Огонь с небес

Тронул машину, лихорадочно просчитывая варианты на ходу – хотя какие тут варианты, тут для начала не влепиться бы куда, движение из-за пробки как кисель, мосты разведены. Из штаба округа… это вселило в меня некоторую надежду… на герметичность заговора, так сказать. Если послали из штаба округа – значит, у них под рукой на тот момент не было ни одного полицейского, ни одного человека из служб безопасности. Полицейского или спецслужбиста, который не стал бы «поминать» на мосту – а просто прошел бы в дом, показал бы удостоверение и узнал все, что нужно, и даже больше. Это значит, что заговор не так широк, как может быть, и в нем только офицеры – скорее всего, гвардии, – решившие, что настал их час.

Эх, офицеры, мать вашу. Вы же присягу давали. Воруете, теперь еще и злоумышляете. Что же вы так-то…

На память вспомнил нужный телефон, натыкал на неудобной (какой идиот виртуальную клавиатуру придумал?!) клавиатуре коммуникатора номер телефона Ахметова – человека, которого я знал в МВД. К Путилову нельзя, его первого нейтрализуют, да и доверять ему не особо можно. А вот МВД – другое дело, это жандармерия. Сейчас самая серьезная сила в Петербурге после флота и гвардии – это МВД. Конечно, всех полицейских не хватит, чтобы остановить полк спецназа, но полки спецназа далеко – они на юге, а полиция – здесь. И неплохие антитеррористические подразделения у них тоже есть.

– Ахметов…

Сердце пропустило удар – не спит. Почему не спит? Работы много? Или обсуждает с кем-то внезапно поменявшиеся планы на завтрашний день?

– Здравия желаю, Воронцов.

Секундная заминка – уже лучше. Если он в заговорщиках, он бы не вспоминал, кто я такой, моя фамилия была бы у него на слуху.

– Ах да. Помню. Я полагал, вы на югах, сударь…

– В городе проездом. Нам нужно встретиться и переговорить тет-а-тет. Немедленно.

– В два часа ночи, сударь?

– Да, сударь, срочное и не терпящее отлагательств дело, связанное с эмиратом Бухарским, точнее – с наследником эмира Бухарского.

– Дело? А что с ним?

Я внезапно понял, что Ахметов не один, и те, кто у него сидит – он не хочет, чтобы они понимали, о чем идет речь.

– Он убит. Сегодня вечером. Неизвестными.

Если не знаешь – делай вид, что знаешь.

…Те люди, которые сейчас у вас, могут быть причастны к этому. Даже наверняка причастны. У них общие дела – как думаете, какие?

– Я… вас понял, сударь. Но, к моему сожалению, я сейчас несколько… не свободен. Если возможно, перезвоните завтра… на работу… с самого утра. Мы договоримся… об аудиенции…

Значит, он не на работе. Как бы сказал поручик Ржевский юной Наташе Ростовой – намек понял…

– Я вас понял. Я позвоню вам домой и постараюсь узнать ваше местонахождение. Потом я приеду. Если можно, задержите их.

– Да, хорошо. Договорились. До завтра…

Твою мать! Ненавижу плестись в хвосте событий! Тот, кто реагирует на события – уже наполовину проиграл.

Свернул к обочине – тут движение уже было позволительным, а говорить по телефону и вести машину я уже не мог.

Вышел в Интернет – зря, что ли, оплатил безлимит? В городской телефонной книге нашел домашний Ахметова, кроме домашнего был только один телефон – приемной. Префикс станции – пятьсот пятьдесят три – указывает на станцию правительственной связи. Сведений о владельце номера тоже мало: Ахметов Ф.Ф., тайный советник…

Надеюсь, Ксения, ты простишь меня за это.

– Алло… – голос заспанный, понял – хозяйка.

– Покорнейше прошу простить за поздний звонок, сударыня. Господина Тайного советника пригласите к телефону.

– Но… его нет.

– Сударыня, он нам срочно нужен. Телефонирует Зимний. У нас чрезвычайная ситуация.

Думаю, на телефоне постоянного товарища министра внутренних дел такие звонки не редкость. И надеюсь, что спросонья дама не посмотрит на определитель.

– Господи… он поехал в Парголово, на дачу… когда это все кончится…

Ясно: лодка любви наткнулась на мель повседневности. Среди чиновников, занимающихся вопросами безопасности, количество тех, у кого за плечами хотя бы один развод, либо не состоящих в браке – семьдесят процентов.

