Я вижу, как загораются его глаза, когда он наверняка в красках представляет, как мы будем спать на одном диване, и он, наконец-то, уговорит меня расстаться с невинностью, которую я так упорно оберегаю от любых посягательств.
– Мы же договорились, Костенька, никакого секса до свадьбы, – с упрёком произношу я, надувая губы, и Костя на миг залипает на них, как и всегда.
– Да помню я, помню, – недовольно бурчит мой парень и отпускает мою ладонь.
Какое-то время мы идём молча. Потом Константин снова останавливается.
– Слушай! – с энтузиазмом начинает он, будто ему в голову только что пришла гениальная идея. – А можешь дать мне ключи от своей квартиры? Мне нужно подготовиться к одному сложному семинару, а дома мелкие орут. Родители вечно ссорятся. Никакого покоя! В кафешке – тоже не айс. Нужна прям тишина, понимаешь?
– В библиотеке не вариант? – спрашиваю я, вдруг чувствуя странное нежелание пускать своего парня в свою чистую и уютную, хоть и съёмную, квартирку. Испытывая вдруг потребность защитить свои личное пространство.
– Ну, не-ет… – пространно тянет он. – Тебе жалко что ли? Ты же всё равно на работе будешь! А кстати, что за работа? – спрашивает Костя, и мне кажется, что ему совершенно наплевать на ответ, устройся я хоть стриптизёршей на полставки.
– Кассиром в «Кактусе», – чересчур воинственно говорю я, внимательно наблюдая за его лицом.
Аккуратно причёсанные и уложенные прозрачным гелем брови моего молодого человека ползут вверх, но он тут же берёт себя в руки.
– Неплохо для начала! Правда ведь, мышка?! – излишне бодро выдаёт он, устраивая мою руку на сгибе своего локтя.
– Угу. Неплохо.
Костя как-то по-дружески обнимает меня за плечи. И я, не желая показаться недоверчивой и грубой, нехотя отдаю ему второй комплект ключей, который только сегодня выпросила у хозяина квартиры. Потому что у меня паранойя. Люблю подстраховываться и смотреть на два шага вперёд. Мало ли теряется ключей? А так я буду уверена, что не придётся париться под запертой дверью в девять утра после пересменки в «Кактусе» и ждать опаздывающего на свою нормальную дневную работу арендодателя…
– Алина, – в подсобку просовывается кудрявая обесцвеченная голова моей сменщицы, напарницы и по совместительству наставницы на время моего двухнедельного испытательного срока, Тамары Григорьевой, вырывая меня из потока сумбурных воспоминаний и мыслей. – Иди скорей, Елисей Анатольевич зовёт.
Не успев переодеться обратно в своё, вхожу в тускло освещённую клетушку, гордо именуемую кабинетом Шестопалова, с отвращением ощущая запах лука и сигарет, насквозь пропитавший маленькое помещение.
Мой новоиспечённый начальник раскачивается в жалобно скрипящем под потным центнером кресле, жирные ляжки, обтянутые модными тесными светло-голубыми джинсами, свисают по бокам сидушки, как сбежавшее из таза тесто. Кажется, я даже вижу под ширинкой очертания пережатой швом несчастной мошонки. Фу!
Он отрывает хмурый взгляд от монитора, старательно изображая крайнюю степень занятости и важности, и несколько долгих секунд шарит липкими глазами по моему телу.
– Милославская, ну ты и огонь, детка! – взвизгивает молодой и бесформенный, безликий Шестопалов. – Зачётная соска! – одобрительно присвистывает этот урод, нагло пялясь на мою грудь.
Меня передёргивает от этих его отвратительных, беспардонных комментариев. Отличное начало трудового пути, Алина! Сжимаю кулаки, не собираясь спускать мудаку подобные «комплименты».
– Харассмент на рабочем месте, Елисей Анатольевич? Лишение свободы на срок до одного года, – внутренне содрогаясь от омерзения, подчёркнуто сухо отвечаю я, принципиально глядя начальнику прямо в глаза.
