Счастье волков

Я киваю.

Алиреза – иранец. Тоже сынок – только на сей раз генерала Корпуса стражей исламской революции. Папа контролирует границу с Афганистаном и, скорее всего, сильно наживается на наркоте. Ему тоже надо вложить деньги…

Стамбул теперь – это такой восточный перекресток миров. Не Запад, но и не Восток, и многие, очень многие едут сюда. Это не турецкий город, этнически он так же разнообразен, как Москва. Тут можно встретить кого угодно – от афганца до грузина. Иранцев тут хватает, особенно после того, как повторно ввели санкции. Контрабанда процветает, если не верите – поезжайте на границу с Ираном. Там грузовик меньше чем за год окупается, а вчерашние крестьяне строят трехэтажные виллы.

С иранцами и я имел дело – типичные мажоры. Отцы еще во что-то верят – но эти уже нет. Тбилиси забит клубами, открытыми для иранской молодежи, где клиентов обслуживают украинские проститутки. Уже идут массовые драки между грузинами и иранцами. В Ереване иранцы (их там зовут парсики) пьют коньяк, учатся и опять-таки б… ют. На побережье Каспия, в Туркменистане (бывшие Красные Воды), открыта целая игорная зона для иранцев в основном – хотя попадаются и арабы. И там – украинские проститутки. Этот строй – как и поздний советский – идет к своему концу. Только никто не знает, каким он будет, конец.

– Покажешь ему?

– Да. Только он еще заикался про Россию. В одну корзину… сам понимаешь.

Я киваю.

– Хорошо.

Вот и окончилась утренняя планерка. Хорошо помогать людям размещать наворованное!

Поработали. Дальше обед – турки никогда не пропустят обед, для них отдых не менее важная часть жизни, чем работа. На работе тут никто не убивается.

Обедать я еду в район Ортакёй, это напротив Кадыкёй, только в европейской части страны. Там есть хорошие рестораны со свежей рыбой. Туристов тоже много. Но есть места и для своих.

Место, где я обедаю, всегда одно и то же – рыбный ресторанчик, всего три места – но тут лучшая рыба в кляре. Хозяин ресторана – он же и повар, готовит эту рыбу тридцать лет – невкусно быть не может. Пока я жду рыбу и пока столик освободится – мы перебрасываемся фразами о политике, за которые, если услышат спецслужбы, нам несдобровать…

Здесь плохо… и чем дальше, тем хуже. Культ личности. Все-таки туркам нужен султан, как ни крути. Но теперь появилось еще и местное НКВД. У меня много знакомств среди турок-европейцев, и только за последний год не стало двоих. Самед не выдержал и уехал в Нью-Йорк, а Вахида убили. Он был журналист и писал не то, что надо, а на выборах агитировал против Эрдогана. Тайная полиция схватила его якобы за содействие терроризму, пытали, потом повесили в камере. Жене сказали, что повесился сам, чувствовал вину. Хотя следы жестокого избиения не спрячешь.

Я родился и вырос в стране, где в тридцать седьмом тень смерти коснулась своим крылом каждого, и вся разница в том, что кому-то повезло, а кому-то нет. И я отлично понимаю, что произошло – там тоже есть показатели… уже появились. Схватили, били… требовали, чтобы признался в антиправительственном заговоре и оговорил друзей. Вахид отказался… он был гордый… настоящий… мы вместе с ним переводили «Бесов» Достоевского, я давал ему читать «Раковый корпус» и «В круге первом». И он отказался… ничего не сказал. Поняв, что ничего от него не добьются, полицаи убили его, заметая следы.

Схватить могут любого. И убить. Это новый тридцать седьмой, только не в таких масштабах, как у нас. Одного оппозиционера повесили в туалете аэропорта Кемаля Ататюрка[2 - Это не вымысел.]. То есть он купил билет до Парижа, потом передумал лететь и повесился. Но избиратели Султана этому верят. И самое страшное, что это все происходит здесь и сейчас, в этом жизнерадостном, полном туристов городе. Смех соседствует с застенками, а тусующаяся и отрывающаяся золотая молодежь может и не подозревать, что находится в соседнем доме. Местная секретная полиция не использует постоянных мест, она постоянно снимает новые. Научились у иранцев, видимо.

Страшно? Мне тоже, но я привык жить с чувством страха в обнимку. Потому давайте-ка я вам расскажу что-то хорошее о Стамбуле, пока рыбу жарят. Чем он отличается от остальных городов мира.