– Покорнейше прошу простить, сударыня, мы пошлем машину. Не соблаговолите ли напомнить номер дачи…

Женщина сказала номер дачи и бросила трубку.

Бинго… – как говорят североамериканцы, когда выигрывают миллион долларов в лотерею…

Теперь надо было разобраться с оружием.

У меня было пять пистолетов и револьвер, но ни одной снайперской винтовки или пистолета-пулемета, которые могут пригодиться. И оружейные закрыты, как назло – а до утра не ждет…[1 - Для наших времен эти слова выглядят дико. А вот князь Воронцов, вероятно, сильно удивился бы тому, что офицер не может купить пистолет для ношения вне строя, что в полиции оружие выдают только на задержания, что на людей, желающих купить оружие, смотрят, как на потенциальных убийц. Он просто не понял бы, как такое вообще возможно – ведь в Российской Империи было принято доверять людям, а не подозревать в дурных помыслах без всякого на то основания. Так что – если бы это была не ночь, а день – князь спокойно пошел бы в оружейный магазин и по своему офицерскому удостоверению купил бы пистолет-пулемет.]

За неимением гербовой – пишем на простой.

Армейская «беретта», тяжелый охотничий револьвер, миниатюрный «NAA», офицерский «кольт» и два германских «сиг-зауэра» с магазинами повышенной емкости. За неимением кобуры – «NAA» я сунул в носок, револьвер перезарядил патронами «45 кольт-револьверный» с плоской головкой – они охотничьи, кладут сразу и насмерть. Дозарядил «беретту», она была моя, и к ней были патроны и запасной магазин – в таком комплекте она продавалась. Она и будет основной. Длинный, тяжелый и точный пистолет, построенный не на схеме «браунинга» – потому он точнее. И пятнадцать патронов в магазине. «Кольт» – будет на всякий случай… пусть лежит в машине, под сиденьем. Вот… так, и сверху заложу. Офицерский «кольт» в бардачок, толка от него мало, как и патронов. Оба германских «сиг-зауэра»… стоп!

Мне вдруг пришла в голову мысль, что из одного из этих пистолетов только что было совершено убийство. И я, имея этот пистолет при себе, являюсь идеальным подозреваемым. Хуже того… если графу Сноудону придет в голову сыграть со мной по-настоящему злую шутку, на какую англичане великие мастаки, то это несложно будет сделать: анонимный звонок в полицию, описание меня и машины – а машину он видел; меня задерживают с шестью пистолетами в машине, в том числе и с тем, из которого совершено убийство. Полицейский, конечно, опознает доброго барина, который дал ему сто рублей на поминки покойного, а полицейские из Бухары припомнят, что у меня с покойным было небольшое собеседование по вопросам чести, касающееся Люнетты. И вот я уже главный подозреваемый в крайне неприятном деле об убийстве, в котором против меня все улики. Еще та девчонка у дома… когда я подстрелил этого британского шутника – она могла видеть и меня, и мою машину. И что мне было тогда делать? Стрелять в нее? Объяснять, что сей подстреленный мною субъект – британский шпион?

Хорошая мысля всегда приходит опосля.

Проверил, из какого пистолета стреляли – сделать это было нетрудно: запах пороха и нет двух патронов. САС стреляет двойками – их типичный почерк, мы стреляем одиночными, потому что патроны приходится носить на себе. Подумал – это все-таки доказательство в деле об убийстве… но эта мысль погасла, как свеча на ветру, едва появившись. Лично мне покойный ни разу не был симпатичен, и не только по причине нашей личной стычки, но и по причине того, что сказал граф Сноудон относительно последних минут жизни Наследника. Я ему поверил – просто потому, что долго пробыл на Востоке и знал, что там может происходить, а британцу выдумать такое просто не под силу.

Так что извините, Ваше Высочество, наследник эмира Бухары, но, похоже, ваше убийство останется нераскрытым.

