Цветок Тенгри. Хроники затомиса

– Вот видишь, – сказала мама, выбрасывая сгоревшую до пальцев спичку в пепельницу, – даже не пыхает, вчера хоть пыхало, правда, погасло почти сразу.

Затем, чтобы окончательно снять с себя последние подозрения, покачала баллон, стоявший рядом с газовой плитой:

– Видишь, не булькает, выгорел полностью.

«Так, – судорожно думал Андрей, Желание проделать удивительный эксперимент крепло в нем с каждой минутой, – как бы сделать так, чтобы она меня не заподозрила… а, собственно, чего я боюсь, во первых ей это даже в голову не придет, а во вторых, если даже заподозрит, все равно ничем не докажет, а я, естественно, не признаюсь. Конечно, когда-нибудь придется во всем признаться, но к этому ее надо долго готовить, иначе, боюсь, у нее крыша поедет: шутка ли узнать, что сын у нее то ли волшебник, то ли инопланетянин!»

– А ты вентиль на болоне туда-сюда покрути, может, там еще немного газа осталось, – заныл Андрей: «Неужели получится!», – думал он, сам, поражаясь той уверенности, с которой он впервые в жизни затеял эксперимент, противоречащий всем, известным ему до сегодняшнего дня, законам физики.

– Да крутила я уже сто раз, – начала раздражаться мама, – думаешь, я вообще ничего не соображаю!

– А ты еще раз покрути и спичку поднеси к конфорке.

– Ну, ладно, ладно, чтобы уже всем было тихо, – уступила мама глупому упорству избалованного ребенка, – на, смотри!

Мама несколько раз закрутила и открутила вентиль на баллоне, затем поднесла горящую спичку к конфорке и повернула рукоятку на плите и… в этот момент конфорка озарилась веселым голубым пламенем, вполне сильным и ровным, не предполагающим даже мысли, что баллон абсолютно пуст уже со вчерашнего дня. Мама пораженно уставилась на горящую конфорку, пока сгоревшая до конца спичка не обожгла ей палец.

– Чудеса, – только и пробормотала она, – наверное, действительно немного газа в баллоне осталось, а вентиль был плохо разработан. Но ты не обольщайся, огонь, конечно, скоро потухнет, так что приготовить завтрак все равно не успеем. То, что огонь загорелся, говорит о том, что в баллоне немного испарившегося газа осталось, а он моментально выгорит, сжиженного же, ты сам слышал, – она для верности еще раз подвигала пустой баллон, – совсем не осталось. – (Действительно, бульканья не было слышно).

– И все же – сказал Андрей каким-то напряженным незнакомым голосом, – раз уж горит, то ставь чайник и сковородку, а вдруг не потухнет, гляди, какое ровное пламя.

– Да, действительно, ровное, – по-прежнему не веря своим глазам произнесла мама. – Но если мы сейчас вторую конфорку включим, то он точно через несколько секунд погаснет.

– А ты попробуй!

Мама, пожав плечами, поднесла спичку ко второй конфорке, и с ней произошло то же, что и с первой. Некоторое время мама молчала, ожидая, когда обе конфорки погаснут, но они, вопреки здравому смыслу, продолжали гореть все тем же задорным голубым огоньком.

– Что-то странное, – сказала мама, продолжая с удивлением разглядывать два пламени, я вначале не обратила внимания, а когда вторую конфорку разжигала, до меня дошло, что не так что-то. Пламя-то беззвучно горит, а потом, когда я второй раз рукоятку повернула, то не сразу спичку поднесла: не шумел газ, когда из форсунки выходил! Что же там горит, если звука нет?!

– Наверное, – все так же напряженно сказал Андрей, сверля глазами конфорки, – там давление в баллоне совсем маленькое, поэтому и звук такой тихий, что мы его не слышим. Но ведь горит же!

– Но тогда пламя должно быть совсем маленьким! – все не желала смириться с очевидным мама, – а горит так, словно баллон только с заправки привезли. Чудеса, да и только!

– По-моему, – сказал Андрей, – надо пользоваться предоставленной возможностью, а не рассуждать, правильно ли огонь горит.