Душа Стамбула – это Босфор. Стратегический пролив, ведущий в Черное море, предмет постоянного раздора. Город лежит на обоих его берегах и сильно заходит на берег Мраморного моря в азиатской его части, там, где я живу – по сути, там сплошная набережная длиной миль двадцать. Босфор – это нечто среднее между рекой и морем, он очень широк, и в нем сильное и быстрое течение – что-то подобное припоминается только в Неве, но Босфор намного больше. Вряд ли можно припомнить такой большой город, расположенный на такой воде. Наверное, треть города живет в шаговой доступности от берега, а это несколько миллионов. И какого берега!

Потому Стамбул навеки связан с Босфором. На его берегах проходит жизнь стамбульцев, они ходят на берег, ездят на паромах и катерах по Босфору, едят выловленную здесь рыбу. Удивительно, но при этом в городе нет крупных грузовых портов, хотя пассажирские есть и пристани для контейнеров тоже есть, но небольшие. И есть дома – по старинной турецкой традиции они расположены вплотную к воде и называются ялу. В некоторых ялу в шторм вода бьет в окна, а когда ты сидишь на балконе с чашечкой кофе, то вода будет у тебя под ногами, потому что балконы строили над водой. Таких домиков уже мало, но они еще есть. В центре вплотную к воде могут подходить целые кварталы, а набережных нет.

Стамбульские турки – они внешне очень разные… среди турчанок встречаются блондинки, а сами турки могут иметь самый разный тип лица – семитский, кавказский, славянский. В свое время османы требовали с покоренных народов налог кровью – то есть отнимали в семьях детей и отправляли учиться в Турцию, разумеется, обращая их в исламскую веру. Но они не становились рабами – многие из них стали чиновниками, дипломатами, некоторые великие визири происходили из них, например Соколлу-паша был сербом по крови. Это превращало Стамбул в настоящий плавильный котел – и в то же время все эти люди разных кровей и вер становились турками и турчанками. Их праправнуки и составляют сейчас население этого крупнейшего города Европы…

– Вот и готово… эфенди.

Я беру рыбу, расплачиваюсь и иду за столик. Рыба вкусная… хотя какой же ей быть – хозяин покупает ее утром, и всего до обеда, а после обеда рыбаки принесут еще.

Русские могли взять этот город дважды – хотя я не знаю, что бы они с ним делали. Во время войны 1877–1878 годов русская армия стояла в двадцати километрах от города, но войти не посмела – вмешались англичане. Кстати, вмешались они отнюдь не потому, что каждый день вставали с мыслью сделать что-то плохое России. Причин было две. Первая – Турция была должна Англии столько, что в стране фактически было введено внешнее управление, налоги и таможенные сборы собирала не султанская, а британская администрация. Падение Константинополя могло означать законный отказ платить по долгам в связи с ликвидацией должника и мировой финансовый кризис.

Про вторую причину знали немногие. Турецкий султан был вождем правоверных всего мира, и в таком качестве его во многих местах признавали. В том числе и в британской Индии, где лучшие, пенджабские полки составлялись из мусульман, в домах которых висел портрет турецкого султана.

И если бы султана, которого прочно контролировала британская администрация, вдруг не стало – одному Аллаху известно, что было бы. А если бы султан попал в руки русских и издал бы, к примеру, фирман о начале джихада против британцев – по всем колониям, и особенно в Индии, полыхнуло бы так, что сикхские восстания были бы детским садом по сравнению с этим. Представьте себе тотальный джихад – но в реалиях девятнадцатого века, когда и пулеметов?то еще не было. Так что англичане сделали все, чтобы русская армия не вошла в Константинополь, и им это удалось.

Второй раз – город должен был захватить десантом с моря адмирал Колчак – но кто-то взорвал линкор «Императрица Мария», а затем – грянула революция. Не вышло. Тех, кто заложил бомбу, поймали уже при Сталине, расспросили обо всем и – извините – расстреляли. Ибо нефиг. Ну и да… третий раз – это когда после войны Сталин потребовал отдать Армении и Грузии несколько провинций. Трумэн отказался и пригрозил ядерным ударом. Этот малоизвестный инцидент стал одним из тех, с которых началась холодная война.

Но теперь – двадцать первый век на носу, и русские оккупировали Турцию десантом туристов, жаждущих «олл-инклюзив», а турки строят в России дома и торговые центры. Но связи России и Турции не исчерпываются лишь этим…

Ем рыбу. Смотрю на чаек, устроивших склоку на крыше. Никого нет, я столько смотрел – проявились бы. Пока ем, левой рукой ощупываю изнанку столешницы и нахожу что ищу – СД-карту от сотового телефона, прилепленную скотчем. Это мне, спасибо…

Доем рыбу, и можно на работу ехать.

