В огне

– Почти до Мехрабада. Там русские… нас на дороге грохнули… у аэропорта бой идет, русские держат аэропорт и отбивают попытки этих захватить его…

Помолчали, переваривая новость. С давних времен русские считались здесь окончательной силой, той, что раз и навсегда устанавливает порядок, об этом старались не говорить вслух, но так оно и было. Если русские держат аэропорт… то рано или поздно они начнут переброску в страну десантных дивизий. Если эти… «правоверные» даже будут сопротивляться, все равно русские победят, потому что у них есть боевые самолеты, а это удесятеряет их силы. Возможно, высадка уже начата, а морская пехота высаживается на побережье, в приморских городах. Если это так… то последние очаги сопротивления подавят примерно через неделю, вот только их самих уже не будет в живых. Гремевшие за стеной нестройные залпы лучше всего говорили об этом…

– И ты что, цел остался? – неверяще спросил полковник.

Вместо ответа из темноты высунулась чья-то рука… схватила его руку. Он ощутил что-то липкое под пальцами…

– Когда машину нашу накрыли попаданием… я уже дверь распахнул, собрался прыгать. Взрывом меня наружу выбросило… отделался контузией и легкими осколочными. Эти… расстрелять хотели, потом все-таки сюда отправили… там, среди тех, кто осаждает русских, не только персы и эти… есть англоязычные белые… они и командуют. Если бы не они… расстреляли бы меня.

– Кто вас?

– А черт его знает?.. Может, и русские, там у аэропорта мертвая зона… похоже, у них гаубицы есть… с беспилотников корректируют.

Но им это уже никак не поможет.

– Что делать будем? – спросил Джавад.

– Тише… – шикнул майор. – Муртаза! Муртаза, подойди сюда.

В темноте появился еще один человек, его не было видно, его присутствие просто ощущалось…

– Это Муртаза. Из десанта.

Майор наклонился прямо к уху полковника.

– У Муртазы есть нож, – прошептал он.

– А дальше что? – так же тихо ответил полковник. – Ну, снимем мы одного из этих…

– У него будет оружие. Пойдем на прорыв.

– Куда? Куда… ты еще не понял ничего, брат. Нам некуда бежать… нас никто не укроет и не спасет. Нас просто все ненавидят. И растерзают, стоит только нам попасть в их руки.

Мутилось в голове… Какая-то фраза не давала покоя, не давала думать, казалось – скажешь это, и все будет в порядке. Но он и сам не мог понять, что это за фраза.

– Э… ты разве не офицер?

– Офицер… Хочешь, расскажу, что было на площади?

– Говори…

– Там был пацан… – полковник помолчал, собираясь с мыслями, – простой пацан… Танк… который натворил все это… там было все кровью залито, брат…

– Шахиншах и вправду погиб?

– Погиб, брат, погиб. Не перебивай, прошу тебя, мне и так тяжело собраться с мыслями… там один из экипажей… по одной трибуне осколочно-фугасным долбанули… не собрать потом ничего было, по второй из крупнокалиберного пулемета… кровь рекой текла… так вот… этот танк проломился через ограждение и ушел в Парк шахидов, твои сослуживцы и саваковцы бросились за ним… идиоты… танк не остановить автоматом. А потом был этот пацан… Понимаешь, простой пацан! Он где-то подобрал автомат, приблизился к пролому, который сделал танк, и выпустил в нас очередь. Понимаешь, это был простой пацан, он подобрал автомат и пошел, и открыл огонь, и мы его убили.

– Ты же знаешь… эти малолетние фанатики… может, у него родственника убило.

– Не убило. А убили. Мы убили, понимаешь? Это не случайность, мы убивали людей, и они все нас ненавидят. А этот пацан – это наш народ, он – из нашего народа, и он взял автомат и пошел убивать нас…

– Ты говоришь не так, как подобает офицеру.

– Я говорю так, как подобает персу. Понимаешь, нас все время учили, что мы офицеры, но мы же – и персы, мы из персидского народа. Куда мы пойдем, если наш народ ненавидит нас?

– Прорвемся к русским.

– До них не дойти.

– Возможно, они уже высаживают десант… может быть, их бронеколонны уже в городе.

– И что? Что это изменит? Даже если мы и останемся в живых… я не могу больше, понимаешь, не могу…

Майор помолчал:

– Помнишь моего отца?

– Мусу-джана? Помню, конечно.

– На Каспии его один раз выбросило за борт… он сам мне рассказывал. Был шторм. Он проплыл в шторм несколько миль… но все же не прекращал грести, пока его не подобрали с катера нефтяников. Мне не нравятся твои слова, они – слова пораженца. И предателя. Хочешь быть с нами – будь. Нет – сиди и дожидайся, пока тебя расстреляют. Это не народ, это чернь. Восставшая чернь. Ничего, кроме кнута и пулемета, она не понимает, потому что чернь – она и есть чернь. Светлейшего больше нет, но мы, офицеры, – есть. И если мы не приведем эту чернь к должной покорности – ничего не будет. Страны не будет, потому что эти – они неспособны строить, они могут только разрушать. Хочешь помогать нам – помогай. Нет – сиди с сидящими, сами справимся. Твое слово, брат…

Полковник вздохнул:

– У тебя был мудрый отец, брат. Я помогу тебе – и да простится мне…

Как он и ожидал, за ними пришли довольно скоро, хотя понятие «скоро» в этом каменном мешке было растяжимым, время они знали по часам одного из офицеров, которые не были разбиты или отобраны. У гвардейца Муртазы, о котором сказал майор, был не нож, а длинная, острая, вшитая в обмундирование спица. Смертоносное оружие, им запросто можно достать до сердца или до печени, а это – смерть.

Когда за стеной что-то зашевелилось тяжелое – засовов нормальных тут не было, замков тоже, и двери импровизированных камер для устойчивости заваливали чем-то тяжелым, – все они напряглись. Их было несколько… и каждый знал свою роль. Возможно, здесь есть предатели… даже наверняка есть… но сделать они ничего не успеют.

Открылась дверь – она открывалась наружу, мощный луч света от аккумуляторного фонаря ударил в камеру, слепя узников:

– Выходить! Шестеро на выход!

Как и было оговорено – не вышел никто.

– Выходить! Шакалы…

Гвардейцы решились – один прикрывал второго автоматом, а этот второй вошел в камеру и, схватив первого попавшегося, потащил его наружу. При этом обе его руки оказались заняты, автомат висел за спиной, да и от плачущего, хнычущего врага, которого ты презираешь, вряд ли можно ждать смертоносного удара…

– Пощадите, шейх… у меня есть жена и дети… двое детей, кто их будет кормить…

– Исламский трибунал выслушает тебя, собака… лежать!

Еще один прицелился в офицера, которого уже вытащили из камеры, последний из наряда, четвертый, держал дверь, и автомат был у него не в руках, а висел на боку. Ох, расслабились революционные гвардейцы, расслабились…

– Ты! Пошел сюда! Пошел!

Вытащили еще одного…