Жиденькие брови Шестопалова взлетают вверх, почти сразу же встречаясь с линией роста волос, потому что лоб у него низкий, как у неандертальца. А щёки непропорционально широкие, как у хомяка, набившего рот орехами на пять лет вперёд. Красное лицо багровеет.
– Херасмент, Милославская!!! – гневно и слегка растеряно выплёвывает он. И я вижу, как лихорадочно он ищет, что бы такого быстро и адекватно мне ответить. – Уже и пошутить нельзя! – ворчит мой начальник, утирая со лба испарину тыльной стороной мясистой ладони.
Я никак не реагирую, ожидая получения очередных указаний и служебных инструкций, или даже незамедлительного увольнения. И, если честно, начинаю жалеть про себя, что не послушалась папу. Но тут же упрямо стискиваю зубы, сердясь на собственную слабохарактерность.
– В общем, так. На работу являешься за час до начала смены. То есть ровно в 23:00. Пересчёт, приём кассы, восемь часов труда, и та же песня. В девять утра тихо и скромно испаряешься. Вся недостача на тебе, имей в виду, – говоря это, он как-то по-особенному злобно сверлит меня своими стрёмными глазами цвета пыли. – Покупателям не хамить. Ясно? Увижу, сразу вышвырну.
Киваю, внутренне усмехаясь тому, как усердно рисуется и пыжится этот биг босс. Бедолага. Чуть не огрёб за свои ущербные подкаты.
Ну ок, Елисей Анатольевич. Я тебе подыграю, так уж и быть. Мне ведь нужна эта чёртова работа. И я так легко не откажусь от своих планов.
Когда я разворачиваюсь и выхожу из его кабинета, практически сверкая трусами в своём рабочем платье, я слышу, как Шестопалов глухо неудовлетворённо крякает за моей спиной. И я даже знать не хочу, чем он планирует заняться после моего ухода.
– Не опаздывай, – советует Тамара, когда я прохожу мимо неё, чтобы на несколько часов съездить домой, и к ночи вернуться на свою первую полноценную рабочую смену.
– Ок, – взмахиваю я рукой, поглубже натягивая капюшон любимой толстовки, и выхожу на улицу под моросящий с утра дождь.
2
Едва я переступаю порог своей квартиры, я слышу приглушённые сдавленные звуки, доносящиеся из-за закрытой двери ванной. Будто бы кому-то очень плохо. Или очень хорошо? И кто-то отчаянно, надрывно блюёт…
Меня охватывает дурное предчувствие, которое резко укрепляется, превращая догадку в уверенность, когда глаза выхватывают на пороге аккуратные и чистенькие ботинки моего Кости, а рядом – женские растоптанные кеды с потрёпанными грязно-серыми шнурками…
– О, да! Да… Да! Быстрее, Костик, быстрее! – тут же несётся из ванной, и меня бросает в жар. Уши сворачиваются в трубочку от характерных влажных шлепков и хриплых криков.
Подлетаю к ванной комнате и резко распахиваю дверь.
Девица, крутым объёмам и формам которой позавидовала бы любая успешная модель плюс сайз, крепко держится за бортик ванной, пока Костя бодро наяривает её сзади.
Его прямой и тонкий, как ручка от стоящей рядом швабры член, который я, можно сказать, впервые вижу, интенсивно шурует между огромных загорелых и целлюлитных булок.
Запыхавшаяся девица поворачивает голову и встречается со мной удивлённо-испуганными глазами. И в этот же миг меня замечает Костя.
– А-А-Алина… – начинает заикаться он.
И я едва вижу его глаза за запотевшими стёклами очков и думаю, это что такой изящный способ игнорировать телеса партнёрши? Или он играет роль учителя, наказывающего ученицу?
