– Ты права, голубка моя. Раньше меня подавляло могущество Рима. Но теперь мои представления на этот счет сильно изменились. Римляне противопоставили себя всем остальным народам, даже своим союзникам. Сейчас они бессильны отразить нашествие кимвров. Как только варвары ворвутся в Италию, дни Рима будут сочтены. Минуций был прав, когда говорил, что в самой Италии к кимврам примкнут тысячи и тысячи рабов, и все вместе они могут опрокинуть этот проклятый город. Но раньше, чем это произойдет, угнетенные в самой Италии сами должны заявить о себе, выступив с оружием в руках за свои интересы. Если восставшим удастся захватить Сицилию, она превратится в оплот свободы против всех поработителей, как бы они ни назывались… римлянами или даже кимврами, относительно которых я не строю никаких иллюзий.
– Вчера Варий привел меня в Теменитскую рощу, где собрались его единомышленники…
– Да, я знаю. Варий рассказал мне об этом…
– Среди них был один молодой киликиец по имени Афинион. Как я поняла, он образован, увлечен астрологией и что-то цитировал мне из Платона… из его знаменитых «Законов». Он говорил, что только силой можно заставить весь род людской жить по законам справедливости.
– Вот он каков, этот киликиец! – усмехнулся Мемнон. – А мне-то он при встрече показался легкомысленным щеголем.
– Так ты знал его раньше? – с удивлением спросила Ювентина.
– Нет. Меня познакомил с ним Варий несколько часов назад.
– Я пришла на это собрание по настоянию Вария, – помолчав, продолжала Ювентина. – Он уговорил меня выступить от твоего имени… о предстоящей доставке тобой оружия в Сицилию. Никогда в своей жизни я не лгала столь вдохновенно…
– Ты все сделала правильно, девочка моя. И ты и я лгали ради пользы дела. В конце концов, ложь обернулась правдой. Заговор существует, а первая партия оружия будет доставлена в Сицилию не позднее скирофориона. Уж я об этом позабочусь…
Незадолго до рассвета, утомленные долгой беседой, они уснули, тесно прижавшись друг к другу.
Часть вторая
ЗАГОВОР РАБОВ
Глава первая
Трогильская гавань. – Плавание на «Прекрасном Главке». – Бухта Улисса
Проснулись они, когда со стороны моря широкая пурпурная полоса прочертила темно-синий горизонт. Только-только начинало светать.
Открыв глаза, Ювентина увидела склоненное над собой лицо Мемнона. Глаза его светились любовью.
– Я так и спала… у тебя на коленях, – с сонной улыбкой проговорила она. – Бедный мой, у тебя же ноги затекли!
– Ничего, разомнусь, – поцеловав ее, сказал Мемнон.
Вскоре совсем рассвело, и багряный отблеск утренней зари вспыхнул на золотом щите храма Афины. Ночь была довольно холодной, но день обещал быть жарким. Весело посмеиваясь, они проделали несколько гимнастических упражнений, чтобы согреться, после чего тронулись в путь.
Им предстояло пересечь мыс и спуститься в Трогильскую гавань.
Мемнон нес узел с вещами Ювентины, с улыбкой наблюдая, как она, далеко опередив его, легко поднимается по склону взгорья. Ее голубой плащ мелькал среди зубьев скал и камней.
Взобравшись наверх, Ювентина увидела небольшой залив шириной около четверти мили. Он был заполнен множеством средних и малых кораблей, стоявших на якорях у деревянных причалов.
Трогильская гавань находилась за пределами Сиракуз и была гораздо менее удобным пристанищем для кораблей, чем две основные сиракузские гавани, почти полностью окруженные городскими стенами. Корабли заходили сюда на кратковременную стоянку, обычно только на одну ночь, чтобы с рассветом продолжить плавание, минуя Сиракузы.
В этой гавани матросы и гребцы могли отдохнуть, подкрепиться едой и вином, запастись пресной водой и провизией. Берег залива был усеян торговыми палатками и лавками. К прибывавшим в гавань большим судам, становившимся на якорь далеко от берега, по мелководью устремлялись легкие челны. Лодочники наперебой предлагали морякам свои услуги по перевозке с кораблей на берег людей и грузов. Работы здесь хватало и рабам, и свободным.
Когда Мемнон и Ювентина спустились в гавань, там, несмотря на ранний час, царило оживление. Было время завтрака. Матросы, гребцы, путешественники и их слуги собирались под парусиновыми навесами, возле которых суетились разносчики вина и лоточники, громко предлагавшие горячую снедь, которую рабы готовили тут же на пылающих жаровнях.
Мемнон и Ювентина ничем не выделялись в этих оживленных толпах людей.
Александриец был в одной короткой тунике. Тяжелый испанский меч в ножнах с широкой кожаной перевязью он завернул в плащ и все это сунул себе подмышку. Открыто разгуливать с оружием здесь не было принято, а в пределах города ношение его было запрещено.
Ювентина, как только пригрело солнце, тоже сняла с себя свой нарядный голубой плащ, оставшись в длинной тунике до пят. В таких платьях, препоясанных под грудью, ходили обычно все свободные сицилийские женщины.
Погода стояла прекрасная. Небо полностью расчистилось от туч.
Подкрепившись горячими пирожками, солеными маслинами и терпким вином, Мемнон и Ювентина ненадолго расстались.
Ювентина осталась одна с вещами под сенью навеса харчевни, в которой они позавтракали, а Мемнон отправился на поиски судовладельца, который согласился бы доставить их в Катану.
