Долгая дорога домой

– Вероятно, чтобы они не попали не в те руки.

– Верно! Но не в том смысле, какой вы в это вкладываете. Дело в том, что основные залежи урана расположены в Африке, Афганистане, Австралии – то есть в захолустье. А все технологии – у стран первого мира. Они их охраняют, чтобы не дать дешевую энергию развивающимся странам. Потому что, если к тем же бурам попадут современные атомные технологии – они будут топить свои топки не углем, они перестанут торговать желтым кеком и начнут торговать энергией, а германцы с их каскадами африканских АЭС просто разорятся!

– А в чем наш интерес?

Вопрос застал Пескарева врасплох, я это видел.

– Ну... мы заработаем деньги – это раз. Приобретем новых друзей – это два...

– А старых потеряем...

– Да бросьте! Немцы нам кто угодно, но только не друзья. Они нас боятся, а страх рождает ненависть. Они зарабатывают на нас деньги, но считают нас дикарями, которых должен колонизировать германский капитал, потому что тевтонским мечом нас колонизировать невозможно.

Если я правильно помню цифры по сотрудничеству – еще неизвестно, кто кого колонизирует. Прошли те времена.

Пескарев подмигнул.

– Есть схема, позволяющая неплохо зарабатывать. Почему я назвал «Шкоду» – шкодовские турбины отлично поддаются конвертации. То, что можно производить – производит «Шкода», а то, что нельзя – производим здесь мы. Если все это объединить – то получится набор для постройки пятисотмегаваттного реактора.

Уму непостижимо. Так, возможно, и немцы, и итальянцы, и североамериканцы из-за этого и нервничают? Чисто коммерческий интерес, понятно же, что те, кто нарушает эмбарго, зарабатывают огромные деньги. Может, на нас так косо смотрят из-за нечестной игры здесь?

– Давайте пройдемся по цехам... – сказал я.

По цехам мы прошлись – ничего особенного. Обычное производство так называемого пятого передела – то, в которое впускают в белых халатах и в одноразовых бахилах.

То, что я искал, я нашел, когда мы вышли из цехов. Везде был постелен готовый зеленый ковер, орошаемый из опрыскивателей, а в одном месте его сняли, прямо как он и был, квадратом, а опрыскиватель продолжал работать, и получилось грязное месиво. В него я и вступил по неосторожности, сойдя с пешеходной дорожки, хорошо, что бахилы еще не снял. Глянул вниз – и похолодел.

Вид грязных, испачканных бахил кое-что мне напомнил. Днище «Хорьха», когда я его осматривал...

– Осторожнее... С дорожек лучше не сходить, – сказал Пескарев.

– Интересно. Я думал, что в Персии нет глин...

– Почему нет? Есть же в стране гончарные изделия, они не из привозной глины делаются. Здесь это единственное месторождение, других нет.

Естественно, штурмовать Екатеринбург-1000 что в одиночку, что с другими людьми – нашел бы, найти не вопрос – я не мог. По многим причинам. Оставалось только ждать.

30 июня 2002 года

Варшава, штаб Висленского военного округа

К счастью, а может быть, и к несчастью – гусары не читают газет. Не потому, что не умеют читать, а потому, что презирают всю эту досужую болтовню. Труп пана Ковальчека обнаружила приходящая домработница двадцать девятого утром – у нее был свой ключ, она пришла убраться в квартире и, как только открыла дверь, почувствовала неприятный, подозрительный запах. Пытаясь найти его источник, она осторожно прошла в комнату и... взвыла, как сирена автомобильной сигнализации.

Прибывшая полиция в раздувшемся и источавшем отвратительное зловоние трупе – в эти дни в Варшаве держалась жара – опознала квартиросъемщика, пана Юзефа Ковальчека, больше тут никого быть не могло. Тут же нашли и передали на экспертизу три гильзы, тело отвезли в морг, на вскрытие.

