существ его мира чем-то вроде странных покровителей, обеспечивающих жильем и уютом, но почему-то их, домовых, совершенно не замечающих. В последнее же время общее поле контакта существ из двух разных миров стало ослабевать и теряться.
Если раньше люди тоже не всегда замечали своих невидимых жильцов, то почти всегда чувствовали их присутствие: говорили специальные слова, совершали необходимые обряды, которые им, домовым, очень нравились, а бывало, и вступали в контакт, правда, – чего греха таить – порою сильно этого пугались, то теперь все это оставалось в далеком прошлом, два мира стали отдаляться друг от друга. Дома стали огромными, в них проживало много совершенно разных людей, и жилища их были мало приспособлены для обитания существ из мира Манику. В своих квартирах люди не держали столь любимых каждым домовым русских печей, сундуков, прялок, скамеек. Утварь была лишена умиротворяющей энергии старины. С точки зрения домовых, современные городские жилища просто медленно умирали – и умирали потому, что домовые не находили там места.
Да, все это так, этот мир уже не для него, но эта девочка! Она была совсем не такой, как другие дети. Она сразу его увидела, услышала, поняла и совсем не испугалась, но отнеслась к его существованию как к чему-то вполне естественному. Маленькому человечку захотелось подружиться с этим необычным человеческим детенышем, впервые за долгие годы ему захотелось служить человеку, и не просто служить. Похоже, эта девочка способна при небольшой тренировке увидеть живую природу вещей, сквозящие миры и изначальный самосущий свет, необходимо только слегка подтолкнуть ее восприятие, что-то объяснить, от чего-то защитить, чтобы уберечь сознание ребенка от слишком мощного потока информации.
Он вдруг вспомнил то, о чем, казалось, давно забыл: в этот земной мир он явился в образе домового для того, чтобы кого-то найти и что-то рассказать, но кого найти и что рассказать?
И все же: он ведь домовой, его нельзя забрать с собой в другое жилище просто так – нужно выполнить специальный ритуал, сказать заветные слова.
– Я не могу с тобой пойти, я без обряда не могу, ты заветных слов не знаешь, – сказал домовой как-то неуверенно. – Меня нельзя забрать просто так, я буду уязвим.
– Я не знаю никаких слов, – решительно ответила девочка. – Но тебе нельзя здесь оставаться, тебя любой может легко обидеть, и потом, тебе надо лечиться, лежать в тепле, пить горячее молоко, ставить горчичники, иначе, – голос девочки задрожал, – ты совсем замерзнешь и умрешь, скоро ведь зима.
В голосе человечка появились капризные нотки.
– Я не могу без заветных слов, и не спорь со мной, а то я обижусь и стану невидим. – И человечек неожиданно пропал.
Девочка в недоумении огляделась вокруг:
– Ах, ты капризничаешь, вредничать решил! Ну ладно, я сяду на ступеньки и никуда не уйду, пока ты снова не появишься. – Она опустилась на холодную грязную ступеньку лестницы и стала ждать.
Час прошел в полном молчании, девочка поняла, что замерзла, что у нее болит горло и свербит в носу, но продолжала упорно ждать своего нового знакомого. Прошел еще час, девочка начала подкашливать, затем громко чихнула.
– Ты чего? – снова раздался знакомый тревожный голосок из пространства над трубой. – Тоже простудилась? – Через секунду человечек опять стал видим. Он соскочил с трубы, взобрался девочке на плечо и прикоснулся своей маленькой ладошкой к ее лбу. – Да ты горишь вся, тебе надо домой!
– Я без тебя не пойду, – решительно заявила девочка. – Тебе тоже надо в тепло, пить горячее молоко!
– Ну ладно, ладно, пойдем, – согласился человечек. – До дома я тебя провожу.
Девочка поднялась на затекшие ноги, взяла домового за ручку и, пошатываясь, стала подниматься по ступенькам. На счастье, двор был пуст, и новые друзья, никем не замеченные, через минуту уже стояли перед дверью большой коммунальной квартиры, где жила девочка со своей семьей.
Домовой снова заупрямился, ссылаясь на незнание заветных слов и необходимого ритуала, хотел снова бежать в подвал, но девочка решительно заявила, что сядет здесь на ступеньках и будет его ждать, пока совсем не разболеется и не умрет – и домовой согласился посетить ее жилище.
Входная дверь была почему-то не закрыта на замок, оказалась открытой и дверь в комнату, где жила девочка, и друзья беспрепятственно вошли туда.
– Ну, вот мы и дома, – оживленно заговорила девочка. – Здесь ты теперь будешь жить, мы будем с тобой очень-очень дружить и никогда не расставаться. Располагайся. Вот здесь стоит моя кроватка, под ней живут мои игрушки, мишка, кукла, мелки, мячик. Раньше у меня было гораздо больше игрушек, но однажды я их вынесла погулять, и их растащили другие дети, у которых игрушек не было. С той поры мама больше мне ничего не покупает.
– А кто еще здесь живет? – Домовой обвел взглядом большую комнату, разделенную посередине длинным высоким шкафом, за которым стояла высокая двуспальная кровать.
– Здесь спят мама с папой, а около окна стол Юры – он здесь уроки делает, а под столом ящик с Юриными игрушками – он не любит, когда я их трогаю, а также не любит, когда я беру его книжки, – почему-то засмущалась девочка. – Он очень умный, много читает, но я иногда, когда никого дома нет, их все-таки беру картинки посмотреть, а также мне вон тот петух нравится, – девочка вытащила из коробки дорогую плюшевую игрушку. – Его Петруша зовут, я с ним играю, когда никто не видит.
Но тут их разговор прервали. В коридоре раздались шаги, и в комнату вошла красивая женщина в сером пальто в сопровождении мальчика лет восьми-девяти с капризным лицом и в очках.
– Анечка, – взволнованно заговорила женщина, – да куда же ты подевалась? Мы с Юрой с ног сбились, тебя разыскивая. Где ты так перемазалась? Ну-ка раздеваться! Теперь мне твое пальто в химчистку сдавать и платье стирать… А почему у тебя щеки красные?
Мама подошла к девочке и потрогала ее лоб.
– Да ты горишь вся, у тебя температура, быстро раздеваться и в постель! Я сейчас на кухню схожу, тебе молоко подогрею.