Триокала. Исторический роман

– Это хорошо, очень хорошо, – с довольным видом проговорил Требаций и повернулся к Гераклеону:

– Распорядись, чтобы нам принесли вина.

Как только Гераклеон удалился, Мемнон подробно изложил свою беседу с Клодием, опустив только то, что касалось Ювентины.

– Отныне тебе придется неотлучно находиться при нашем публикане, – выслушав его, сказал Требаций. – Будешь главным посредником в этом деле.

– Я это понял, как только ты послал меня в Сицилию вместо Гая Цестия. Кстати, как он себя чувствует?

– Судя по всему, у него терциана[56 - Терцианой у римлян называлась лихорадка, приступы которой повторялись каждый третий день.].

В это время появилась молодая рабыня, поставившая на стол перед собеседниками два кубка с вином и блюдо с вареной бараниной, приправленной солеными маслинами.

– Ну, а что нового у заговорщиков? – сделав глоток из кубка, спросил Требаций.

Мемнон давно готов был к этому вопросу.

– В Сиракузах я встретился с Варием, – быстро заговорил он. – Из разговора с ним я понял, что восстание в Сицилии не только неизбежно – оно может вспыхнуть в самое ближайшее время. Будет ли оно успешным, зависит от многих обстоятельств. О том, какие выгоды сулит Новой Юнонии это восстание, я уже говорил тебе раньше и…

– Ты хлопочешь об оружии для заговорщиков, – прервал Требаций, бросив на Мемнона внимательный взгляд. – Скажи честно, зачем тебе все это? Ты потомок одного из знатных македонян, сражавшегося в армии Александра Великого и потом ставшего телохранителем Птолемея Лага[57 - Птолемей Лаг – ближайший соратник и полководец Александра Великого, ставший после его смерти царем Египта, основателем династии Птолемеев под именем Птолемея I Сотера.]. Что может быть общего у тебя с этими жалкими и презренными рабами? Или хочешь с их помощью отомстить римлянам за то, что тебе пришлось забавлять их на гладиаторской арене?

– Может быть, – сдержанно ответил Мемнон. – Но дело не в одной только мести.

– В чем же еще?

– Под Капуей я своими глазами видел, как доблестно сражались восставшие невольники и как позорно бежали от них римляне вместе со своим претором. Не так уж страшны эти покорители мира. Кимвры бьют их уже на протяжении многих лет. Варий говорит о роковом стечении событий, о неповторимой возможности захвата восставшими всей Сицилии, и мне все больше кажется, что в этом нет ничего невозможного.

– Рабы могут восстать, но победить – никогда.

– Но когда-то и сам ты, Требаций, участвовал в деле, которое с самого начала, как мне думается, было обречено на неудачу.

– Это было дело свободных, а не рабов, – надменно возразил Требаций. – Разве не бывало случаев, когда свободные граждане, подняв мятеж во имя демократии, изгоняли царей, тиранов и олигархов? А на что могут рассчитывать рабы, изменившие своим господам? Что они могут предложить свободным? Коммунистическое сообщество в духе Ямбула? Кто их поддержит? Разве можно переделать подлую и лицемерную человеческую породу? Кому захочется влачить жизнь почти что первобытных людей, отказавшись от мечты жить в довольстве и роскоши, в окружении послушных рабов? – презрительно спрашивал архипират.

– Я тоже думал об этом, – ответил Мемнон со вздохом, не желая вступать в спор. – Но что же остается тем, кто доведен до последней степени отчаяния и кому ненавистны узы рабства?

Он на минуту умолк, потом спросил:

– Известно ли тебе, что претор Сицилии обманул ожидания рабов, нарушив постановление сената о союзниках? Он объявил, что прекращает разбор всех дел, касающихся рабов.

– Вот как? – удивился Требаций. – Ты хочешь сказать, что претор отказался выполнить сенатское постановление? Клянусь Юпитером, это новость для меня!

– Я сам только позавчера узнал об этом.

Требаций на минуту задумался, потом заговорил:

– Когда мне сообщили об этом странном сенатусконсульте, то я подумал: «Вот железный аргумент против безумных голов в Сицилии, собирающихся поднять восстание! Кто пойдет за ними, если сам Рим подал рабам надежду на освобождение?». Теперь совсем другое дело. Варию следовало бы воспользоваться самонадеянным поступком претора и негодованием людей, которых постигло столь горькое разочарование.

