Иван III

В сентябре 1472 года умер младший брат Ивана III Юрий, не оставив завещания. Его города Дмитров, Можайск, Серпухов забрал «на себя» великий князь. Остальным княжеским братьям, недовольным этим, были даны города Вышгород, Таруса и Романов, что было закреплено договорами 1473 года.

12 ноября 1472 года Иван III женился на византийской царевне Софье Палеолог, дочери морейского деспота Фомы Палеолога и племяннице последнего императора Византии Константина.

«Софья родилась в Морее и никогда не бывала в Константинополе, который к тому же был взят турками (в 1453 году), когда ей было лет 5 от роду; перед выходом замуж за московского великого князя она с братьями жила в Риме под попечительством папы и в Москву отправилась из Рима (через Любек, Колывань, Юрьев, Псков. Новгород). Титул «деспина» (женский род от слова «деспот») происходит от титула «деспота», который носили все сыновья императора Мануила II, в том числе и отец Софьи, Фома Палеолог» (58).

«Сохранившиеся насчет Софии данные столь отрывочны и незначительны, что историку трудно восстановить в точности черты ее физиономии и совершенно невозможно разрешить вопросы относительно подробностей.

София была представительницей рода Палеологов времен упадка. Кровавые усобицы в их семье, лишения, несчастия, может быть, обострили ее характер и развили менее благородные инстинкты в ее сердце. Покинув изгнание для того, чтобы занять трон, окруженная иностранцами в своем новом отечестве, она никогда не внушала к себе расположения русских. Оттого ее изображают женщиной гордой и надменной, интриганкой, в высшей степени коварной. По-видимому она имела, иногда по крайней мере, большое влияние на Ивана, в котором она вызывала решимость порвать с унизительными традициями монгольского данничества. Другое изменение во внутренней политике не могло быть приписано совпадениям: при патриархальном, почти грубом московском дворе появляется пышный этикет, издали напоминающий византийский: устраиваются новые должности, подчиненные строгой иерархии; принуждение заменяет прежнюю свободу; государь становится менее доступным, замкнутым в своем величии. Князь Курбский, боярин старинной знати, с горечью замечает, что Иван не советовался более со своими окружающими и все делал сам. Очевидно, великий князь московский подражал византийским самодержцам» (73).

Тогда же в Москву с послом Семеном Толбузиным приехал итальянский зодчий Аристотель Фиораванти.

«Привлечение иностранных мастеров в области архитектуры носило характер хорошо продуманного государственного мероприятия. По инициативе великокняжеской власти на Русь постоянно приглашались итальянские архитекторы, знаменитые во всей Европе.

Аристотель Фиораванти, приехавший на Русь из Болоньи 26 апреля 1575 года с сыном Андреа и помощником Пьетро, прославил себя сооружением Успенского собора в Москве. В строительстве двух башен Кремля – Тайницкой и Беклемишевской – участвовали Марк и Антон Фрязин, прибывшие, вероятно, с Дмитрием и Мануилом Ралевым. Дальнейшими работами руководил представитель знаменитой в Милане династии скульпторов и архитекторов Пьетро Антонио Салари с учеником Джаном Антонио. В 1491 году он закончил сооружение Грановитой палаты, начатой в 1487 году Марком. Алевиз из Милана – Алоизио да Каркано, приехавший с Мануилом Ангеловым и Данилой Мамыревым в 1494 году – в 1499 году начал сооружать великокняжеский дворец рядом с Благовещенским собором и новую стену от дворца к Боровицкой башне» (8).

В 1474 году Иван III купил у князей Владимира Андреевича и Ивана Ивановича вторую половину Ростовского княжества, которое теперь было полностью присоединено к Москве. Через два года наступил черед Новгорода. Оставив блюсти Москву сына Ивана [Прим. 19], Иван III с войсками выступил на север.

«Шесть с половиной лет, отделяющие Коростынский договор от Троицкого стояния зимой 1477–1478 годов, были временем агонии Новгородской боярской республики, завершившейся ликвидацией «призрака» новгородской свободы – «многии бо ыелможи и бояре перевет имеяху князю великому и того ради не изволиша в единомыслии быти и всташа чернь на бояр, а бояри на чернь».

