Бремя империи

– Чему же? – спросил Али и тут же умолк, потому что Иван Иванович перевел взгляд на него.

– А тому, что я дал втравить себя в авантюру с вами, судари вы мои.

Говорить было нечего…

– Работа выполнена? – спросил я.

– Да выполнена-то выполнена… Вот только шума вы опять наделали. Неужели нельзя было тише уйти?

– Нас кто-то сдал, – твердо сказал я.

– В смысле? – недоверчиво прищурился Иван Иванович.

– В прямом, господин действительный статский советник! – Теперь я поднял на него глаза. – Нас ждали! А о том, что произойдет, знали только три человека – вы, я и Али. Мы с Али были там – под пулями…

Вывод напрашивался невеселый…

– Вы хотите сказать, господа, что вас сдал я? – Глаза Ивана Ивановича превратились в узкие щелки на загорелом лице, в каюте стояла такая тишина, что было слышно, как у стекла недовольно жужжит неизвестно как здесь оказавшаяся пчела….

– Я хочу сказать, что мы должны проверить прохождение информации. Где-то утечка, причем эта утечка очень серьезна. Пока мы не выявим источник утечки, дальше действовать нельзя!

И снова наступила тишина. Мы молча смотрели друг на друга, и тут Иван Иванович … улыбнулся!

– Я в вас не ошибся, господин Воронцов… Вы осмелились сказать такое мне – и были совершенно правы. Потому что в таком деле ни чинов, ни званий нет, а предать может любой. Но что-то здесь не так. Если бы конкретно знали, что придете вы, где вы будете и зачем, – вы не ушли бы живыми. Так?

– Так, – недовольно проговорил я. – Это действительно так. Живыми бы мы не ушли – в доме было полно охраны. Но они среагировали только после того, как я выстрелил, хотя и среагировали подозрительно быстро…

– Вот и давайте подумаем, господа… – Тут Иван Иванович оборвал себя на полуслове. – Черт…

– Что? – в один голос спросили я и Али.

– Они знали, что что-то будет, но не знали, что конкретно. Значит, им попала информация в самом общем контексте! Они не знали про вас! Значит, информация ушла…

– С полицейского банка данных, – закончил за Ивана Ивановича я, – там, где вы брали досье. Верно?

Иван Иванович ничего не ответил, он осмысливал ситуацию…

– Много еще досье взято? – спросил я.

– Семь. И ни по одному теперь работать нельзя.

Один – это случайность, два – уже закономерность. Обязательно найдутся люди – в исламском подполье или их кураторы в британской разведке, которые сложат два и два, приплюсуют к этому информацию о том, что чиновник по особым поручениям из Санкт-Петербурга забрал девять досье, и двое фигурантов уже убиты…

– В общем и целом, – подвел итог Иван Иванович, – по вашей линии, князь, работать пока нельзя. Работаем только по линии внедрения Халеми, она явно не засвечена. А вам, господин Воронцов, придется несколько дней отдохнуть и побездельничать, пока мы не найдем способ продолжить…

В принципе, у меня было чем заняться в эти несколько дней. Но Ивану Ивановичу, да и всему остальному миру тоже, об этом знать было совсем не обязательно…

Бейрут, район Борж эль-Бражнех

17 июня 1992 года

Александр не звонил – и Юлия с удивлением обнаружила, что думает об этом. Думает – и сердится. До настоящего времени ей было совершенно наплевать на окружавших ее самцов – она пользовалась ими, но душа ее всегда оставалась закрытой. А сейчас она думала о нем. О человеке с повадками волка и с «браунингом» за поясом, о человеке, который в считаные секунды разделался с тремя грабителями голыми руками. О человеке с княжеским титулом, отпрыске старинного дворянского рода, офицере флота, жестком и загадочном. Мысли о нем никак не желали уходить, они возвращались снова и снова, отчего Юлия злилась. Злилась, потому что не могла себя контролировать, а такого с ней не было уже очень давно…

– Черт, да что же это такое, – ставя машину на подземную стоянку, она со злостью хлопнула дверью машины, так что чуть не вылетело стекло, хотя машина-то как раз ни в чем не была виновата.

В холле никого не было – квартир в доме было немного, а вернулась она поздно. Поднявшись на лифте на последний этаж, она прошла к своей двери, повернула ключ и вошла в темную прихожую. В квартире было темно, тихо, уютно – это было убежище, в котором можно было скрыться от всего мира, и мужчин в свою обитель она пускала не всех и не всегда. А такого, как у нее приключилось вчера, она и вовсе не могла припомнить…

Бросив сумочку в прихожей, она прошла в гостиную, машинально щелкнула выключателем и… застыла…

– Что-то ты долго не звонишь, Мадлен, – недовольно проговорил журналист по фамилии Сноу, вальяжно развалившийся на шикарном кожаном диване, стоящем в углу рядом со стереосистемой, – или что-то произошло?