– Да, верно, – вышла из задумчивого ступора мама, – надо воспользоваться, а вдруг и правда…

Мама привычно захлопотала у плиты, загремела сковородками и кастрюлями, захлопала дверцей холодильника. Собственно и нужно-то было поджарить картошку с луком, обязательно на сливочном масле – это любимое блюдо входило в неизменный рацион ее консервативного сына, да разогреть несколько кусков курицы: с недавнего времени мальчик отказался от всяких там манных и овсяных каш, которые, как он считал, уже не соответствуют его возрасту и статусу, а завтраки бутербродами с колбасой, ветчиной или сыром не устраивали маму, которая считала, что завтрак должен быть горячим, а бутерброды – прямой путь к гастритам и язвам.

Вопреки ее ожиданиям огонь горел ровно столько, чтобы она успела приготовить все необходимое, при этом погас прежде, чем мама успела отключить конфорку, что она, собственно, и ожидала, но тоже как-то странно, не так, как ему положено, не постепенно сойдя на нет, а сразу, толчком. Как только огонь погас, расслабился и Андрей, который во время готовки держался как-то непривычно напряженно, не уходил из кухни и не вертелся на стуле. Естественно, мама не связала необычное поведение сына и чудесное оживление конфорок, но мысленно отметила, что сын ведет себя как-то не так, однако ничего по этому поводу не сказала. Андрей же, когда все закончилось, мысленно отметил, что в дальнейшем научиться расслабляться и вести себя естественно во время подобных экспериментов в присутствии свидетелей.

Тем не менее, завтрак проходил как обычно и единственное, что позволил себе Андрей, которому не терпелось выяснить размер своих новых сил и возможностей, это маленький эксперимент по телекинезу. Естественно, Андрей проделал его в тот момент, когда мама была к нему спиной, отвернувшись за чайником: он заставил чайную ложку подняться со стола в воздух и опуститься прямо в чашку. Но и тут ему показалось, что мама слишком быстро повернулась, как раз в тот момент, когда ложка звякнула одно, поэтому он как следует не успел посмаковать свое новое могущество, которым он воспользовался так же естественно, как естественно начинает ходить сразу после рождения никогда не ходивший жеребенок.

Завтрак прошел в молчании, мама, как показалось Андрею, слишком часто бросала на него тревожные взгляды, тем не менее, проблемы чудесным образом воскресшей конфорки она больше не касалась, было видно, что этот необъяснимый феномен продолжал вызывать в ней чувство внутреннего дискомфорта.

«Если бы ты видела то, что в действительности происходило, то, что твой глаз видеть не способен, – победоносно думал Андрей, отхлебывая горячий чай только что вскипяченный силой его психической энергии, – ты бы еще больше удивилась, увидев, что стихию огня, рассеянную в пространстве в виде атмосферного электричества, можно ментально сконцентрировать в определенном месте, заставить в реальный огонь превратиться и держать столько времени, сколько нужно. Но, увы, до срока знать тебе это не следует, так что продолжай удивляться, подозревать и строить догадки. Да что там, ты и слова-то такого „пирокинез“ не знаешь. Интересно, а Аня так может?»

Андрей отметил, насколько изменилось его отношение к собственной матери, еще недавно бывшей для него большим авторитетом, выносившей, родившей и воспитавшей его. Теперь он видел в ней чуть ли не милого, наивного ребенка, не догадывающегося об элементарных вещах. Элементарных для него, взрослого.

– Спасибо, мамочка, – снова надел на себя детский слюнявчик Андрей, – мы с Аней договорились сегодня встретиться после завтрака, мне ей нужно кое-какие места показать, она ведь еще не знает здесь ничего, так что до обеда меня не будет.

– Ну, иди, иди, я понимаю, теперь тебе не до Нафтуси… да и в компании ее тебе куда интересней, чем в моей, я ведь по Лему и Стругацким не эксперт: фантазия у меня совсем уж не та, что в детстве, – в голосе мамы угадывались ревнивые нотки, – только часам к трем домой приходи, не опаздывай! Думаю, конфорку теперь уж точно разжечь не удастся, ты же сам видел, как газ закончился, так что так и так в столовую идти придется.

– Ладно, ладно, не опоздаю, – свернул Андрей тему. Повторный эксперимент с пирокинезом был бы уже явным перегибом палки, – мы не далеко.