Чтобы упрочить свое положение в Новгороде и подготовить окончательное присоединение его к Русскому государству, правительство Ивана III в эти годы вело работу в двух направлениях: во-первых, оно старалось создать среди влиятельных новгородских феодалов группу сторонников Москвы; во-вторых, оно поддерживало антибоярскую оппозицию в Новгороде. Первая линия выступала, как основная; вторая – как вспомогательное средство, используемое для давления на новгородских феодалов.

Во время поездки Ивана III в Новгород в 1475–1476 году обе линии его новгородской политики выступают еще более отчетливо. Сторонники Москвы и стоявший за ними Иван III, однако, просчитались, переоценив успехи подготовительной работы в Новгороде. «Государственный переворот» изнутри не удался. «Московская партия» была разгромлена. На пути планов Ивана III стало разбушевавшееся вече. Этим определилась линия великого князя на следующем этапе борьбы с противниками московского «государствования» зимой 1477–1478 годов.

В отличие от похода 1471 года, в 1477 году не было настоящей войны. Новгород не оказал вооруженного сопротивления грозным силам великого князя и его союзников, вступившим в его земли. Новгородское войско не дало ни одной битвы ни воеводам великого князя, ни псковичам, которые, хотя и без особого рвения и с большим опозданием, но выступили в поход против Новгорода. Новгородцы очистили без боя всю территорию своей земли «от восточные страны и до Литовского и Псковского рубежа». Заняв по хорошо разработанному плану предместья Новгорода, московские войска все теснее сжимали кольцо блокады. Сопротивление становилось безнадежным. 13 января переговоры (начавшиеся 23 ноября. – А.А.) были завершены «целованием креста» новгородцами в Троице на Паозерье, где стоял великий князь. После этого Иван III постепенно снимает осаду, отпуская своих союзников. Затем понадобился еще месяц для того, чтобы установить новый порядок управления в Новгороде. Так Иван III «выстоял стояньем Великий Новгород».

За двенадцатинедельное Троицкое стояние Ивана III (во время осады, переговоров и установления нового порядка) был сломлен вечевой порядок управления, события развертывались стремительно, сокрушительные удары один за другим обрушивались на Новгород – прогнившее насквозь здание Новгородской вечевой республики дрогнуло и рухнуло под ударами московских секир – «вечю и колоколу не быти, посаднику не быти, а государство все нам держати». Управление в городе взяли в свои руки московские наместники» (13).

Историк К.В. Базилевич писал в своей работе «Образование Русского государства Ивана III», вышедшей в 1946 году в Москве:

«В конце 1477 года Иван III вновь отправил к Новгороду свое войско. Этот поход представлял собой грандиозную демонстрацию военных сил объединенных русских земель. Новгородское боярское правительство не могло и помышлять о каком-либо военном сопротивлении. На вопрос новгородских бояр, «какому государству быть в Новгороде», последовал определенный ответ: «Ино мы великие князи хотим государства своего: как есмы на Москве, так хотим быть на отчине своей Великом Новгороде. Вечевому колоколу во отчине нашей в Новгороде не быти, посаднику не быти, а государство свое нам держати». Этим по существу закончился (почти. – А.А.) заключительный акт самостоятельного существования «господина Великого Новгорода» (8). В январе 1478 года новгородцы присягнули Ивану III, в феврале многие из новгородской «господы» во главе с Марфой Борецкой были отправлены в Москву, а земли их конфискованы. В течение последующих десяти лет тысячи богатых новгородцев были заменены москвичами. «Понадобился еще один приход Ивана III «миром» в Новгород для того, чтобы укрепить новый порядок управления городом. Зимою 1479–1480 годов, во время девятинедельного Славенского стояния, 19 января 1480 года был «поиман» выборный владыка Феофил, и этим была завершена ликвидация вечевого строя. После января 1480 года от новгородского вечевого строя остались только обломки» (13).

Присоединением новгородских земель – почти всего севера России – к Москве «решило главный вопрос русской политической жизни XV века – «И привезен бысть вечевой колокол в Москву, и вознесли его на колокольницы на площади с прочими колоколы звонити» (13).