Один из стоявших в гавани грузовых кораблей уже готовился к отплытию. От матросов Мемнон узнал, что корабль идет в Тавромений. Александриец нашел кормчего, который охотно согласился доставить супружескую чету в Катану за шесть денариев (Мемнон, как и во время путешествия с Ювентиной по Италии, назвался Артемидором Лафироном, купцом из Брундизия, а жену нарек привычным для нее именем Веттия, как бы невзначай поведав кормчему, что она родом из Лация). Деньги он уплатил не торгуясь, хотя кормчий назначил непомерно высокую плату за проезд.
– Через два часа выходим в море, радость моя! – вернувшись к Ювентине, объявил Мемнон и тут же вспомнил о своем желании обратиться к услугам цирюльника.
– Пора возвращаться к жизни! – счастливо рассмеялся он.
Примерно через полчаса он предстал перед Ювентиной чисто выбритый и красиво подстриженный. Ювентина нашла его очень пригожим и расцеловала в обе щеки.
«Прекрасный Главк», на котором им предстояло совершить путешествие, был так называемым полуторапалубным судном. Такие корабли имели над нижней палубой только неширокие палубные настилы, которые тянулись вдоль бортов от кормы до кастерия[47 - Кастерий – помещение в носовой части античного корабля; в нем хранились снасти и отдыхали гребцы.]. По мнению Мемнона, опытного моряка, этот корабль при помощи весел, под одним большим парусом и при попутном ветре способен был от рассвета до заката покрыть не меньше сорока миль. До Катаны он должен был добраться не раньше чем в два часа пополудни.
На носу корабля возвышалось большое ярко раскрашенное изображение Главка, сына владыки морей Посейдона. А на корме была помещена небольших размеров гипсовая статуя женщины в парусообразном головном уборе, изображавшая особенно почитаемую моряками Авраю, богиню легкого попутного ветра.
Мемнон и Ювентина поднялись на корабль, когда гребцы уже рассаживались по своим местам на апостиках[48 - Апостики – помосты, выступающие за пределы борта корабля, на которых располагались весла и гребцы.]. Вскоре раздались команды кормчего: «Поднять якорь!.. Весла на воду!». Эту команду, как эхо, повторил прорат, носовой начальник и помощник кормчего. Вслед за этим послышались удары деревянного молотка, дававшие такт гребцам, которые, налегая на весла, испустили дружный крик:
– Эй-я!
«Прекрасный Главк», поднимая и опуская весла в такт методичным ударам молотка, вышел из гавани и, распустив парус, помчал по гребням волн, подгоняемый свежим нотом.
Мемнон и Ювентина, обнявшись, молча стояли у борта, бросая прощальные взгляды на грозные крепостные башни Ортигии и Ахрадины.
Щит на храме Афины еще долго сверкал на солнце, перед тем как скрыться из виду.
Когда судно обогнуло мыс и повернуло на север вдоль побережья, Мемнон предложил Ювентине перейти к левому борту корабля, чтобы познакомить ее с наиболее достопримечательными местами побережья. Он прекрасно знал весь восточный берег Сицилии от Сикульского пролива до мыса Пахина.
На чистом голубом небе четко вырисовывалась белая шапка вулкана Этна с поднимавшейся над ней струйкой серого дыма.
– Как она величественна и красива! – любуясь ею, говорила Ювентина. – Поистине она царит над всей Сицилией! В Мессане мне казалось, что до нее рукой подать, а ведь оттуда до Этны, как мне сказали, не менее ста миль.
В это время кормчий, стоявший неподалеку, приблизился к ним и вмешался в их разговор.
– У меня, который прожил здесь много лет, эта красавица вызывает чувство одного лишь смиренного почтения. Видели бы вы ее восемнадцать лет назад!.. Я тогда был в Катане. Вот это было зрелище, клянусь Вулканом! Извержение[49 - Кормчий говорит об извержении Этны, впервые зафиксированном в письменном источнике. Оно произошло в 122 г. до н. э.] всех застало врасплох. В городе была такая суматоха, будто в него ворвался неприятель: женщины с распущенными волосами бегали из храма в храм, умоляя богов о спасении. Многие корабли уходили из гавани подальше в открытое море. А из самой вершины Этны непрерывно вырывался огонь, и тучи дыма поднимались высоко в небо. И все это сопровождалось такими подземными толчками, будто Энкелад и Пифон[50 - Энкелад и Пифон – мифические существа. Энкелад – один из сторуких гигантов, сын Тартара и Геи, убитый богиней Афиной и погребенный под горой Этной. Пифон – чудовищный великан, порождение Геи, задевавший головой звезды. Зевс напоил его ядом, вызывавшим беспамятство, после чего навалил на него Этну. Именно он с тех пор, по представлениям древних, изрыгал ядовитые пары и расплавленную лаву.], восстав от вечного сна, сговорились между собой, чтобы вырваться наружу. Через несколько дней лавовые потоки достигли города, и один из них, разрушив часть городской стены, изливался в море…
– Ты имеешь в виду северную часть стены? – поинтересовался Мемнон, внимательно слушавший кормчего.
– Да, молодой человек, именно северную. Она до сих пор не восстановлена, и город был бы весьма уязвим в случае войны…
– Большое счастье для Катаны, что римляне подарили благословенной Тринакрии вечный мир и процветание, – с едва уловимой иронией сказал Мемнон, подумав о том, что война в Сицилии, по его расчетам, начнется в самое ближайшее время и плохо укрепленная Катана могла бы стать легкой добычей восставших.