Ловкачи

– Но как же ты там все устроишь? – недоумевал Хмуров.

– Предоставь все мне. Твое дело внести деньги по тарифу за полугодие вперед. Полис же я передам тебе с моею бланковой подписью.

– То есть деньги мы внесем пополам! – сказал Хмуров.

– Нет, ты один.

– Это почему же?

– По той простой причине, что мне на мою тысячу рублей хватит и без того расходов.

– Какие же это?

– Как какие? Это мне нравится! А дорога вдвоем с больным в Крым, а жизнь там, а похороны, если он действительно скончается.

Хмуров призадумался.

– Да, – сказал он немного погодя, – конечно, ты прав. Но если там здоровье твоего больного поправится или развязка настолько затянется, что придется вносить и за второе полугодие? Что тогда?

– Что делать, – ответил Пузырев. – Я только одно знаю, что для этого нужно бы было сотвориться чуду. Он и теперь-то очень плох.

– Опять-таки, как бы слишком скорою кончиною не возбудить подозрения в страховом обществе? – заметил Иван Александрович. – Имей в виду, что тебя здесь будет свидетельствовать врач, и, когда получится удостоверение о смерти от чахотки, он прямо выскажет свое сомнение. К тому же сумма в шестьдесят тысяч все-таки довольно значительна, и общество попробует ее отстоять.

– Я все обдумал, – сказал Илья Максимович, – положись во всем на меня. Бывают случаи скоротечной горловой болезни, от которой умирали колоссы в какой-нибудь месяц или полтора. А там, по приезде, я его не сразу докторам покажу. Ну, да что тут говорить! Верь мне, если я тебе доверяю. По рукам, что ли?

– По рукам, отчего же? Дело, кажется, верное. Ты страхуешься, полис передается в мою пользу, там, в Крыму, ты всячески всех от больного отклоняешь, а когда он умирает, берешь свидетельство о смерти, как бы ты сам умер, и возвращаешься сюда с его бумагами…

– Только не сюда, меня могли бы узнать и накрыть.

– Одним словом, ты продолжаешь уже далее существовать на свете под именем твоего умершего друга, и Илья Максимович Пузырев раз навсегда вычеркнут из списка живых. Затем ты передаешь мне свидетельство о кончине твоей, и я с полисом иду в страховое общество получить шестьдесят тысяч, которые мы с тобою братски делим пополам. Дело блестящее, и я от него не отказался бы, мой милый и дорогой товарищ, если бы сам я сейчас не был на пути к крупной и еще более безопасной наживе.

– Ты отказываешься?

– Наотрез.

Этого Пузырев всего менее ожидал. Он даже побледнел и отклонился от стола, на котором все время разговора почти лежал, облокотясь.

– Ты со мною не шути, – резко сказал он наконец.

– Я и не думаю шутить. Да погоди, – остановил его Хмуров, видя, что он хочет еще что-то сказать. – Как бы ни было чисто твое дело, в нем все-таки есть риск. В том же, что я теперь наметил, риску ровно никакого.

Но Пузырев обозлился.

Ему было досадно и то, что он все разболтал товарищу, но более еще досадовал он, как смел Хмуров действовать, и, по-видимому, действовать успешно, помимо него.

Он сверкнул глазами и сказал:

– Как бы в твоем, тобою самим намеченном, деле тебе не напортили.

– Кто это, не ты ли уж?

– Зачем мне? Найдутся, брат Иван Александрович, и другие, которым, если уж на то пошло, и поверят-то более, нежели мне.

При этих словах Пузырев упорно смотрел прямо в глаза товарищу, и тот в конце концов не выдержал резкого взгляда этих страшных глаз. Он опустил взор и спросил дрогнувшим голосом:

– Кто же это? О ком ты говоришь? Я не догадываюсь.

– А, ты не догадываешься, ты позабыл, слаба же у тебя память, мой друг! – прошипел, придвигаясь к нему снова, Пузырев. – Так я тебе напомню, кто может все разрушить разом, единым появлением своим.

Он выждал с добрую минуту и потом с расстановкою сказал:

– Ольга Аркадьевна в Москве и поклялась тебе за все отомстить. Понял?

VII. Кто ловче?

На этот раз Пузырев не ошибся: его давнишний товарищ и компаньон по преступной деятельности, красавец и смельчак Иван Александрович Хмуров, не на шутку встревожился и прямо-таки даже струсил. Он сильно побледнел и не скоро был в состоянии спросить:

– Откуда взял ты, что Ольга Аркадьевна в Москве?

– Я сам ее видел.

– Этого быть не может! – гневно воскликнул Хмуров, все еще надеясь, что товарищ его угрожает по-пустому.

– Мне шутить не приходится, – сдержанно ответил Пузырев. – Во-первых, твое участие в задуманном мною деле я считаю необходимым и, как видишь, после некоторого размышления, сам тебе об этом откровенно заявляю, а во-вторых, цели у меня никакой не может быть лгать.

– Ты просто меня запугиваешь.

– Пожалуй, да. Я и этого от тебя не скрою.

– Вот видишь?!

– Но позволь! Я действительно хотел тебя несколько пугнуть присутствием в Москве Ольги Аркадьевны, но при этом и не думал лгать. Я только хотел испытать тебя, а с другой стороны, мне нечего от тебя скрывать, что теперь, когда я знаю несомненно, почему ты так боишься ее появления на сцене, то, конечно, мне и задумываться не приходится в случае крайней надобности воспользоваться ее местью, обратить ее острым оружием против твоего упрямства.

– Я никогда угрозам не подчинялся! – снова и столь же горячо, как прежде, воскликнул Хмуров.

– Угроза – пустое слово, – ответил, улыбаясь, Илья Максимович. – Почему же нам не поставить вопрос несколько иначе? Допустим, что упорным отказом твоим участвовать в задуманном мною деле ты захочешь мне доказать несостоятельность моего плана или, по крайней мере, опасность приведения его в исполнение. В таком случае и я, с моей стороны, захочу доказать тебе, что завязанный тобою роман с некоей Зинаидою Николаевной Мирковой еще менее безопасен и уже ни в каком случае к доброму концу привести тебя не может.

– Позволь, пожалуйста! – крайне возмутился Хмуров. – В том и другом случае решительно ничего нет общего.

– То есть как же это?

– Да если я не соглашаюсь почему-либо на твое предложение пойти в страховое общество за премией и даже не соблазняюсь дележом ее между нами обоими пополам, то ведь я не угрожаю тебе никакими доносами. Ты же, напротив, чтобы доказать мне несостоятельность моих личных планов, готов уже подсылать моих злейших врагов и сам мне мешать в моих действиях. Не знаю, как это, по-твоему, называется, а по-моему, да и на языке каждого понимающего вещи человека, это можно назвать только подлостью.

– Называй как хочешь, – все с прежнею сдержанностью сказал Пузырев. – Не в словах и не в наименованиях наших поступков дело. Ты со мною свел счеты только под влиянием угрозы, а стало быть, и сам-то не особенно честно до сего времени поступал…

– Я не имел денег, – сказал несколько застенчивее Хмуров.

– Не лги! – вскрикнул в свою очередь, теряя всякое терпение, Пузырев. – Ты сейчас сам проговорился и сознался, что все мои предположения относительно Мирковой совершенно справедливы.