Венецианский дипломат патриций Амброджо Контарини в своем сочинении «Путешествие в Персию» вместе с описанием Москвы 1476–1477 годов оставил единственное дошедшее до нас описание Ивана Васильевича III и его столицы:

«Город Московия расположен на небольшом холме, он весь деревянный, как замок, так и остальной город. Через него протекает река, называемая Моско. На одной стороне ее находится замок и часть города, на другой – остальная часть города. На реке много мостов, по которым переходят с одного берега на другой. Это столица, то есть место пребывания самого великого князя. Вокруг города большие леса, их вообще очень много в стране. Край чрезвычайно богат всякими хлебными злаками. Русские продают огромное количество коровьего и свиного мяса; думаю, что за один маркет (мелкая венецианская монета. – А.А.) его можно получить более трех фунтов (немного больше одного килограмма. – А.А.). Сотню кур продают за дукат, за эту же цену – сорок уток, а гуси стоят по три маркета за каждого. Продают очень много зайцев, но другой дичи мало. Торгуют также разными видами дикой птицы в большом количестве. Вина в этих местах не делают. Нет также никаких плодов, бывают лишь огурцы, лесные орехи, дикие яблоки.

Страна эта отличается невероятными морозами, так что люди на 9 месяцев в году подряд сидят в домах, однако зимой приходится запасать продовольствие на лето: ввиду больших снегов люди делают себе сани, которые легко тащит одна лошадь, перевозя таким образом любые грузы. Летом же – ужасная грязь из-за таяния снегов, и к тому же крайне трудно ездить по громадным лесам, где невозможно проложить хорошие дороги.

В конце октября река, протекающая через город, вся замерзает; на ней строят лавки для разных товаров, и там происходят все базары, а в городе тогда почти ничего не продается. Так делается потому, что место это считается менее холодным, чем всякое другое; оно окружено городом со стороны обоих берегов и защищено от ветра. Ежедневно на льду реки находится громадное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких других необходимых товаров. В течение всей зимы эти товары не иссякают. К концу ноября обладатели коров и свиней бьют их и везут на продажу в город. Так цельными тушами их время от времени доставляют для сбыта на городской рынок, и чистое удовольствие смотреть на это огромное количество ободранных от шкур коров, которых поставили на ноги на льду реки. Таким образом, люди могут есть мясо более чем 3 месяца подряд. То же самое делают с рыбой, с курами и другим продовольствием. На льду замершей реки устраивают конские бега и другие увеселения; случается, что при этом люди ломают себе шею.

Русские очень красивы, как мужчины, так и женщины, но вообще это народ грубый. У них есть свой папа, как глава церкви их толка, нашего же они не признают и считают, что мы вовсе погибшие люди. Они величайшие пьяницы и весьма этим похваляются, презирая непьющих. У них нет никаких вин, но они употребляют напиток из меда, который они приготовляют с листьями хмеля. Этот напиток вовсе не плох, особенно если он старый. Однако их государь не допускает, чтобы каждый мог свободно его приготовлять, потому что, если бы они пользовались подобной свободой, то ежедневно были бы пьяны и убивали бы друг друга как звери. Их жизнь протекает следующим образом: утром они стоят на базарах примерно до полудня, потом отправляются в таверны есть и пить; после этого времени уже невозможно привлечь их к какому-либо делу.

В город в течение всей зимы собирается множество купцов как из Германии, так и из Польши. Они покупают исключительно меха – соболей, лисиц, горностаев, белок и иногда рысей. И хотя эти меха добываются за много дней пути от города Московии, больше в областях на северо-востоке и на севере, однако все съезжаются в это место и купцы покупают меха именно здесь. Меха скопляются в большом количестве также в городе, называемом Новгород, земля которого граничит почти с Германией; от Московии Новгород отстает на 8 дней пути. Этот город управляется как коммуна, но подчинен здешнему великому князю и платит ему дань ежегодно.

Упомянутому государю от роду 35 лет; он высок, но худощав; вообще он очень красивый человек.

Я оставался в городе Московии с 25 сентября 1476 года, когда я туда приехал, до 21 января 1477 года, когда я оттуда выехал. С уверенностью я могу сказать, что у всех я встречал хороший прием.

Я был приглашен во дворец на обед к великому князю. До того, как идти к столу, я вошел в покой, где находились его высочество и еще другой его секретарь; с доброжелательнейшим лицом его высочество обратился ко мне с самими учтивыми, какими только могут быть, словами, настоятельно прося меня засвидетельствовать моей светлейшей сеньории, что он ее добрый друг и таковым желает остаться и что он охотно меня отпускает, предлагая во всем содействовать, если мне что-либо понадобится. Я ответил на все, что он мне сказал, сопровождая свои слова выражением всяческой благодарности. В подобной беседе мы провели целый час, если не больше. Великий князь с большим радушием показал мне свои одежды из золотой парчи, подбитые прекраснейшими соболями.

Затем мы вышли из покоя и медленно прошли к столу. Обед длился больше обычного, и угощений было больше, чем всегда. Присутствовало много баронов государя. По окончании обеда мне предложили встать из-за стола и подойти к его высочеству, который громким голосом, чтобы все слышали, объявил мне о своем разрешении отправиться в путь; он проявил также большую дружественность по отношению к нашей светлейшей сеньории. Я же поблагодарил его высочество, как полагается. Затем мне была поднесена большая серебряная чаша, полная медового напитка, и было сказано, что государь приказывает мне осушить ее всю и дарует мне эту чашу. Такой обычай соблюдается только в тех случаях, когда хотят оказать высшую честь либо послу, либо кому-нибудь другому. Однако для меня оказалось затруднительным выпить такое количество – ведь там было очень много напитка! Насколько я помню, я выпил только четвертую часть, а его высочество, заметив, что я не в состоянии выпить больше, и заранее зная к тому же об этом моем свойстве, велел взять у меня чашу, которую опорожнили и пустую отдали мне. Я поцеловал руку его высочества и ушел с добрыми напутствиями. Многие его бароны проводили меня до лестницы и облобызали с проявлениями большого доброжелательства.

Так возвратился я домой и подготовил все для отъезда. Усевшись в наши сани, мы, с именем Божиим на устах, уехали из Московии. Эти сани представляют собой нечто вреде домика, который везет одна лошадь. Они употребляются только в зимнее время. Усаживаются в сани, укрывшись любым количеством одеял, и правят лошадью – и таким образом покрывают огромнейшие расстояния. Внутрь с собой кладут съестные припасы и все необходимое. От государя мне был дан человек, который должен был меня сопровождать, причем великий князь приказал, чтобы по всей стране мне давали, от места до места, по одному такому проводнику» (53).

В 1476 году Иван III, по сведениям некоторых исторических источников, отказался платить дань хану Большой Орды Ахмату и, по легенде, растоптал ханскую басму на глазах ордынских послов.

«Сомнение вызывает сообщение Казанского летописца о потоптании Иваном III басмы (возможно, это был гипсовый отпечаток ханской ноги, а не лица хана, перевозимый в сундучке. – А.А.), с чем было связано и прекращение уплаты дани. В Казанском летописце это событие относится ко времени воцарения Ахмед-хана, то есть вскоре после 1460 года. «Царь Ахмат восприим царство Златыя Орды по отце своем, Зелет-салтане цари, и посла к великому князю Московскому послы своя, по старому обычаю отец своих и с басмою, просити дани и оброка за прошлая лета. Великии же князь ни мала убоявся страха царева и, приим басму лица его и плевав на ню, низлома ея, и на землю поверже, и потопта ногами своими, и гордых послов его всех изыматьи повеле, пришедших к нему дерзостно, а единого отпусти жива, носяща весть к царю глаголя: «да яко же сотворил послом твоим, тако же имам к тебе сотворити, да престаниши, беззакониче, от злого начинания своего, еже ступатися». Далее рассказывается, что царь (хан), услышав эти слова, «великою яростию распалился, и, собрав все свои силы, пошел в 6909 году (1401-?) на Русь к реке Угре. В этом рассказе допущены крупные хронологические ошибки, начиная от неверной даты прихода Ахмед-хана на Угру (6909 год вместо 6988). Основная часть Казанского летописца составлена во второй половине XVI века.

Однако после отказа Ивана III в 1476 году уплачивать «выход» Ахмед-хану, который в это время был занят Крымом и определением своих отношений с султаном, пришлось около четырех лет ожидать удобного момента для выступления против Москвы. Благоприятная обстановка сложилась в начале 1480 года. Поход Ахмед-хана на Угру, закончившийся его бегством и гибелью в придонских степях, произвел весьма сильное впечатление на современников» (8).

Ахмат выступил в поход на Московское княжество летом 1480 года, заключив договор с польским королем и литовским великим князем Казимиром об ударе на Москву с двух сторон.

