Паутина

– Разум?ется, былъ…

– Ну?

– Да р?шительно ничего н?тъ интереснаго… какъ вс?…

– Мн? интересно, – капризно, съ св?тящимися глазами, приказалъ Модестъ. – Я требую, чтобы ты разсказалъ… Мн? это надо. Какъ новый челов?ческiй документъ. Я теперь собираю коллекцiю такихъ начинанiй…

– Для твоего философскаго труда? – съ благогов?нiемъ спросилъ Иванъ.

Модестъ прикрылъ глаза и съ растяжкою произнесъ:

– Да, для будущаго моего философскаго труда…

Противъ этого аргумента Иванъ уже никакъ не въ силахъ былъ протестовать: если-бы т?мъ могъ сод?йствовать будущему философскому труду Модеста, онъ охотно позволилъ бы пов?сить себя на отдушник? за шею даже на немыленной бичевк?. Научная ц?ль допроса сняла съ него стыдъ, и онъ д?ловито и обстоятельно изложилъ, будто рапортовалъ по служб? начальству, постоянно, посл? каждой фразы, понукая память свою, точно отв?чая нетвердо въ ней улегшiйся, лишь механически усвоенный, урокъ.

– Ну-съ, было мн? пятнадцать л?тъ, ну-съ. Ну-съ, Епистимiя тогда была молодая, ну-съ. Ну-съ, Симеонъ прi?халъ изъ университета на каникулы, ну-съ. Зач?мъ, я думаю, они все вдвоемъ въ малину прячутся, ну-съ. Ну-съ, и однажды подкрался, подсмотр?лъ ихъ въ малин?, ну-съ… Только и всего…

– Только и всего? – разочарованно повторилъ Модестъ. – И это твое первое мужское волненiе?

– Ужъ не знаю, первое-ли, пятое-ли… Только это я помню, a другiя позабылъ… Можетъ, и было, что… Позабылъ!.. Я теб? говорю, Модестъ, – жалостно извинился онъ, – простой я челов?къ, ужъ какая y меня психологiя! Казарма!

– Д-да, Оскаромъ Уайльдомъ теб? не бывать, – пренебрежительно проц?дилъ сквозь зубы, съ закушенною въ нихъ папиросою, Модестъ. – И в?чно то y васъ – напрямикъ: женщина… самка… бурбоны вы вс?!.. всегда наглядная, грубая, пошлая женщина… Ф-фа!

Онъ подумалъ, вынулъ папиросу изо рта, перешвырнулъ ее черезъ комнату на м?дный листъ и, значительно глядя на брата, сказалъ:

– Во мн? первую половую мечту пробудилъ Гаршина разсказъ… "Сказка о жаб? и роз?"… Помнишь?.. Ну? что же ты вытаращилъ на меня свои выразительные поручицкiе глаза?..

– Очень помню, Модестъ… Но… но… извини меня… Я никакъ не могу взять въ толкъ: Гаршинъ – и половая мысль… р?шительно не вяжется, брать… Сказка отличная… трогательн?йшая сказка, можно сказать… Но – хоть убей… что же есть тамъ такого?

– Я такъ и зналъ, что ты ничего не поймешь!.. Никто не понимаетъ…

Модестъ прикрылъ глаза рукою и мечтательно про скандировалъ слогъ за слогомъ:

– "И вдругъ, среди звонкаго и н?жнаго рокота соловья, роза услышала знакомое хрип?нiе:

– Я сказала, что слопаю, и слопаю!."…Брр! – онъ странно содрогнулся и, помолчавъ, спросилъ съ насм?шкою:

– Твои симпатiи, конечно, вс? на сторон? этой пышноцв?тной красавицы, погибающей д?вственной розы?

– Конечно, да, Модестъ, – изумился Иванъ. – Полагаю… какъ вс?… Иначе быть не можетъ…

– Ну, да… еще бы… "какъ вс?!" "иначе быть не можетъ!" – презрительно передразнилъ Модестъ, поворачиваясь къ нему спиною, къ ст?н? – лицомъ.

– Не жаб? же сочувствовать, Модестъ!..