Конечно, полиция предпочла бы хранить это дело в тайне, но шила в мешке, как известно, не утаишь. У любого репортера, занимающегося криминальной хроникой, существует рация со сканером полицейской волны, однако в этот раз полиции удалось вывезти тело до того, как на место прибыли первые журналистов, а потом они задержали на сорок восемь часов домработницу и не допустили журналистов к месту преступления. Тем самым они сделали себе хуже – в дневных газетах Варшавы появились сообщения о том, что известный диссидент пан Юзеф Ковальчек, профессор университета, арестован из-за своих политических взглядов. Таким образом полиция, сама того не желая, сильно усугубила свое положение, загнав себя в угол. Потому что уже к вечеру подкупленный репортерами сотрудник полиции сообщил, что пан Юзеф Ковальчек мертв, более того – убит. В вечерние газеты это не попало, но утренние вышли с аршинными заголовками. Естественно, в них было сказано, что пан Юзеф убит кем-то по наводке властей за то, что говорил неудобную правду, и именно поэтому власти скрывают правду о его смерти.

Полиция тем временем шла по следу – по тому самому, который и предвидел неизвестный убийца.

Днем в морге Варшавского университета было сделано вскрытие и выписано свидетельство о смерти. Причина смерти – пулевое ранение, одна из пуль повредила желудочек сердца. С такими ранениями не живут. Еще две пули прошли менее точно, одна вообще не задела никаких жизненно важных органов, еще одна повредила позвоночник. Все три пули были извлечены, отсканированы и отправлены на экспертизу. Двадцать лет назад о таком приходилось только мечтать – на трассологическую экспертизу уходило до месяца, центрального файла не было вообще. Сейчас – пули был отсканированы специальным сканером, позволяющим строить трехмерные изображения объекта, данные были отправлены не фототелеграфом, а через спутник на центральный компьютер МВД. В нем содержалось больше четырехсот миллионов (!!!) записей с изображениями самых разных пуль, полученных при обстреле продаваемого в частные руки оружия, извлеченных из тел убитых, выпущенных при обстреле изъятого у преступников оружия. Компьютер быстро определил полученное из Варшавы, как пули калибра 9 парабеллум, выпущенные, скорее всего, из пистолета марки «Орел» производства оружейной фабрики в Радоме, в Висленском крае[6 - Фабрика эта работала, но там производили только гражданское оружие. Тем не менее – личным «отечественным оружием» были вооружены польские офицеры.] – там были специфические следы от выбрасывателя на гильзе, да и «Орел» этого калибра производился только малыми частными фабриками на заказ, там, в Радоме. Из четырехсот миллионов возможных вариантов разом осталась восемьдесят одна тысяча – с ними компьютер и начал работать.

Тогда же, при вскрытии, была установлена примерная дата наступления смерти – вечер двадцать шестого или ночь на двадцать седьмое июня.

Тем временем служба безопасности университета (полиция не имела права входить на его территорию) провела опрос студентов и преподавательского состава, благо, были летние каникулы, и на территории университета и тех, и других было немного. Выяснилось, что пана Юзефа последний раз видели как раз вечером двадцать шестого, он привел с собой высокого, светловолосого молодого человека, с которым и уехал после собрания на своем факультете. Сексуальные пристрастия пана Юзефа ни для кого не были секретом, поэтому полиция Варшавы на несколько часов взяла ложный след, отрабатывая картотеку «сахарных мальчиков»: стриптизеров, танцоров, моделей, просто завсегдатаев клубов, обслуживающих богатеньких содомитов. Среди них попадались самые разные люди, причем настоящих содомитов среди них было немного. Преобладали студенты и не слишком богатые молодые люди из провинции, которые таким образом зарабатывали себе на жизнь. Даже несмотря на то, что Варшава была космополитичным и толерантным городом – полицейские испытывали к подобным субъектам омерзение, и на отработку этого контингента посадили новичков и в чем-то провинившихся сотрудников.