В изумлении смотрю на эту картину маслом, и чувствую, что даже немного рада тому, что я ещё девственница! Потому что глядя на такое, не захочется заниматься сексом ещё очень-очень долго! Мерзкие звуки, трясущиеся ляжки и тощая задница теперь уже моего бывшего бойфренда совершенно не располагают к романтике.
– А ты почему не на работе? – так и не успев вытащить свой тощий, как недозрелая морковка, член из загорелых булок своей толстозадой пассии, блеет Костя. Как будто если я была бы на работе, это что-то изменило! Точнее, да, я бы не увидела этого жалкого неаппетитного зрелища и продолжала бы и дальше встречаться и давать ключи этому сраному недокормышу! Чтобы он водил сюда своих перезрелых потаскушек!
– Ключи! – холодным тоном говорю я, протягиваю ладонь, пока Костя судорожно натягивает штанишки на свой полуувядший пестик, а его пассия одёргивает на себе юбку, пытаясь натянуть её пониже со своих раздутых батонов.
– И удали мой номер телефона! – кричу я ему вдогонку, когда эта недотрахавшаяся парочка поспешно надевает свою обувь в коридоре и катится вниз по лестнице.
И только когда их шаги внизу окончательно затихают, понимаю, что этот гондон даже не извинился! Даже не сделал не единой попытки! Или хотя бы не сказал это мужское сакральное: «Дорогая, это не то, о чём ты подумала!». То есть единственное, по всей видимости, что его сейчас расстроило, так это только то, что ему не дали нормально дотрахаться и кончить в этот пончик с дыркой? И я начинаю смеяться, не в силах остановиться. Пока наконец-то не понимаю, что у меня банальная простая истерика. От только что пережитого предательства и стресса. Ну что же, дорогая Алина, тебя использовали. В первый раз в твоей жизни. Надеюсь, что он же и последний! Не позволяй никому это сделать снова!
И я прикидываю в уме, что мы имеет на сегодня: престижный вуз, в который я поступила сама – это раз, работа, не ахти какая, но которая позволяет мне платить за квартиру – это два, квартира, не ахти какая, но в которой можно жить – это три! И бывший бойфренд, с которым я так и не успела переспать, и это уже огромная удача – это четыре! Да ты богачка, Милославская, так держать!
И, к слову сказать, я даже счастлива, что у меня есть работа! Никогда бы не подумала, что когда-нибудь буду радоваться должности ночного кассира в затрапезном магазинчике, строящим из себя бутик-супермаркет, но надо посмотреть правде в глаза: теперь это единственное, что у меня осталось! Подруги все разъехались по летним курортам, а я, гордая и независимая, впряглась в эту тяжёлую повозку под названием «жизнь»! Бойфренд мой тоже так «удачно» отвалился, не велика и потеря, сжимаю я зубы, так что буду работать с тройным рвением, и будем надеяться, что мой придурковатый босс это заметит и оценит. И да, возможно, выдаст мне прописанную в объявлении о работе премию!
И сегодня ничто меня не сдерживает от того, чтобы прийти на работу даже на часик пораньше! И ещё раз прослушать ценные указания моей наставницы Тамары.
– Весь дорогой алкоголь, а это любой алкоголь дороже двух тысяч рублей, – с нажимом произносит она, – у нас находится в специальном шкафчике за кассиром. И, пожалуйста, ни за что не доставай его, если не уверена на двести процентов, что покупатель собирается заплатить! – наставляет она меня в «последний» путь.
– Подожди, а разве продажа алкоголя не запрещена после двадцати двух ноль-ноль? – вспоминаю я.
– Ну, официально, запрещена, конечно, – мнётся моя напарница. – Но мы здесь, в «Кактусе», закрываем на это глаза, понимаешь? Мы – клиентоориентированная компания, – гордо заявляет она, словно работает в каком-нибудь «Старбаксе» или «Азбуке Вкуса».
– Не совсем, поясни, – прошу я её. Что это ещё такое? Меня тут подбивают к нарушению закона?!