Модестъ выдержалъ долгую паузу и возразилъ съ длинною, мечтательною растяжкою:

– Жаб?, сочувствовать нельзя… н-н?тъ, не то, чтобы нельзя… трудно… Есть въ челов?ческой душ? что-то такое, что… ну, словомъ, почему – въ конц? концовъ какъ оно ни интересно – a не признаешься въ томъ… неудобно сочувствовать жабъ!.. Но когда с?рая, жирная жаба хочетъ отправить въ брюхо свое ц?ломудренный цв?токъ, на которомъ улетавшая утренняя роса оставила чистыя, прозрачныя слезинки, – это… это… любопытно, Иванъ! Клянусь теб? лысиною твоею, – чрезвычайно развлекательно и любопытно…

Странно см?ясь, повернулся онъ къ Ивану, поднялся на локт?, a въ глазахъ его мерцали нехорошiе огни, и на скулахъ загор?лся румянецъ.

– Ты пойми, – сквозь неестественный сухой см?хъ говорилъ онъ, – в?дь я не то, чтобы… в?дь и мн? жаль розы… И тогда вотъ, какъ я теб? сказалъ, жаль было, и теперь жаль… И лепестки подъ слезинками росы ц?ню, и ароматъ, который даже жабу одурманилъ… все… Но только мн? всегда ужасно было – и сейчасъ вотъ досадно – на эту противную д?вчонку, которая такъ преждевременно отшвырнула жабу отъ розы концомъ башмака…

– Если-бы она не отшвырнула, жаба слопала бы розу, – глубокомысленно зам?тилъ Иванъ.

Модестъ возразилъ съ т?мъ же двусмысленнымъ, больнымъ см?хомъ:

– Ну, ужъ и слопала бы… Авось, не всю… Можетъ быть, такъ только… на пробу… лепестокъ бы, другой укусила?..

Изъ корридора послышались голоса. Вошли Симеонъ и Вендль. Симеонъ, оживленный хорошими д?ловыми новостями, былъ въ дух?, – вошелъ сильный, широкоплечiй, стройный, съ гордо поднятой головой. Вендль ковылялъ за нимъ потихоньку, – странная, сказочная фигура добраго черта, наряднаго и изысканнаго, въ грустномъ, но притягивающемъ уродств? своемъ. При вид? братьевъ, выраженiе лица Симеонова изъ поб?днаго см?нилось въ саркастическое, однако еще не злое. Ужъ очень онъ былъ въ дух?.

– Лежишь? – сатирически обратился онъ къ Модесту, оскаливая въ черной рам? усовъ и бороды зубные серпы свои. Тотъ взглянулъ въ пространство вверхъ и равнодушно отв?тилъ:

– Лежу.

– Сидишь? – повернулся Симеонъ къ Ивану. Тотъ поежился и промямлилъ:

– Сижу.

Симеонъ тихо засм?ялся.

– Полюбуйся, Вендль: хороши душки? Этакъ вотъ они y меня съ утра до вечера. Одинъ, по диванамъ валяясь, нажилъ пролежни на бокахъ. Другой, ему внимая, какъ оракулу, по стулу въ сутки насквозь просиживаетъ. Если-бы не курили, такъ и за людей почесть нельзя. Хоть бы вы въ пикетъ, что-ли, играли или бильбоке завели.

– Купи, будемъ играть, – угрюмо возразилъ Иванъ.

– Коттаббосъ лучше. Купи греческiй коттаббосъ! – холодно посов?товалъ Модестъ.

– Хотите сигаръ, ребята? – посп?шилъ ласково вм?шаться Вендль, видя, что правую щеку Симеона передернуло, и, значить, онъ, того и гляди, сейчасъ разразится филиппикой.

– Давай, – оживился Модестъ. – Я тебя люблю, Вендль. Ты дешевле полтинника не куришь.

– Подымай выше. По рублю штучка. Вчера сотню клiентъ подарилъ.

– Не давай, – сказалъ Симеонъ.

– Отчего? Мн? не жаль.

Симеонъ язвительно оскалился.

– Да в?дь нищимъ на улиц? ты по рублю не подаешь?

– Подавалъ бы, – добродушно извинился Вендль, – да рубли не самъ фабрикую, a казенныхъ не напасешься.

– Такъ и не дари лежебокамъ рублевыхъ сигаръ.

– Сравнилъ! – засм?ялся сконфуженный Вендль.

Но Симеонъ не см?ялся, a смотр?лъ на братьевъ съ угрюмымъ высоком?рнымъ презр?нiемъ и говорилъ: