Рейна, королева судьбы

Да-да, почему-то больше всего ему сейчас хотелось закричать – хотя бы и мысленно. Закричать, обругать кого-нибудь, выплеснуть… – что?.. – злость?.. раздражение?.. разочарование?..

Тем временем водитель впереди даже не думал прибавлять; шоссе, как змея в нору, неторопливо втягивалось в узкий проход между двумя отвесными скальными стенками. Неуютное место, капкан для мучеников клаустрофобии и торопливых водителей. Полуденное солнце било прямо в глаза, на манер света в конце туннеля, и Нир на всякий случай притормозил, чтобы, увлекшись высматриванием полицейских, не поцеловать задний бампер ситроена. Притормозил и почти сразу же увидел их, неясными черными силуэтами на кромке правого обрыва. Он успел удивиться необычно большому количеству ментов и их более чем странному поведению: и действительно, какой смысл, находясь в засаде, прыгать и размахивать руками?.. – но в этот момент первый камень гулко ударился о крышу мазды, разом вернув Ниру правильное понимание происходящего.

Ну какие такие менты? Это ведь арабские подростки! Теперь уже камни летели градом; ударяясь об асфальт, куски мягкого известняка взрывались наподобие осколочной гранаты. Звякнуло боковое окно, на лобовом стекле расцвели звезды и трещины. В голове запоздало промелькнуло: ну да!.. ведь не далее как сегодня утром Бенда предупреждал о камнеметателях на ариэльском шоссе. Что же их до сих пор не разогнали? Нир уже дал было по газам, чтобы поскорее выехать из-под арабского камнепада, но тут ползущая впереди серебристая букашка вдруг резко ускорилась, метнулась влево, затем вправо и пошла стремительным юзом в сторону левой обочины. В воздухе мелькнули колеса; ситроен дважды перевернулся и, наконец, замер, со всего маху ударившись в скалу задней своей частью.

Нир резко остановил машину. Над шоссе висела странная оглушительная тишина. Камни больше не летели: как видно, подростки, перепугавшись, бросились наутек. В армии Нир не раз имел возможность убедиться: в моменты неожиданной опасности им всегда овладевало удивительное спокойствие, зрение обострялось, движения становились точны и экономны, а время словно замедлялось в разы. Он выскочил на шоссе и побежал к ситроену, на ходу набирая номер центра экстренной связи.

– Алло!

– Теракт в трех «больших» южней «креста» Рахмиэль, – отчетливо произнес Нир, автоматически перейдя на армейский жаргон, – Бросание камней местными. Есть раненые… – получи поправку: есть раненая… – одна «юбка»… – нужен амбуланс и «голубые». Как поняла?

– Поняла, – так же спокойно ответила дежурная.

– Одна «юбка», три «больших» к югу от «креста» Рахмиэль. Степень ранения?

– Пока не знаю, – Нир оглянулся на откосы. – Я тут один. И патруль тоже не помешал бы. Почистить территорию от «грязных». Конец.

Он сунул мобильник в карман и наклонился к окну ситроена. Женщина в кресле водителя открыла глаза и недоуменно повела взглядом вокруг. Губы ее шевельнулись. Дверцу заклинило, но не сильно; Нир рванул ее на себя и распахнул настежь.

– М-мм… – промычала женщина.

На вид ей было лет тридцать; круглое лицо, обрамленное черными кудряшками. Вряд ли она сейчас понимала, где находится и что произошло. Нир тихонько похлопал ее по щеке.

– Эй! Ты как? Цела? Болит где-нибудь?

– А? – невпопад откликнулась пострадавшая. – А?

С видимым усилием расцепив пальцы, она сняла руки с руля и принялась внимательно изучать их.

– Руки целы, так? – подсказал Нир. – А как спина?

Повернись… так, нормально. Ноги? Подвигай ногами. Молодец. Можешь выйти? А то ведь загорится еще, не дай Бог. Ну-ка, давай отстегнемся…

Женщина реагировала заторможенно; Нир осторожно взял ее под мышки и вытащил наружу. Поразительно, но, похоже, она и впрямь отделалась лишь сильным потрясением. Во всяком случае, Нир не заметил ни переломов, ни ушибов, ни кровотечений. Тем не менее, благоразумно не полагаясь на свое суждение, он отвел водительницу ситроена метров на двадцать от разбитой машины и заставил лечь на спину. Женщина подчинилась и минуту-другую лежала смирно, все так же оторопело поглядывая по сторонам.

