Пиксельный

Зал пиццерии солидный в размерах, просторный. Стены светлого древесного цвета украшены почти незаметными золотистыми узорами, напоминающие стразы. Посреди зала стоят круглые столики с разноцветными столешницами, подле снует персонал. При желании, здесь можно разместить роту солдат или играть мини-спектакли.

Распахивается дверь, и в пиццерию влетает девушка небольшого роста, в причудливой одежде, с яркой косметикой на лице. В девушке я узнаю Лену.

Завидев меня, Лена столбенеет, метая выпученными глазами в нерешительности, и делается похожей на страуса из пожелтевших американских мультиков – те забавно суют голову в песок, которого под ногами всегда не оказывается.

Наверняка думает: «Вот закрою глаза, постою так пару секунд, открою, и увижу, что его здесь нет, и никогда не было!»

Но я здесь. Тоненькие ножки в узких синих джинсах и розово-желтых кедах поджимаются; синие глаза среди блестящих железок, всаженных в лицо, хлопают; длиннющая челка, покрашенная в черный цвет, скукоживается от испуга. Лена прячется в фиолетовый шарфик, и тонет в нем.

Сложно сказать, кто она для меня. Лену я знаю два года. Она очень красивая и очень глупая. В последнее время занимается ерундой – пристрастилась к дибиловатому стилю жизни эмо, который нынче повелевает современной молодежью.

Поведение, одежда, общение, эмоции, музыка, принципы, идеалы, будущее – подчинено оному образу эмо-герлы или эмо-боя.

У меня эмо-стиль вызывает тошноту и ненависть. Не ново, не уникально. Эмо-стиль не создан, не придуман. Лишь позаимствован. Всплески истерик, бесконечные депрессии, апатия к окружающему миру.

Зараза идет от начала нулевых годов, хотя эмо-герлы и эмо-бои утверждают, что «культура» уходит в восьмидесятые. «И вообще, в ней больше смысла, чем кажется Вам, ОБЫЧНЫМ людям!» – любят вопить истинные тру-эмо.

Все – лож. Настоящих тру-эмо не существует, как и самой субкультуры. Есть название, есть атрибутика, есть стадо крашенных оленей. Все. Какая к черту субкультура?

С Леной я нынче не в лучших отношениях. Постоянные упреки о вреде эмовских увлечений и неодобрение ее нового образа жизни приводили только к ссорам. Доходило до крайностей.

Как-то раз я заявился в ее тусовку, изрядно подвыпивший. Голосом проповедника принялся читать лекции о вреде табака, алкоголя, наркотиков, беспорядочных половых контактах, рассказывал о развитии нервной системы у человека.

В общем, лекция сводилась к лозунгам: «Куда вы катитесь?», «Вы еще совсем молодые!», «Эмо-стиль убьет вас!».

Видя пьяного чела, вещающего о вреде алкоголя, эмо-тусовка дружно хохотала на всю округу. Я быстро сдался, потому что был изрядно пьян, сел в машину, и колеса увезли от гогочущих клоунов.

Но по сей день Лена не перестала заниматься эмовской бредятиной, а лишь углубилась в нее с большей силой.

Тут обсуждать с ней нечего. Ничего не изменилось, и боюсь – не изменится. Дурочка упряма и настойчива в своих заблуждениях: не подпускает ни на шаг, когда пытаюсь образумить. Последний раз виделись, черти когда.

Как бы то ни было, я все же очень рад видеть эту дурочку. Мне ее искренне жаль, и нестерпимо обидно, что никак не могу на нее повлиять, потому как никем ей не прихожусь, и вообще – человек из ниоткуда.

Машу ей рукой и жестом предлагаю присоединиться. Лена разочарованно вздыхает, закатывает глаза, а затем расслабляется, понимая, что отвертеться уже не получится.

Меня это почти не обижает.

Одарив легкой улыбкой, короткими шажками она подступает ко мне. Улыбка Лены капает бальзамом на душу, разливается слезами Феникса по ядовитой ране.

Вблизи Лена выглядит не лучшим образом, несмотря на юную упругость и бархатистость кожи: за обильными слоями сине-розовых теней и черной туши видны опухшие веки, красные от недосыпа глаза. Где же она шляется, эта дурочка?

– Привет. Как дела? – от банальности моего вопроса, я чуть сам не закатываю глаза.

– Да ниче как бы, нормально так, – тоненький музыкальный голос звучит тихо, по-детски мило. Но грустно.

– Как ты себя чувствуешь? У тебя все нормально?

– А с чего мне плохо будет? – презрительно гнусавит Лена.

– Ну, ты какая-то грустная. Выглядишь немного вялой, – я отвожу взгляд в свою тарелку.

– Да это я не высыпаюсь, – увиливает она.

– Да? А чем ты занимаешься, что выспаться не можешь?

Лена раздраженно выдыхает.

– Ой, ну давай не будем, а? Ну пожалуйста, мне и вправду не очень то весело.

– Ну ладно, – я все же таю от ее голоса и сжаливаюсь, – Ты будешь что-нибудь?

– Да я не знаю. Я тут время скоротать хотела. Мы с подружками гулять собрались.

– Опять по разрушенным стройкам будете лазить? Может, еще на помойку загляните? А? – я снова не могу удержать себя в руках.

– Чего ты начинаешь то?! – буркает Лена.

– Да ничего я не начинаю. Пойду тебе сока принесу.

Пока беру сок, Лена принимается за телефон. По-видимому, что-то срочное и важное. Отменяет встречу с подружками? Боится что я их встречу?

Друг, ненавидящий эмо – проблема.

– Вот твой сок, – я возвращаюсь за стол со стаканом темно-красной жидкости. – Ты, кажется, вишневый любишь, правильно?

– Да, спасибо, – на ее лице снова заиграла улыбка, стоящая больше целого ящика вишневого сока.

– Я все помню. И тебя помню. Какая ты была раньше… Милая девочка, без всей этой мишуры.

– Ну хватит, ну перестань уже, – Лена супит брови. Это последнее предупреждение. Дальше будет игнор.

– Ты совсем меня слушать не хочешь… – я вздыхаю. – Как мать?

– Нормально, – сухо отрезает она. – Давай о чем-нибудь другом. Расскажи лучше, что ты сейчас пишешь? Для детей?

– А я больше ни для кого не пишу. Не могу и все. Раньше хоть дети меня понимали, а теперь… будто нет детей вовсе, словно бы взрослые все стали. Вот и ты больше не ребенок, наверное, раз не слушаешь.

– Я тебя слушаю, но слушаю когда надо. Я уже сама могу решать, что для меня хорошо, а что плохо, – звучит так убедительно, что хочется верить.

– Звучит, конечно, красиво, но не похоже на правду. Ни сколько.

– Какая ты все-таки язва!

Лена деланно обижается, косится в пол, смешно пьет сок урывками. Наконец, отходит, и произносит:

– Я могу с тобой говорить, если ты будешь слушать. Но ты же не станешь?

– Стану, ты попробуй.