Андрей вышел в сад. Аня еще не появилась, и ему захотелось испробовать что-нибудь еще; вообще-то изучение обрушившегося на него дара, границ и возможностей которого он пока не знал, начались несколько сумбурно. Вот в поле, куда они собирались пойти с Аней, и где, как правило, совершенно безлюдно, можно будет развернуться и поизучать себя по полной программе, а заодно проверить и Анины возможности, и посоревноваться. Андрею теперь казалось, что он значительно обскакал Аню по степени и разнообразию открывшихся в нем сидх – паранормальных возможностей. Но в этом, конечно, еще следовало убедиться, о метафизических способностях Ани ему пока было немного известно, скорее всего, она не раскрыла ему своих главных козырей. В любом случае эксперимент лучше проводить вместе, а то, мало ли что…

Мальчик минут пятнадцать прогуливался по саду, нетерпеливо поглядывая на часы: Аня почему-то задерживалась, и Андрей подумал, что неплохо бы дать знать ей, что он уже свободен, и чтобы она поторапливалась, но понимал, что вряд ли ее мама будет очень довольна если, допустим, в разгар завтрака он начнет к ним стучаться и спрашивать, скоро ли Аня освободиться.

Неожиданно в его сознании всплыл эпизод, который – он это точно помнил – ни в одной из прочитанных им в этой жизни книг он не мог прочитать, и тем не менее точно знал, что это эпизод из книги, и не просто книги, а дневников некого полковника британской армии, жившего в середине девятнадцатого – начале двадцатого века по фамилии Олькот. Мало того, впервые в жизни вспомнив эту фамилию, Андрей понял, что хорошо знает его дневники; что полковник был одним из создателей первого международного теософского общества и верным соратником великой посвященной Елены Блаватской, жизнь и книги которой Андрей, как выяснилось, тоже неплохо помнил, прекрасно сознавая, что ни одну из них он не то что не читал, но и в глаза никогда не видел. Но за последние два часа после пробуждения, его уже перестали удивлять подобные паранормальности, поэтому он не стал распаковывать из своего сознания весьма громоздкий информационный массив, а вспомнил лишь один эпизод о том, как гуру Блаватской и Олькота махатма Мория посылал полковнику записки, которые возникали из воздуха и падали ему прямо на письменный стол, и сам момент материализации Олькот неоднократно наблюдал, и даже носил эти письма на какую-то экспертизу. Одновременно в сознании Андрея появилось знание того, как это можно реально сделать, создав ментальную матрицу в том месте, где ты хочешь получить материализацию, и каким образом на ментальной матрице из обычных молекул соберется уже проявленная физическая материальность – письмо с нужной записью. Собственно, все это было схоже с эффектом пирокинеза, но требовало большей концентрации энергии и более значительного эдейтического конструирования.

Для того чтобы начать этот более сложный эксперимент, Андрей переместил сознание (сдвинув в определенное положение точку сборки) в тот фрагмент пространства, где находилась сейчас Аня, и увидел вполне отчетливую эдейтическую картинку: Аня сидела за столом, и что-то писала в школьной тетради, а недалеко от нее прохаживалась по комнате Анина мама и что-то диктовала ей из дидактического материала по русскому языку.

«Диктант пишет, – догадался Андрей, – чего это мать с утра засадила ее за занятия, они же вчера вечером занимались? Нет, наверное, не очень удачная мысль записку из воздуха материализовывать, ее точно заметит матушка, и представляю, что с ней в этом случае произойдет, ведь, как я понял, Анина мама такая же обычная женщина, как и моя. Лучше я несколько другую чучу отчубучу, это и гораздо меньше ментальной энергии потребует».

Андрей мысленно приблизил, словно с помощью выдвигающегося фотообъектива Анину тетрадь, над которой склонилась девочка, и убедился, что та пишет под мамину диктовку фрагмент из тургеневского Бежина луга, который Андрей так же проходил в этом году и, кажется, тоже писал этот диктант.

«Получается, – отметил Андрей, – я мысленно в любое закрытое помещение могу попасть и подглядеть что угодно! Да за одну такую способность мне спецслужбы любой страны огромные деньги могли бы заплатить! А, собственно, зачем мне деньги? Да я, если захочу, прямо из воздуха смогу их создать! Ладно, сейчас проверим, не обманывают ли меня предчувствия. Если судить по удачному эксперименту с огнем, то не должны».

Андрей сосредоточил свое внимание на Аниной тетрадке и мысленно воспроизвел на полях надпись: «Я жду уже полчаса, выходи быстрее. Андрей». Затем он расслабился, убрал эдейтическое видение и стал ждать результата. Результат оказался незамедлительным, но не таким, который он ожидал: в голове его прозвучал зуммер, словно в телефонной трубке, а затем перед мысленным взором возник экран, а на нем появилась надпись, выведенная старательным почерком ученицы пятого класса: «Не пачкай мою тетрадь, мама будет ругаться! Я выйду минут через десять».

«Йес! – пробормотал Андрей, сделав характерный жест локтем, получилось! А собственно, я и не сомневался, что получится, это так же просто, как с огнем. Но Аня-то – тоже не промах, рано я в ее способностях усомнился! Как она запросто мне мысли передала! Наверное мне надо было тоже ей мыслеграмму послать, а то и правда у ее матери могут какие-то ненужные вопросы возникнуть».

Андрей проделал ту же операцию, что и несколько минут назад, но на этот раз, собираясь дематериализовать собственную надпись, но, оказалось, что надписи на полях не было, по крайней мере, Андрей ее перед мысленным взором не обнаружил. Пока он думал, что бы это могло означать, и «был ли мальчик», дверь хозяйского дома открылась и на крыльцо вышла Аня.

– Получила записку? – победоносно встретил ее Андрей, – чего это ты теперь по утрам вздумала заниматься? – закончил он фразу совершенно обыденно, словно знать через стены, чем занимается в данный момент человек, для него абсолютно обычное дело. Кстати, после твоей мыслеграммы я хотел ее стереть, но, оказалось, ее там и нет. Надпись что ли не возникла? Но тогда как ты узнала, что я тебе хотел передать?

– Все у тебя получилось, – пожала плечами Аня, – не думай, что ты так уж меня удивил, я нечто подобное от тебя ждала, а надписи нет потому что я ее стерла, не нужно, чтобы она маме на глаза попалась. Она же видит, что это не мой почерк, а когда я только начинала писать, ее на полях не было.

– Как же ты ее стерла? Резинкой?

– Ну что ты, резинкой только дырку в бумаге сделаешь, я ее так же убрала, как ты написал, мысленно.

– Ты извини, – сказал Андрей, я вначале вообще хотел тебе записку материализовать вместе с бумагой, но потом передумал, решил, что меньше энергии на запись уйдет. Я, тем более, незадолго перед этим огонь на конфорке материализовал, у нас газ в баллоне закончился, – и полчаса пламя удерживал, пока мама завтрак готовила, так что устал слегка. Ты не бойся, мама моя ничего не заподозрила, – добавил он, видя, что Аня посмотрела на него испуганно, – я так все подстроил, что она решила, что в баллоне газ оставался».

– Это правильно, – облегченно сказала Аня, – никто не должен знать о твоем внезапно открывшемся даре. Дело даже не в том, что ты всех вокруг перепугаешь и никому ничего толком объяснить не сможешь; если об этом до срока узнают люди, это нарушит тонкую ткань будущего и последствия могут оказаться катастрофическими: энергия времени самая мощная и самая разрушительная энергия! Кстати, это еще вопрос, дар ли ты получил… Ладно, пойдем в поле, а то наши мамы, похоже, скоро начнут нас подслушивать и выводы сделают самые неутешительные.

Чудесные дети (Андрей, правда, теперь был не совсем уверен, дети ли они в действительности) вышли за калитку и знакомым маршрутом двинулись по направлению к огромному полю клевера, простиравшемуся от самой окраины Трускавца до опушки дальнего «нецивилизованного» леса.

– Что ты имеешь в виду «не дар», в каком смысле? – вернулся Андрей к прерванной теме.

– Я тут думал за завтраком, – сказала Аня, – пыталась запрос наверх дать, но ответа не получила. Почему – не знаю, обычно получаю, а тут никакого ответа, так что пришлось самой размышлять. Так вот: то, что с тобой произошло – не результат получения информопакета, он все же таких глубоких изменений не приносит, в тебе ведь глобальная трансформа произошла – мгновенное пробуждение души! Мне даже страшно оттого, что я вижу. И тут вдруг у меня возникло самое простое объяснение того, что с тобой случилось. С тобой произошло то же, что со мной два дня назад, когда ко мне вернулась моя знающая половинка, которую твой двойник освободил. Так что это не информопакет, это скорее восстановление личности…

– Тогда, – удивленно посмотрел на нее Андрей, – почему я этого не понял, как ты поняла, когда к тебе знающая половинка вернулась?

– Все просто, – сказала Аня, – ведь она до восьмилетнего возраста во мне была и помнила всю мою жизнь, а потом оказалась в плену, а потом снова вернулась. У тебя же несколько по-другому.

– А что по-другому? – недоумевал Андрей.