Примерно в двадцать ноль-ноль вечера двадцать девятого числа аналитический центр в Санкт-Петербурге дал результат, идентифицировав пули, выпущенные в пана Юзефа Ковальчека, как пули пистолета, который был выдан в качестве табельного оружия пану Ежи Комаровскому, проходящему службу в Его Императорского Величества польском гусарском полку. Так впервые прозвучало имя графа Ежи.

В ответ на срочный запрос в военное министерство последовал ответ, что любая информация из личного дела офицера может быть выдана лишь по вхождению начальника полиции на имя командира полка, а выдача информации об офицерах лейб-гвардии возможна только по визе военного министра или товарища военного министра. Ни того, ни другого в столь поздний час на месте нет, и беспокоить их по такому поводу дежурный офицер не собирался.

Но, помимо официальных, есть и неофициальные источники информации.

Предположив, что пан Ежи является «сахарным мальчиком» или стал им в Петербурге, полиция Варшавы запросила у своих санкт-петербургских коллег досье на него. Досье пришло достаточно быстро и стало для варшавских полициянтов сюрпризом. Пан граф не только не был содомитом, но и был отправлен в отпуск из-за скандальной связи с замужней дамой. Кто-кто, а содомиты так не поступают.

Что же касается внешности графа Комаровского, то она совпадала: высокий блондин. Для более точной идентификации в Санкт-Петербург направили фоторобот, составленный по описаниям коллег и студентов покойного пана Ковальчека, и попросили провести опознание по фотороботу, наведавшись в полк.

Только в этот момент один из полициянтов вспомнил, что Висленским военным округом командует генерал Тадеуш Комаровский. Короткая проверка позволила установить, что пан Ежи – его родной сын. Дело принимало настолько серьезный оборот, что о нем необходимо было доложить царю. Под ночь Его Величество решили не беспокоить, но с утра необходима была приватная аудиенция.

Пытаясь понять, что могло произойти на квартире у пана Ковальчека, полицейские решили, что, видимо, пан Ковальчек стал приставать к молодому человеку, согласившемуся посетить его, а молодой человек не принял эти приставания, ну и убил содомита. Оставался вопрос – зачем он вообще пошел к содомиту. Не знал, что тот – содомит? Возможно, но маловероятно, пан Юзеф особо не скрывался и даже числился в картотеке неблагонадежных с позорным шифром ПП[7 - Педераст пассивный.]. Может быть, графу понадобилось от профессора что-то еще?..

Тем временем поступили результаты еще одной экстренной экспертизы, она делалась при помощи какой-то военной лазерной установки, позволяющей мгновенно определять присутствие любых химических веществ, в том числе сложносоставных, в крови, в мазках с кожи и с других мест. В момент смерти профессор Ковальчек находился в состоянии наркотического опьянения. Были обнаружены следы кокаина по всему лицу, как будто он размазывал его по щекам, или чихнул, и кокаин рассыпался. Еще одна экспертиза, которая должна была ответить на вопрос, имел ли пан профессор половые сношения перед смертью, готова не была.

Примерно в два ночи – а дело было литерным, и следственная бригада работала по нему круглые сутки, спали тут же, в дежурке министерства, на неудобном, пропахшем потом и гуталином топчане – из Санкт-Петербурга пришло еще одно сообщение. Полиция Санкт-Петербурга по запросу варшавской полиции инициировала срочную проверку хранения оружия в Польском Его Императорского Величества, лейб-гвардии гусарском полку. Когда армейские контрразведчики, совместно с поднятым посреди ночи каптенармусом, вскрыли оружейную комнату, то выяснили, что вместо пистолета, который пан граф должен был сдать, убывая в отпуск, на месте только карточка-заместитель с его подписью в получении оружия. Это была, как минимум, халатность, но разбираться с этим должны были уже военные.