Левую симку в Турции достать сложно – тут даже иностранные блокируются, – но можно. Сажусь на паром и по пути успеваю перекодировать запись и сбросить ее в сеть на известный мне сервер. Как только заканчиваю с этим, телефон летит в воду Босфора – я никогда не отправляю ничего с одного телефона дважды…

Проблема еще в том, что послание содержит условный знак необходимости личного контакта. Этим займемся вечером.

Интересно, что случилось…

Старший комиссар Осман Джаддид из отдела по борьбе с организованной преступностью МВД – серьезная структура – работает на меня скорее по идеологическим мотивам. Хотя это не мешает получать ему некоторое вознаграждение – например, он сам и его родственники теперь живут в хороших районах в квартирах с очень большой скидкой. Мы с ним как раз и познакомились, когда он искал квартиру – чистая удача позволила мне получить, возможно, самый ценный источник российской разведки в Турции за последнее время. Хотя я не знаю ни того, кто работает рядом со мной, ни того, какие источники у них.

Осман родился в Стамбуле, он коренной, не из понаехавших. Как и все, закончил училище МВД, затем его перевели в личную охрану самого Султана. На этом посту, в личной охране – Султан прикрепил его к своей семье и стал доверять самые грязные личные поручения – не только тещу к врачу отвезти. Сам Султан, кстати, был крайне жесток – по воспоминаниям тех, кто знал его с детства, никого так жестоко не бил отец, как его, а в том квартале били по-настоящему жестоко. И вот теперь, став президентом Турции, он приказывал, а Осман и такие, как Осман, приказы выполняли. Так Осман узнал, сколь велика разница между словами и делами, своими глазами взглянул в пропасть человеческого грехопадения, увидел ложь, коррупцию, воровство, лицемерие, не раз и не два видел, как в микрофон говорится одно, а мимо – совсем другое. Так он разуверился и стал внутренним диссидентом.

После попытки переворота, когда Султан чистил армию и спецслужбы, ему присвоили старшего комиссара через два звания и поставили на спецотдел МВД. Спецотдел МВД – это и есть та структура, которая занимается слежкой за оппозицией, похищениями и пытками, а то и убийствами оппозиционеров, провокациями. Осман не столько передает информацию, сколько собирает и передает компромат. У него постоянно при себе записывающая аппаратура – в часах, в сотовом телефоне (недавно сотовые охрана Султана стала отбирать, но часы – нет). Он документирует преступные приказы разобраться с одним или с другим, факты политических расправ, избиений, похищений, убийств, ложных обвинений, коррупции, давления на избирательные комиссии, на суды, на прокуратуру, ему нередко удавалось записывать голосовые файлы, как эти преступные приказы отдаются, и передает их мне. Он думает, что я передаю их в Вашингтон, так как считает, что я агент ЦРУ. Он думает, что это материалы для будущего международного трибунала над Султаном и его соратниками.

Выдать себя за агента ЦРУ было сложно, но для меня возможно. Я изначально готовился для Лондона, по линии «Западная Европа», здесь оказался почти случайно. Провалилась линия заброски из-за того, что Саакашвили начал войну 08/08/08, и произошло тогда первое осложнение в отношениях между Великобританией и нами. Но я какое-то время жил в США, и даже английский у меня американский, не лондонский с носовым прононсом и с американизмами. Там полно нюансов, например, если американец просто скажет straight, если ему потребуется выразить мысль «прямо», то англичанин скажет «as the crow flies» – как ворона летит. Это идиома из Чарльза Диккенса, прижившаяся именно в британском английском, в американском ее и в помине нет.

Комиссар передает все мне на картах памяти через кафе, в котором он завтракает по утрам, а я обедаю в середине дня, – а я все скидываю в Москву. Думаю, Султана в свое время ждет хороший сюрприз…

Что касается возможного суда над Султаном – даже если бы я и в самом деле был американским агентом, – это все равно было бы ошибкой. Судом тут дело не решишь. Можно держать Султана в узде и заставлять его принимать какие-то решения, но суд над ним ничего не даст. Те, что должны будут поверить в его преступления – простые граждане из среднего класса и бедные, религиозные, в основном деревенские, если и не по месту жительства, то по духу, – не поверят. Это будет еще одна пощечина им от чужого им европейского класса, который они и так подозревают в предательстве Турции и работе на Запад. И пойдя на вполне демократические выборы, они снова выберут Султана, а то и кого похуже. Потому что на такого, как Султан, есть большой электоральный запрос. И он в него идеально попадает – иначе бы не правил страной дольше, чем Ататюрк.

Турция – опасная, расколотая внутри себя страна. Многие путешественники этого не видят, раскол хорошо спрятан, а турки не любят пускать людей в душу, как мы, русские. Но он есть. И рано или поздно он даст о себе знать, в который уже раз…

Османы – это малоазиатское племя, которое вырвалось из своих мест, как вихрь, как всепожирающее пламя, поглощавшее все на своем пути. В зените своего могущества османские войска стояли под Будапештом и Веной, а Черное море было только их морем, как сейчас Мраморное. Проблема в том, что османы откусили намного больше, чем могли проглотить. И в отличие от нас, русских, с этим не справились.

Войдя силой в Европу, османы вынуждены были контактировать, налаживать связи, торговать с самыми разными нациями. Даже те, которые они покорили – такие, как сербы, – все равно оказывали на них какое-то влияние. Точно так же, как на Балканах шел процесс «потурчения», так же среди османов, особенно тех, что выезжали жить или служить в покоренные вилайеты, шел процесс европеизации. Османы не ограничивались Балканами, для многих османов из высшего света Париж был как дом родной. И так постепенно появлялись два народа, с одним названием, но разным менталитетом, разным отношением к государству, власти, обществу…

Младотурки – имя, ставшее нарицательным, – зародились на Балканах, это были офицеры, которые служили в балканских вилайетах и, претерпевая лишения и смертельную опасность, в какой-то момент осознали, что постоянная потеря ими территорий вызвана не силой врагов, а слабостью самих себя. Что главный враг не серб или черногорец, а сидящий в Истамбуле султан с его убогими, не меняющимися веками представлениями о власти и законе. И тогда они вернулись в Истамбул и угрозой штыков навязали султану свою волю – и если бы не Первая мировая, все могло бы и «выгореть». Им просто не хватило времени, и они неправильно выбрали союзника. Англичане, или французы, или американцы, как в соседней Персии, были бы намного лучшим выбором.

Полковник Мустафа Кемаль, или Ататюрк, отец турок, родился в ныне греческом городе Фессалоники, а служить начинал в той же самой Македонии, тесно общаясь с младотурками – впрочем, первую заговорщическую организацию он создал еще в военном училище. После страшного унижения и поражения в Первой мировой полковник Ататюрк, как единственный турецкий военачальник, на счету которого были победы, а не поражения, естественным образом сделался лидером нации. Полковник провозгласил республику, назвав последнего падишаха душителем народа, и сделался ее первым и пожизненным президентом. Он заставил турок брить лицо (и сам одним из первых сбрил гордость турка – усы), носить европейскую одежду, голосовать на выборах, выбрать себе фамилии (до Ататюрка у турок не было фамилий). Изменил алфавит турецкого языка с арабского на латиницу. Партии, объединяющие людей по признаку религии, были запрещены. Женщинам запретил носить паранджу и дал избирательные права. Всех турок заставил говорить на одном унифицированном турецком языке, запретив диалекты. Он учредил первый в стране современный банк, первую телефонную компанию, добился принятия закона о поощрении промышленности. Детей у него не было, но он взял восемь приемных дочерей и двух сыновей. Все стали уважаемыми людьми, дочь Ататюрка стала первым в истории страны летчиком-истребителем – женщиной. Во внешней политике Ататюрк одним из первых признал СССР и установил с ним хорошие отношения: на памятнике Ататюрку вторым рядом изображены фигуры его друзей и помощников, так вот одна из фигур изображает советского военачальника Михаила Фрунзе. Второй, кажется, Семен Аралов.

Ататюрк умер в 1938 году на своем посту, но дело его продолжили военные. Армия была единственным по-настоящему реформированным институтом в Турции, Ататюрку удалось добиться ее полной светскости, что окончательно закрепило вступление Турции в НАТО. Как только корабль турецкой государственности начинал крениться в сторону популизма – левого или исламского, – армия производила переворот и восстанавливала европейский порядок в Турции, пусть и совсем не европейскими методами. Последний такой успешный переворот имел место в 1980 году. Последний неуспешный – в июле шестнадцатого.

Проблема Турции, турецкого общества была в том, что у него не было никакой самостоятельной идентичности, кроме двух – европейской или исламской. Европейскую насаждал Ататюрк, исламская была традицией, но этого было мало. Ататюрк пытался создать национальную турецкую идентичность, не основанную на исламе, – но как показало время, это у него не получилось. Для тех турок, что массово шли голосовать за Эрдогана (а он побеждал отнюдь не за счет админресурса или технологий), то, что они мусульмане, было важнее того, что они турки. Кстати, что показательно – Эрдоган победил среди гастарбайтеров, многие из которых были европейцами во втором, а то и в третьем поколении. Турок, даже живущий в Европе, оставался турком.

Провозгласить Турцию и турецкий народ уникальным и ни на что не похожим, как это сделали русские, турки не смогли. Альтернативой была Европа, но беда и была в том, что в Европе Турцию и турок не слишком-то ждали. Восьмидесятимиллионная, почти полностью мусульманская страна, которая не только в течение многих веков шла совершенно отличным от Европы путем, но и до сих пор вызывает аллергию у многих действующих членов ЕС, таких как Греция. Европеизированных турок было тоже немало, они никуда не уезжали из страны и настойчиво стучались в европейскую дверь. Все должно было решиться в две тысячи седьмом, когда Турция должна была получить план действий о членстве. Меркель и Саркози… в общем, они проявили свою сущность мелких сошек по сравнению с де Голлем и Аденауэром и ПДЧ не дали. Оглушительный звук хлесткой пощечины, слышный по обе стороны Босфора, положил конец шестидесяти годам пути Турции в Европу и начало всем тем проблемам, что есть сейчас. И тем, что еще будут.

С тех пор европейцы имели мало шансов… точнее, совсем никаких. Турецкий театр стал окончательно театром одного актера – теперь на сцене был Эрдоган.

Реджеп Тайип Эрдоган… его можно было бы назвать раскаявшимся правоверным. Но не в том смысле, что он изменил исламу, а в том смысле, что он изменил Европе. Его учил основоположник теории политического ислама Неджметтин Эрбакан, будучи премьер-министром, он популистски совмещал свою приверженность исламу с проевропейским политическим курсом и прогрессивными экономическими взглядами, обеспечившими Турции три пятилетки сильного экономического роста и выведшие ее в региональные лидеры. ВВП в Стамбуле до обвала лиры достигал двадцати пяти тысяч долларов на душу населения, что было в полтора раза больше, чем в России, – захолустье было конечно, беднее. Но пощечина, нанесенная Меркель и Саркози ему – гордому турку! – заставила этого, безусловно, очень неординарного человека многое переосмыслить. Турка нельзя бить по лицу, он выхватит нож. Если европейцы думали, что Турция будет и дальше униженно просить – они сильно ошибались. Очень сильно.

Эрдоган установил связи с Путиным. Ему удалось провести изменения в Конституцию, превратив Турцию из парламентской республики в президентскую. Деятели правящей Партии справедливости и прогресса заговорили о том, что Турция евроазиатская страна и так и должно быть. Европейские турки, которых до сих пор немало, почувствовали себя загнанными в угол.

Было и еще одно… то, что видели далеко не все, но что обостряло социальную обстановку до предела. Быстрый экономический рост Турции привел к взрывному росту населения городов, особенно Стамбула, ставшего с его четырнадцатью миллионами крупнейшим городом Европы, если считать его азиатскую часть одним целым с европейской. Это происходило за счет двух факторов – массового переселения из деревень в города и роста приезжих. В современном Стамбуле огромное количество деревенских людей и еще больше приезжих, география – начиная от Каира и заканчивая республиками Средней Азии. Узбеков в городе уже не менее ста пятидесяти тысяч, здесь они получают зарплату, как минимум в десять раз превышающую зарплату на родине. Приезжающие быстро заместили тех европейских турок, что не выдержали и уехали. Или им помогли – Орхан Памук, лауреат Нобелевской премии мира по литературе, был вынужден уехать из-за травли, после того как он публично признал геноцид армян. Так Стамбул меньше чем за одно поколение обновился, превратившись из турецкого и довольно бедного города в громадный мегаполис, цивилизационный центр Средней Азии, кипящий котел страстей и средоточие нерешенных противоречий, полный людей с деревенской, не городской ментальностью. В политическом плане это такая же бомба, как Киев в две тысячи третьем, готовая рвануть. Только в пять раз больше размером. События переворота лета 2016 года показали, помимо прочего, что со стамбульской толпой уже не справится даже армия. А резкое падение лиры осенью восемнадцатого, проблемы в отношениях с США и продолжающееся просачивание в город беженцев из Ирака и Сирии поднесли к этой бомбе зажигалку. Пока не зажженную…

До вечера работал, хотя работал так себе – все время отвлекали мысли о Джаддиде и его проблемах. Терять такой источник категорически не хотелось, а что будет, если он поймет, что отдавал документы русским, а не англичанам, я и думать не хочу.