– Ничего, сестренка, – проговорил Нир, присаживаясь рядом. – Сейчас скорая подъедет. Посмотрят, проверят. Все будет в порядке, вот увидишь. Так-то на тебе ни царапинки, но лучше не рисковать, правда?

– Ай! – вдруг выкрикнула она, порываясь сесть. – М-мм… ай!

Нир вовремя успел поймать женщину за плечи и удержать на земле.

– Нельзя, сестренка. Вдруг у тебя внутри что-то не так. Надо проверить, я тебе точно говорю… Ну что ты айкаешь… болит? Где болит?

Она продолжала вырываться, панически вращая глазами и пытаясь оглянуться на свой уткнувшийся в скалу ситроен.

– Май! Май! Где Май!

– Май? – удивленно повторил Нир. – Был май, сестренка. Был и сплыл. А теперь у нас июнь. А скоро будет июль. Все по расписанию. Надо же, как тебя тряхануло-то. Это по неопытности. Когда камни летят, паниковать нельзя. Влево-вправо нельзя. Только вперед, сестренка. А ты вот дернулась зачем-то. В следующий раз…

– Ма-а-ай! – протяжно выкрикнула она, вцепилась обеими руками в рубашку Нира и вдруг принялась быстро-быстро тараторить, словно в горячечном бреду: – Май, Май… это моя девочка, ей два года, у нее день рождения в мае, поэтому так и назвали, я не хотела, а муж настоял, что это за имя Май, зачем, говорю, пусть будет лучше Малка, а он за свое: Май да Май, а что это за имя, я ее с собой не брала, нет-нет, ты не подумай, ее там нет, она сейчас дома с бабушкой. Зачем ребенка тащить в поликлинику, вирусы ловить, можно пока и без прививки, правда ведь, правда, правда?.. правда, что Малка лучше?.. но уж когда назвали, тогда уже все, деваться некуда, вот так и пошло, Май, и все тут, и я тоже привыкла…

– Конечно, конечно, – холодея, выдавил из себя Нир. – Конечно, сестренка. Ты тут полежи еще немного, ладно? А я это… за водой… ты только не двигайся…

Он аккуратно разжал цепкую хватку ее пальцев и придавил обеими руками к пыльному грунту обочины: лежи, мол, не вставай. Но женщина и не пыталась встать; теперь она лишь часто-часто кивала в ответ на все уговоры, кивала и при этом, не умолкая, несла что-то совсем уже бессвязное про девочку Май, прививку и поликлинику. Бессвязное ли? Нир распрямился, еще раз приказал пострадавшей лежать и зашагал назад, к ситроену. Его подташнивало неизвестно от чего. Или известно? Неужели, вытаскивая женщину, он действительно краем глаза заметил что-то такое, чего лучше не видеть никогда, никому, ни при каких обстоятельствах – заметил и сразу же постарался забыть, чтобы… чтобы…

Не лучше ли подождать, пока подъедут полицейские и медики? Как назло, малое расстояние до вмазанной в скалу серебристой букашки не оставляло времени для колебаний. Шаг, еще шаг… Нир взялся левой рукой за распахнутую дверцу машины, глубоко вздохнул, наклонился и увидел это. Оттуда, с того места, которое раньше называлось правым задним сиденьем, а теперь представляло собой бесформенную мешанину металла, пластика, камня, обивки и еще черт знает чего – оттуда на него смотрела совершенно неуместная здесь пухлая детская ручка, сжатая в кулачок.