В восемь часов утра полицеймейстер Варшавы истребовал срочную аудиенцию у царя, поставив перед ним вопрос о превентивном задержании молодого графа Ежи Комаровского по подозрению в убийстве. Константин колебался в решении, и колебался долго, он понимал, что отдать приказ о превентивном задержании своего подданного он может, а вот офицера лейб-гвардии – уже нет, для этого нужна санкция военного прокурора, причем по месту службы, то есть в Санкт-Петербурге. А военный прокурор, учитывая обстоятельства, вполне может вызвать графа в Санкт-Петербург и взять его под стражу уже там, или даже передать на поруки офицеров полка – то есть вынудив сидеть в казарме и не выходить из нее. Царь перед аудиенцией прочитал утренние газеты – и знал о том, что в городе УЖЕ неспокойно, по городу УЖЕ поползли слухи. Поляки вообще беспокойный, бунтарски настроенный народ. И поэтому царь Константин дал согласие на задержание пана Ежи Комаровского и водворение его в дом предварительного заключения, хотя не имел на это никакого права.

Еще через час санкцию на арест – тоже не имея формального права санкционировать задержание военного, да еще и дворянина, – дал прокурор Варшавы.

Группу, которая выехала из варшавского полицейского управления на набережную, возглавлял старший инспектор полиции[8 - В Польше, в отличие от всей другой страны, была несколько другая полицейская система, и полицейские именовались инспекторами, а не урядниками и исправниками.] Бронислав Гмежек, старый и опытный полицейский волк, проходивший практику в считавшейся лучшей в Империи московской сыскной полиции. Во время практики – тех, кому это удавалось, можно было пересчитать по пальцам рук, – он был отмечен медалью «За усердие»[9 - Наиболее распространенная гражданская медаль империи представляла собой профиль царствующего монарха с надписью «За усердие».]. Тогда трое медвежатников «запороли медведя» – выпотрошили сейф в «Русско-Азиатском», разжившись чуть ли не полумиллионом рубчиков, а потом, когда поняли, что полиция у них на хвосте, бросились врассыпную. Чеха – вора в законе, действительно чеха по национальности – Гмежек, тогда еще простой исправник, гнал по всей Москве больше трех километров, не дал ни скрыться, ни взять заложников – и все же настиг, обезвредил, вырвал из рук уже казавшейся потерянной добычу. За то и наградили... а потом с повышением отравили обратно, в родную Варшаву, поднимать уровень местной полиции. Варшавский криминалитет дал старшему инспектору Гмежеку кличку «Чума», и кличка эта была заслужена инспектором на сто один процент.

Сейчас, старший инспектор Гмежек, пробираясь в составе отряда полицейских на двух «Варшавах»[10 - Марка автомобиля.] через пробки на Мокотуве, неизбежные в это время дня, не прекращал думать об этом деле. Дело для многих членов следственной группы было ясным, для многих, но не для пана Гмежека.

В Московской сыскной полиции его учили: мотив – половина раскрытия. Правильно определил мотив – круг подозреваемых сразу сужается, и просчитать, кто мог совершить это преступление, можно в два счета. Промахнулся с мотивом – сразу пошел не в ту сторону, раскрытие может быть чисто случайным. А вот сейчас – у них был верный подозреваемый, все сходилось: описание внешности, оружие – все, кроме мотива.

В принципе, мотивов могло быть два: личная неприязнь по каким-либо причинам или приказ это сделать. Личная неприязнь – вполне могла быть, но что-то тут не сходилось. Получалось так: сначала этот пан Ежи вместе с Ковальчеком пришел в университет, где их все видели, потом он с ним же ушел. Если предположить, что молодой пан Комаровский содомит – то зачем он застрелил Ковальчека, а не вступил с ним в половую связь? Поссорились? Может быть, но возникает вопрос, почему поссорились, что было причиной. Как вообще они познакомились? Когда? Были ли у них интимные отношения? Если да – то почему никто не знает об этом, почему в университете их видели вместе впервые? Если пан Комаровский скрывал свои сексуальные предпочтения – надо сказать, что это могло быть, признание человека содомитом в Российской империи является основанием для изгнания из армии, тем более из лейб-гвардии, с позором – остается вопрос, почему именно в этот день, перед смертью Ковальчека он счел нужным появиться вместе с ним на публике? Если они длительное время состояли в противоестественной связи – почему граф решил показаться с ним на людях именно перед тем, как застрелить, ведь если бы не та ниточка из университета, никто бы и не подумал на него. Почему он взял с собой оружие, отправляясь на квартиру Ковальчека? А как быть с информацией из Санкт Петербурга, что молодой граф большой любитель женщин и даже отправлен в отпуск из-за скандала с женщиной?

Табельное оружие – еще одна ниточка, и не ниточка даже, а канат – вообще никуда не лезет, любой офицер знает, что пистолет, который ему выдали и закрепили за ним – отстрелян, и данные о нем внесены в электронную пулегильзотеку. Если он хотел убить Ковальчека – зачем он взял с собой именно табельное оружие? Инспектор Гмежек знал в Варшаве по меньшей мере два десятка мест, где можно купить оружие нелегально. Не может быть, чтобы пан Комаровский не мог найти хотя бы одно такое место и обзавестись там краденым стволом. Если даже это невозможно – у молодого пана Комаровского наверняка есть фамильное поместье, там находится оружие, которое собирали его предки, старое, но не может быть, чтобы там не нашлось хотя бы одного пистолета или револьвера тридцатых – семидесятых годов с патронами и в хорошем состоянии, то оружие не отстреливалось, и данных о нем не было ни в одной картотеке. Наконец, не может быть, чтобы он по должности не имел доступа к трофейному и конфискованному оружию. Почему применил именно табельное оружие?

Хорошо. Если предположить другое – пан Комаровский хладнокровно убил содомита и диссидента Ковальчека, потому что исполнял приказ. Чей-то приказ. Он пришел в университет, чтобы втереться в доверие к Ковальчеку. Возможно, тот, кто отдал этот приказ, знал, что Ковальчек содомит, и отправил на задание именно Комаровского, рассчитывая, что пан Ковальчек заинтересуется стройным офицером лейб-гвардии и затащит его в постель. Комаровский втерся в доверие к Ковальчеку, сделал вид, что согласен предаться с ним содомскому греху, поехал к нему домой, там достал пистолет и трижды выстрелил в него.

Версия, что Комаровский ликвидировал Ковальчека, выполняя чей-то приказ, была более правдоподобной, но вопросы возникали и здесь.

Первое – опять-таки оружие. Предположим, что кто-то в Санкт-Петербурге приговорил Ковальчека к смерти за подрывную деятельность, посчитав его опасным для государства. Исполнить приговор поручили Комаровскому, возможно, он сам состоит в каком-нибудь тайном обществе, возможно (хотя маловероятно, слишком заметный персонаж), что он только числится в лейб-гвардейском полку, а на самом деле является исполнителем в одной из спецслужб. Он сделал «под козырек» и исполнил приказ.

Главное несовпадение – это оружие. Оружие – это вообще несовпадение настолько вопиющее, что его наличие наталкивает на мысль, будто кто-то хочет подставить Комаровского под это убийство. Если бы Комаровскому приказали ликвидировать Ковальчека – его ни за что не послали бы на дело с табельным оружием, ему выдали бы «стерильное», не проходившее ни по одному делу, ни по одной картотеке, и со строгим наказом после использования выбросить его в Вислу. Да он и сам бы не взял табельное оружие – на такие дела случайные люди не ходят, ликвидациями занимаются профессионалы, а ни один профессионал так дешево не подставится, взяв на акцию свое табельное оружие.

Второе несовпадение – сам способ ликвидации. Почему Комаровский показался на людях с Ковальчеком, убийца – вместе с жертвой. Чтобы их запомнили и дали показания? Что мешало тому же Комаровскому – если ему приказали убить Ковальчека – дождаться профессора во дворе, выстрелить в него и уносить ноги? Почему выбрали именно такой способ убийства – с помощью огнестрельного оружия, почему нельзя было имитировать автомобильную катастрофу, устроить отравление несвежей пищей или что-то в этом роде?

Как к этому привязать избиение? И наркотики?