Но человеку, который стоял на пороге дома Алистеров, было не до сна или вечеринок и уж тем более не до вязания. Ярко-желтая жилетка и высокая шапка безошибочно указывали на то, что нежданный посетитель состоит в рядах тех, кто неусыпно бережет покой граждан.
– Добрый день, сэр, – вежливо сказал полицейский, – Я констебль Бернс. Простите, что потревожил.
– Здравствуйте, констебль – сухо произнес Уолтер.
У него были свои причины, чтобы не любить представителей закона.
– Чем могу быть полезен?
Полицейский замялся.
– Понимаете, мы преследуем воровку… и мне показалось, что она забежала в ваш дом.
– Каким образом, хотел бы я знать? – холодно осведомился Уолтер. – Как вы понимаете, мы вряд ли бы впустили в дом воровку.
Но его изящный сарказм пропал втуне. Констебль Бернс был из разряда «непрошибаемых».
– Перемахнула через забор и спряталась в саду.
Уолтер пожал плечами.
– Весь сад прекрасно просматривается с улицы. Вы можете спокойно убедиться, что никакой воровки там нет. Доброго дня, констебль.
Уолтер стал закрывать дверь, но полицейский остановил его.
– Да, сэр, простите, но я бы хотел осмотреть дом. С вашего позволения, конечно. Сад пуст, я знаю. Скорее всего, она внутри. В доме наверняка имеется черный ход… или открытое окно на первом этаже…
Уолтер нахмурился. Дожили. Теперь полиция не гнушается уже врываться в частные дома.
– У вас есть ордер?
– Нет, но я рассчитывал, что вы войдете в положение и позволите…
– Тогда нам не о чем разговаривать. Сейчас в доме идет ремонт, и черный ход закрыт. Окна на первом этаже мы никогда не открываем. Так что можете быть уверены, что вашей воровки здесь нет.
– Но, сэр, ей некуда было деваться. Я лично видел, как она перепрыгнула через ваш забор.
– Может быть, она улетела? – предположил Уолтер с усмешкой. – Поищите ее в другом месте.
Он закрыл дверь, возмущенный до глубины души наглостью полицейского. Видите ли, он хочет осмотреть дом! Без ордера. Его, Уолтера Алистера, не проведешь. Он знает свои права. И к тому же не питает особого почтения к лондонской полиции. Однажды… впрочем, нет. Воскресный день слишком прекрасен, чтобы омрачать его грустными воспоминаниями. Лучше побыстрее забыть о назойливой полиции и развлечься игрой в бильярд.
Уолтер снял твидовый пиджак, тщательно разгладил невидимые морщинки и повесил его на спинку стула. Затем включил круглую зеленую лампу над бильярдным столом и натер мелком кончик кия. Все его движения были неспешны и размеренны, как у человека, который изо дня в день совершает один и тот же непонятный для непосвященных ритуал.
Уолтер больше всего на свете любил эти воскресные предобеденные часы, когда он запирался в бильярдной и в одиночестве играл. Его повседневная жизнь была переполнена людьми, и Уолтер особенно ценил эти моменты спокойствия. Он отличался замкнутым характером, и можно было смело сказать, что общение с себе подобными порой причиняло ему массу неудобств.
Уолтер нередко мечтал о безмятежной жизни в каком-нибудь глухом деревенском уголке Англии, где гости бы появлялись не чаще двух раз в год, а все остальное время он бы счастливо делил между своими книгами, сигарами и бильярдом. Мечты Уолтера не были секретом ни для кого из его знакомых, и в обществе над ним частенько подшучивали и за глаза называли чудаком. Подумать только – обладать такой внешностью и состоянием, иметь за спиной всю мощь и влияние семьи Алистеров и стремиться к жизни в сельской глуши, вдали от модных клубов и театральных премьер.
Малыш Уолли (как его по-прежнему называли в определенных кругах, несмотря на то, что на днях ему стукнуло двадцать семь) просто рисуется, считали одни.