Достал магазин – пусть будет запасным, лишним не будет, дозарядил его двумя патронами из пачки, которую купил для «беретты». Сам пистолет разобрал, благо разбирается он, как и все пистолеты конструкции «браунинга». Вышел – и скинул ствол в сливную решетку. А остальное выкину по дороге в Парголово из окна, предварительно протерев салфеткой…

Князь Воронцов снова был прав – Ахметов был не один, и у него были именно те люди, о которых он думал. Они пришли к нему, потому что несменяемому товарищу министра внутренних дел напрямую подчинялось Управление Санкт-Петербургской сыскной полиции, два полка жандармерии, расположенные вокруг города, и так называемое «Управление СМ» – силовых мероприятий. Сделано это было – специально под Каху Несторовича Цакаю – как возможный противовес влиянию и возможностям министра. Министр внутренних дел – человек более публичный – контролировал все, кроме самого главного – столицы. А потом, когда Кахи Несторовича не стало, решили ничего не менять…

Проблема была в том, что Ахметов не поверил этим людям с самого начала. Не поверил несколько дней назад, когда они вышли на него, явно прощупывая почву. Не верил и сейчас, когда они явно намеревались добиться своего любой ценой.

Ахметов был татарином по национальности, но – в этом гвардейцы просчитались – он был хуже любого русского в том смысле, что склонить его на переворот было просто невозможно. Предложить ему пост министра – было верхом идиотизма, на какой способен только гвардеец, военный, служащий при дворе и ни черта не знающий о реальной расстановке сил в МВД, становом хребте российской системы безопасности и контрразведки. Министр – человек публичный. Он назначается и смещается Его Величеством без каких-либо консультаций, но по факту, Его Величество не сможет держать на посту министра, например, человека, который восстановил против себя все санкт-петербургское общество. И не потому, что есть процедура отзыва министра Думой или отставки правительства голосованием в Думе, а потому, что Его Величество – тоже человек. Несмотря на практически безграничную власть, он, как обычный человек, живет в обществе, общается с его представителями, вынужден к нему и прислушиваться. Потому министр – фигура политическая, а всю грязную работу выполняет мало кому известный несменяемый товарищ министра, который до восьмидесятого года руководил таким одиозным органом, как Особое совещание[2 - Предтеча Особого совещания – НКВД. Правда, опыт этот, в отличие от времен товарища Сталина, не тиражировали по всей стране и права приговаривать к смертной казни не давали, не додумались и дела альбомами рассматривать. Это был реально существовавший и в нашем мире внесудебный орган, имевший право приговорить без суда к лишению свободы на срок до 5 лет, потом добавили еще лишение подданства с выдворением. В 1980 году – в рамках общей гуманизации – Особсовещание закрыли. Возглавлял его как раз не министр, а товарищ министра. В год рассматривалось несколько сот дел.]. Эти должности (несменяемые товарищи министра иностранных дел, внутренних дел, военного, военно-морского министров, премьер-министра и министра финансов) были введены в конце десятых годов после того, как произошли несколько расстрелов рабочих на фабриках, была кровью подавлена революция в Иваново и просвещенно-либеральная общественность, подзуживаемая из-за рубежа, перенесла всю тяжесть своего ядовитого презрения. По факту, власть тогда сделала гениальный ход, разделив ответственность в ключевых министерствах, подставив политиканов или просто дворян – которые имели крепкие нервы и которым было плевать на общественное мнение – под огонь, при этом выведя из-под огня профессионалов, которые и делали работу. Каждый из несменяемых товарищей министров – это было обязательное условие – рос ступенька за ступенькой в самом ведомстве, знал его от и до. Не исключением был и Ахметов: во время массовых беспорядков 1992 года он был полицеймейстером Казани и навсегда запомнил то, что там происходило. Понял истинный смысл слов «бунт», «мятеж», «народное возмущение». Он был типичным татарином – туповатым, но упорным, твердым как камень, из тех, кто вгрызается и уже не отпускает, знает мало, но именно то, что нужно. Русские не такие – они более порывисты, мечтательны, их можно соблазнить предложением «встать за правду». Татары же обеими ногами крепко стоят на земле, и в этом их сила.

Сейчас же… по факту, эти идиоты предложили ему перейти с практически непотопляемой должности теневого управителя министерства на свет, точнее – под огонь. Причем разговор шел так, что Ахметов реально понимал – к закону и положенному порядку престолонаследия задуманное имеет очень отдаленное отношение.

И их было трое, а он был один. Все они смотрели на него, и важно было ничем – ни словом, ни намеком, ни жестом – не дать понять, о чем был разговор.

Воронцова он помнил, и помнил о нем самое главное: выходец из спецназа, приближенный ко Двору.

Он нажал на кнопку разъединения и положил телефон на стол.