Юлия, взяв себя в руки, прошла к бару, плеснула себе коньяка – почти полную рюмку. Каждый раз, когда это происходило, ей просто хотелось забыться, проснуться – и ощутить себя чистой и свободной, принадлежащей только себе и никому другому. Но реальность цепко держала ее, превращая происходящее в кошмар, не имеющий конца…

История ее была страшна – и в то же время в чем-то банальна. Молодежь, учащаяся в элитных вузах, отпрыски богатых, часто дворянских семей – им просто было скучно в этой жизни, где все было для них. Каждый решал проблему как мог – вечеринками, сексом, алкоголем, так решали ее большинство. Но были и другие… «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…» – вот только души прекрасные порывы посвящались отнюдь не родине. Молодежь «шла в террор» – и только потом понимала, что привлекательные лозунги «борьбы с кровавой тиранией царизма», сладкие слова «ловцов человеческих душ», часто работающих на британскую или североамериканскую разведку и вовремя не обезвреженных контрразведкой, на самом деле превращаются в путь предательства, лжи и ужаса, в дорогу, ведущую на виселицу. К террористам и заговорщикам государство относилось жестоко, карало неотвратимо и беспощадно – смертная казнь была единственной формой наказания за террористический акт.

С террористами Юлия связалась, когда только поступила в Санкт-Петербургский политех – ей было всего семнадцать лет, и она наперекор отцу выбрала именно этот университет, не Смольный. В Смольном учили молодых дам быть хорошими женами и домохозяйками, готовили спутниц жизни для будущей знати Империи – но она никогда не хотела стать «женой такого-то», она хотела стать самой собой. И на первом же курсе ей не повезло встретить некоего Ивана Дроздова, вольного слушателя и активного участника группы заговорщиков, умышлявших на террористический акт и убийство Государя Императора. Сами того не подозревая, они работали на британскую разведку…

Злодейский умысел, естественно, раскрыли – нескольким студентам было не под силу тягаться с великолепно налаженной и действующей как часы машиной контрразведки Империи. Взяли их за день до того, как один из студентов должен был бросить гранату в Государя. Поскольку умысел не был доведен до конца – никого не казнили, но всем дали по двадцать-тридцать лет каторги.

Но Юлию не взяли – за день до ареста остальных к ней пришел человек. И объяснил ей, что информации для того, чтобы отправить ее друга на виселицу, а ее саму на каторгу, у них достаточно, хотя бы аудиозаписи всех встреч, где они засиживались до часу ночи, планируя в мельчайших деталях покушение, а потом занимались любовью. Все это было так… остро, круто, жестко! Пока не пришло время платить…

Как и обещал господин в строгом костюме-тройке, великолепно говорящий по-русски, ни одного смертного приговора суд не вынес. А она сама стала Мадлен – такой была ее кличка в британской разведслужбе – и уже несколько лет исправно поставляла информацию, сначала из Санкт-Петербурга, а потом и из Бейрута. В Бейруте ее куратором оказался Джон Сноу…

– Присядь рядом. – Голос Сноу был обманчиво мягок. Словно загипнотизированная его глазами, Юлия села на диван рядом с ним.

– Рассказывай. Кто у тебя появился?

– Никого… – начала Юлия, и тут ее голова дернулась от хлесткой пощечины, коньяк плеснулся на диван…

Сноу считал себя экспертом по женщинам и с каждой вел себя по-разному. С кем-то он был нежен и ласков, с кем-то, как в данном случае, – груб и жесток. Каждой нужно было свое – и Сноу давал им это…

– Врешь, сука! Ты думаешь, я не знаю? Мы следим за тобой круглые сутки! Как зовут этого офицера?

На самом деле Сноу лгал. Следить за каждым осведомителем, что он делает, у британской резидентуры не было ни сил, ни возможностей. Более того – город был наводнен агентурой полиции, жандармерии, контрразведчиками, за сеттльментом постоянно следили, и попытка за кем-то понаблюдать вполне могла закончиться тем, что за группой наблюдения установят контрнаблюдение и начнут выяснять – за кем и за чем следит британская разведка. А могут и провокацию устроить. Но Юлия не была профессионалом и знать этого не могла.

– Александр. Князь Александр Воронцов, – тихо сказала она, потирая горевшую щеку.

– Александр. Надо же… Да еще и князь. Делаешь успехи. Кто он, что делает в Бейруте?

– Не знаю. Говорит, что служит на «Александре Колчаке», но часто бывает в городе.

Сноу задумался. Постоянное присутствие на траверзе Бейрута специального десантного корабля, на котором, по данным британской разведки, базировались русские боевые пловцы и отряды морской пехоты, нервировало. Это было еще более непонятно перед акцией, которую задумали британцы, – и вполне могло означать, что русским известен замысел и они готовятся к упреждающему удару. Заполучить в такой момент агента на «Александре Колчаке» дорогого стоило…

– Он точно служит на «Колчаке»?

– Не знаю… Но у него на парадном мундире значки парашютиста и аквалангиста…

Сноу, несмотря на всю его выдержку, вздрогнул. Разведподразделение флота, диверсанты-подводники…