Нет, он потихоньку сходит с ума, говорили другие.
Но ни первые, ни вторые не удивлялись. Они полагали, что отпрыску богатой и благородной семьи полагается иметь причуды и странности. Чем больше, тем лучше. Таким образом, каждое воскресенье Уолтер с чистой совестью уединялся в любимой бильярдной и фантазировал, что находится не в самом сердце Белгравии, а в какой-нибудь цветущей деревушке Хэмпшира или Глостершира.
Уолтер достал бильярдные шары и выложил их в аккуратный треугольник. Прекрасная игра бильярд. Как ничто другое способствует сосредоточению и концентрации внимания при полном отключении сознания от внешних факторов. Уолтер даже подумывал написать брошюру о благотворном влиянии бильярда на психику издерганного современного человека. Издал бы ее на личные средства и распространил бы бесплатно среди друзей и знакомых, которые все как один относились как раз к тому самому издерганному типу людей.
Но только Уолтер взял кий в руки и склонился над столом, чтобы сделать первый удар, как за его спиной возникла тень. Ее появление сопровождалось деликатным покашливанием. Молодому человеку не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кто осмелился потревожить его в священные часы бильярда.
Реджинальд Брукфилд, личный камердинер.
Он был для Уолтера тем, кем Скапен был для Леандра, а Дживс – для Вустера, то есть преданным до мозга костей слугой, который знает своего хозяина лучше, чем он сам знает себя, и обладает потрясающей способностью улаживать самые неразрешимые проблемы. Уолтер ценил Брукфилда и в какой-то степени даже благоговел перед его необыкновенной сообразительностью.
Но сейчас он имел полное право быть недовольным. Часы, посвященные бильярду, были святы.
– В чем дело, Брукфилд?
– Простите, сэр, что потревожил вас сейчас.
Камердинер тактично потупился. Уолтер забеспокоился. Брукфилд был не из тех наглых камердинеров, которые врываются к господам в любое время дня и ночи безо всякой причины.
– Что-то случилось?
– Боюсь, сэр, у нас возникла проблема.
Брукфилд шагнул в сторону. Проблема стояла сразу за его спиной. Она имела вид растрепанного мальчишки лет пятнадцати. Темные волосы, испуганные глаза на бледном перемазанном личике, невероятной величины вязаная кофта и продранные на коленях джинсы – все это Уолтер ухватил одним взглядом.
– Откуда это, Брукфилд?
По вполне понятным причинам голос молодого человека чуть дрогнул. Не каждый день джентльмен сталкивается в своем доме со столь чумазым существом.
– Из чуланчика, сэр.
Чуланчиком в доме Алистеров было принято называть примыкающую к бильярдной маленькую комнату. Там хранились клюшки и мячики для гольфа, запас бильярдных киев, первые боксерские перчатки Уолтера и прочие милые его сердцу пустячки. Маленькое окно под потолком выходило на задний двор, а единственная дверь вела в бильярдную.
Упреждая естественный вопрос Уолтера, Брукфилд пояснил:
– Окно было открыто.
– Да какая мне разница! – раздраженно воскликнул Уолтер. – Выстави его на улицу, и дело с концом!
– Не могу, сэр.
Уолтер поднял одну бровь. Раньше бывало, что Брукфилд отказывался выполнять его приказания. Но случалось это обычно тогда, когда Уолтер настаивал на чем-либо ошибочном. Как в случае с приемом леди Сэппингтон, когда лишь усилия Брукфилда заставили Уолтера осознать, что если он не поедет с матерью на прием, то наживет смертельного врага в лице вышеупомянутой леди.
Сейчас же правота хозяина была неоспорима. Выкинуть из дома грязного мальчишку, который нагло пробрался в святая святых Уолтера Алистера, обязанность каждого уважающего себя камердинера!
– Не прогоняйте меня, сэр, – пробормотал «мальчишка» высоким женским голосом.
Бровь Уолтера поползла еще выше.