– Он уже принял дельное и, по-моему, верное решение, – сказал Мемнон.

– Какое же?

– Он хочет увести как можно больше рабов из собравшихся в Сиракузах к священным источникам братьев Паликов и там связать их клятвами верности делу освобождения. Это превосходный замысел. Нет сомнения в том, что после этого мятежи рабов начнутся почти одновременно в разных местах. Варий обещает первым поднять знамя восстания. Если мы доставим ему оружие, я ручаюсь за успех. Ты сам знаешь об этом бесстрашном человеке, предводителе восстания во Фрегеллах. Несчастья только закалили его и…

– Но если заговор будет раскрыт и мятеж будет уничтожен в самом зародыше? – прервал собеседника Требаций. – Конечно же, римляне начнут следствие по этому делу и выяснят, что нити заговора ведут на Крит.

– Не узнаю тебя, трибун! – почти с негодованием воскликнул Мемнон. – Столько раз ты оказывался в ситуациях, казалось бы, совершенно безвыходных! Столько раз ты рисковал, участвуя в мятежах братьев Гракхов и в восстании Аристоника, а ныне хочешь получить ручательство самой Фортуны!

– Я избежал многих опасностей и остался цел потому, что был осторожен и предусмотрителен, – холодно отпарировал Требаций.

Он осушил до дна свой кубок и, поставив его на стол, сказал решительным тоном:

– Идем в Трогильскую гавань! Мне надо с глазу на глаз переговорить с Варием. Да и любопытно, право, взглянуть на этого неугомонного фрегеллийского квестора, который готовит новый мятеж против Рима. Найдешь и приведешь его ко мне…

Глава четвертая

«Амфитрита» в Трогильской гавани. – На кладбище у Ахродийских ворот. – Собрание в роще Паликов

Около полудня «Амфитрита» вышла из бухты Улисса и незадолго перед закатом бросила якорь в Трогильской гавани.

В тот день в гавани скопилось много судов, в том числе несколько двухпалубных кораблей, так что «Амфитрита» не привлекла к себе особенного внимания. Она мало походила на пиратский корабль. В то время либурны были распространены у мореходов, которые ценили их за легкость и быстрый ход.

Требаций, наварх Блазион и еще около двух десятков матросов воспользовались услугами подоспевших к «Амфитрите» в своих небольших челнах лодочников, которые за небольшую плату доставили их всех на берег.

Вместе с ними был Мемнон. Не теряя понапрасну времени, он нанял лодку с двумя гребцами и отправился на Племмирий. Он знал, что Варий обитает в поселке, снимая комнату в доме знакомого моряка.

По пути александриец велел гребцам остановиться в бухте Аретусы.

Поднявшись в гостиницу, он встретился там с Видацилием, застав его за ужином в летней трапезной.

Хозяин «Аретусы» сразу стал пенять ему, что он не предупредил его, перед тем как увести с собой Ювентину.

– Но как ты узнал, что это был я? – с веселым удивлением спросил Мемнон.

– Утром заходил Варий и сообщил мне, что ты вернулся… Из-за твоей красавицы мне могло непоздоровиться. Хорошо, что она исчезла перед появлением центуриона и солдат…

– Они обыскивали гостиницу?

– Еще как! Вместе с ними был Клодий, публикан, утверждавший, что в гостинице под видом свободной скрывается беглая рабыня. Представляешь, что мне пришлось пережить?

– Ты расстроен, но теперь никаких оснований для тревоги нет, – успокаивающим тоном сказал Мемнон. – К тому же, как хозяин заведения, ты не обязан знать, кем являются твои постояльцы, лишь бы платили…

– Так-то оно так, – сказал Видацилий и, помолчав немного, спросил: – Кстати, где она теперь?

– Ювентина? Я увез ее в Убежище.

– Правильно, – облегченно вздохнув, произнес Видацилий. – Нет места более надежного. Правду сказать, завидую я Гереннию. А тут живешь, как возле кратера Этны…

– У меня к тебе есть дело, – сказал Мемнон.