«Проводя широкомасштабную политику, Ахмат рассчитывал на создание мощной антирусской коалиции, основой которой должен был быть союз с Литвой. Казимир Литовский со своей стороны стремился к такому союзу в интересах дальнейшей экспансии против Руси и сохранения власти над русскими землями, захваченными в прежние времена.

Первые сведения о литовско-ордынских переговорах помещены в летописи под 1470–1471 годом. Начало последнего тура переговоров относится, по-видимому, к 1479 году, ко времени пребывания в Литве ордынского посла Тагира. В ходе ответного посольства Стрета были обговорены сроки совместного нападения на Русь – весна 1480 года» (3).

Время покорения Московского государства было определено очень точно.

«В 1479 году произошла ссора между Иваном III и его братьями удельными князьями Борисом и Андреем Большим, недовольными великим князем, который не поделился с ними землями умершего брата Юрия (у Великого князя Ивана III было четверо братьев: Юрий (который умер в сентябре 1472 года, за семь лет до конфликта! – А.А.), Андрей Большой, Борис и Андрей Меньшой. – А.А.). Оба удельных князя обратились за помощью к Казимиру, а затем, в феврале 1480 года, с семьями и со своими дворами ушли в Новгородскую область.

Внутренние осложнения немедленно активизировали все враждебные силы. Поведение Ахмата, начавшего поход в разгар ссоры Ивана III с братьями, выбор пути и длительная остановка на Угре – все это подтверждает слово летописной записи, что хан был «во единой думе с Казимиром», получившем удобный повод для вмешательства в русские дела. Зашевелился и Ливонский орден. С конца 1479 года в течение всего следующего года, происходили повторные нападения немцев на Псковскую землю, сопровождавшиеся, как всегда, страшным опустошениями. Таким образом, Ивану III приходилось действовать против сильной коалиции врагов, при наличии тяжелых внутренних осложнений» (8).

Искусным маневрированием войск Иван III не пустил татар через Оку, и Ахмат с войсками двинулся к литовской границе, намереваясь соединиться там с отрядами Казимира и вторгнуться в Московское княжество через Угру. Русские войска опередили хана и раньше него заняли левый берег Угры, все перевозы и броды. Сам великий князь отправился в Москву. «В Москве находились «в осаде» мать его, инокиня Марфа, князь Михаил Андреевич Верейский, князь Иван Юрьевич патрикеев, московский наместник, с дьяком Василием Мамыревым, митрополит Геронтий и умный и энергичный владыка ростовский Вассиан [Прим. 20]. К ним-то, по некоторым известиям, и поехал Иван Васильевич «на совет и думу». Из приближенных великого князя одни не советовали ему стоять на границе, указывая на пример отца его, попавшего в плен казанским татарам в суздальском бою; советовали, напротив, удалиться на север, указывая на пример Димитрия Донского, удалившегося, при нашествии Тамерлана, в Кострому. На этом настаивали его любимцы – бояре Иван Васильевич Ощера и Григорий Андреевич Мамон; другие же, и преимущественно владыка Вассиан, настаивали на том, что великий князь должен находиться при войске» (100). Иван III решил по-своему.

«Ахмат подошел к Угре 8 октября 1480 года. Ордынцы попытались перейти с правого берега реки на левый, где располагалось русское войско. Началось продолжавшееся четыре дня сражение, в ходе которого русские воины не дали врагу переправиться через Угру. Хан отступил и встал в Яузе в 2-х верстах от реки.

Опасаясь выступления Казимира на стороне Ахмата Иван III с целью выиграть время идет на переговоры с ханом. В это же время он старается убедить двух своих мятежных братьев, делает им уступки, чтобы они присоединились к нему в интересах общей борьбы с нашествием Орды.

Хан не принял подарки, посланные ему Иваном III с послом И.Ф. Товарковым, и заявил при этом: «Не того дела яз семо пришел, пришел яз Ивана дела, а за его неправду, что ко мне не идет, а мне челом не бьет, а выхода мне не дает 9-й год. Приидет ко мне Иван сам, почнутся ми о нем мои рядцы и князи печаловати, ино как будет пригож, так его пожалую». Переговоры, естественно, ни к чему не привели. Между тем с 26 октября установилась зима с сильными морозами. Хан не решаясь снова перейти реку, уже замершую, и напасть на русское войско, около двух недель стоит у Угры, очевидно в ожидании помощи от Казимира. К Ивану III пришли, наконец, на помощь его братья – Андрей Большой и Борис – надежды Ахмата на усобицу не сбылись, как и на приход литовского войска. Объединенные силы Ивана III стояли на выгодной позиции у Кременца. Попытка нападения монголо-татарского отряда на Конин и Нюхово была ликвидирована – Иван Васильевич послал туда своих братьев с воеводами, и ордынцы обратились в бегство. Вскоре, 11 ноября, отступил и сам хан Ахмат» (55).

Казимир не пришел на помощь Ахмету – ему не дал этого сделать его враг крымский хан Менгли Гирей, незадолго до этого заключивший договор о дружбе с Иваном III (через 22 года, в июне 1502 году, войска Крымского ханства с помощью дружин Московского княжества, совершивших отвлекающий удар по Волге, в степи за Перекопом у устья реки Сулы наголову разгромили войска Большой Орды, прекратившей после этого свое существование [Прим. 21]. Были и другие причины литовского отказа вместе с Ахматом «воевать Русь». Биограф Ивана III Ю.Г. Алексеев писал:

«Московская летопись сообщает, что Ахмат шел «со всеми своими силами мимо Мценск и Любутеск и Одоев», то есть по правому берегу Оки к Воротынску – городку близ впадения Угры в Оку недалеко от Калуги. «Пришед», он «ста у Воротынска, ждучи к себе королевы помощи». Однако «король сам не иде, ни силы своя не посла, понеже бо быша ему свои усобицы. К этому известию, общему в Симоеновской и Московской летописях, последняя добавляет – «тогда бо воева Мингли-Гирей, царь Крымский, королеву землю Подольскую, служа великому князю».

Набег крымских отрядов на Подолию имел, видимо, незначительные масштабы. Казимир в течение ряда месяцев (с декабря 1479 года) активно готовился к войне. На его решение не вступать в открытую борьбу с Русским государством осенью 1480 года гораздо сильнее, чем набег крымцев, повлияли, вероятно, соображения общего политического характера. Польские хронисты Длугош и Стрыйковский указывают, что Казимир, несмотря на совет литовцев, не пошел на встречу с Ахматом, опасаясь могущества московского князя. Набьег крымцев не мог иметь серьезного значения уже потому, что именно в это время (в октябре 1480 года) начался новый тур переговоров Менгли с Казимиром. По данным Литовской метрики, 15 октября в Вильно отправился крымский посол Байраш с полномочиями для заключения союза. Таким образом, в критические недели борьбы на Угре крымский хан был далек от намерения оказать реальную помощь Русскому государству против польско-литовского короля.

Одним из существенных факторов, повлиявших на позицию Казимира, было, видимо, движение за воссоединение с Русским государством, охватившее русские земли в составе Литовского великого княжества (так называемый «заговор князей»)» (3).

Противостояние татарских и московских ратей продолжалось немногим более месяца. «Известно, что в начале зимы 1480 года Ахмед-хан под влиянием наступающих холодов, не получив помощи от Казимира IV, ясно увидел, что военная обстановка складывается в пользу Ивана III. Считая в дальнейшем свое пребывание опасным, он и решил сняться с лагеря и повернуть назад в степь.

Сохранился ярлык Ахмед-хана Ивану III (написанный, очевидно, в бессильной ярости. – А.А.):

«А нынеча если от берега пошол, потому что у меня люди без одеж, а кони без попон. А минет сердце зимы девяносто дней, и аз опять на тебя буду, а пить ти у меня вода мутная».

Ярлык от имени Ахмеда Ивану III написан резким языком и полон угроз. Он требует от Ивана III: «И ты б мою подать в 40 день собрал: 60000 алтын, 20000 вешнею, да 60000 осеннею, а на себе бы еси носил Батыево знамение у колпока верх вогнув ходил, занеж вы блужные просяники. Только моея подати в 40 день не сберешь, а на себе не учнеш Батыево знамения носити, почен тобою в головах, и всех твоих бояр з густыми волосы и с великими бородами, у меня будут; или паки мои дворяне с хозовыми сагодаками и с софьяными сапоги у тебя будут» (25).

В начале января 1481 года хан Тюменской орды Ибак собственноручно убил Ахмата, захватив большую добычу, награбленную во время отступления в литовских землям. Ибак сообщил об этом Ивану III, который только после этого возвратился в Москву – «и возрадовашася и возвеселишася вси люди».