Его чуть не вытошнило прямо на сиденье водителя; Нир едва успел отвернуться, отступить и только тогда перегнулся в три погибели, выплескивая из себя ужас и отвращение. Когда наконец полегчало, он вспомнил о женщине… – вот уж кого точно нельзя сюда подпускать. Нет, она по-прежнему лежала на спине, глядя в небо и судорожно подрагивая сцепленными на груди руками. Губы ее шевелились; Нир разобрал несколько бессвязных предложений и имя: «Май… Май… Май…» Имя погибшей девочки пряталось и снова высовывалось из беспорядочного нагромождения слов, как та детская ручка на заднем сиденье. Он снова почувствовал подступающую тошноту, но тут со стороны Ариэля возник сверлящий звук сирены и, быстро нарастая, штопором ввинтился в узкий проход между откосами.

Амбуланс и армейский джип подъехали почти одновременно; «голубые», то есть гражданская полиция, запоздали, так что Ниру пришлось дважды докладывать о случившемся.

– А ты мне что-то знаком, парень… – сказал полицейский, не поднимая головы от блокнота.

Нир кивнул:

– Ты мне недавно штраф выписывал на этом самом месте… – он помолчал и добавил, сам не зная зачем: – Лучше бы вы арабушей гоняли, а не на людей охотились.

Патрульный устало вздохнул:

– А чего мы тут, по-твоему, делаем, на этих гадских откосах? Сидим, местных подростков отпугиваем. Деревня рядом, вот они и бегают сюда, борются с оккупантами. Сегодня тоже сидели. Отъехали ненадолго, по вызову, и вот на тебе… А на скорость вас ловим так, заодно, чтоб не скучать. Вы же думаете, раз территории, так и правил соблюдать не надо. Кстати, о скорости: она быстро ехала?

– Я же сказал: еле-еле тащилась, – набычился Нир. – Сорок или пятьдесят, не больше. Камень по крыше угодил, запаниковала. Вдавила газ, руль вправо, руль влево, привет.

– Значит, так и напишем: не справилась с управлением…

– Ты что, глухой? – едва сдерживаясь, проговорил Нир. – При чем тут управление? Это теракт, настоящий теракт. Машину забросали камнями! Ребенок погиб, два года! А ты – «управление»… лишь бы в деревню к этим гадам не соваться. Тьфу, позорище! Защитнички, мать вашу…

– Не кричи, парень, – патрульный закрыл блокнот. – У тебя машина исправна? Ехать можешь? Вот и езжай. Твои данные я записал, если понадобишься, вызовем.

Он повернулся к Ниру спиной и пошел к ситроену, вокруг которого суетились пожарные с автогеном и два добровольца из похоронного братства в черных кипах и фосфоресцирующих желтых жилетах. Пострадавшей женщины на дороге уже не было – ее забрали почти сразу, вкололи успокоительное и увезли. «Май… – подумал Нир. – Кончился для нее май, и для всей семьи тоже. Сплошная зима на долгие годы». Он завел двигатель, и тут же, как по команде, проснулся мобильник.

– Да.

– Это я, – сказала Сигаль.

– Я слышу.

– Ты уже в универе?

Ее голос звучал мягко, выжидающе, как всегда, когда она намеревалась уступить, помириться, сделать шаг назад. Сделать шаг назад, потянуть его за собой, к себе, на себя, в привычное тепло своего тела, к родному мягкому рту, к знакомому ощущению руки на затылке. Именно такой интонации, такого звонка он ждал все это чертово утро. Утро длиной с неделю.

– Нет, еще не приехал.

– Опоздаешь… – она говорила медленно, растягивая слова, словно оглаживая их голосом, языком, губами. – Надеюсь, что профессор не этот… как его… Сатапушко.

– Степушенко, – поправил Нир. – К несчастью, он самый. Ничего, как-нибудь проскочим.

Он покосился на шоссе, где все еще стояла вмазанная в скалу серебристая букашка, сыпал искрами автоген, два полицейских в голубой форме натягивали рулетку и молоденький лейтенант из армейского патруля расхаживал по обочине, вполголоса переговариваясь с оперативным дежурным. Все это почему-то мешало нужным образом ответить на долгожданный звонок… – это, а также незримое, но ощутимое присутствие круглолицей женщины с черными кудряшками волос, с помутившимся, полусумасшедшим, покалеченным навсегда сознанием. Она словно смотрела на Нира в эту минуту сквозь уцелевшее автомобильное стекло: «Май, разве это нормальное имя, она сейчас у бабушки…»