Этот кабинет использовался им нечасто, и больничная администрация размещала здесь часть своих запасов.
– Ты латынь знаешь? – спросил капитан, бегая глазами по этикеткам пробирок.
– Не думаю, сэр.
– Вот и я не знаю. А как бы нам это сейчас пригодилось…
Капитан отошел от манящей витрины, вернулся за стол и снова посмотрел на стоявшего перед ним пациента.
– Итак – ваша фамилия, имя и место рождения, – произнес он и взялся за карандаш, готовясь записывать.
– Пациент Малой, сэр, – повторил Джек.
– Так!
Капитан положил карандаш и сложил руки на столе.
– Значит, ничего нового не вспомнил?
– Нет, сэр, если бы вспомнил, обязательно бы сказал. Можно я сяду, а то бок жжет…
– Садись, только стул отодвинь подальше, очень уж от тебя воняет…
– Это из-за мази Яблонского, сэр. Но она очень помогает.
Джек взял от стены стул, поставил на середину комнаты и сел.
– Итак, пациент Малой… М-м-м… – Капитан вдруг замотал головой, словно хлебнул слишком горячего чая.
– Что такое, сэр?
– Не нравится мне такое название. Давай как-то тебя поименуем, скажем ну… Отто Тирбах!
– А почему именно так?
– Ну, придумай свой вариант временного имени…
– Пусть будет это, сэр, вполне себе нормальное имя. Только как мы покажем, что оно временное?
– Очень просто, парень, я вот тут напишу: «так называемый Отто Тирбах». И дело в шляпе. В официальных документах ты будешь «так называемый», а в беседе просто Отто Тирбах. Годится?
– Да, сэр, большое спасибо.
– Не за что, – усмехнулся Лупареску. У него на это имя были собственные планы по улучшению эффективности своей работы. Пока же ему этой эффективности как раз и не хватало, сам полковник Кнутс сказал ему об этом два дня назад в ресторане «Гоферштейн». Полковник был сильно пьян, но излагал очень четко. Он сказал: «Блинт, ты отличный парень и можешь выпить какую угодно дрянь, даже не поморщившись, но в работе ты полный конь, в том смысле, что ты совершенно не валяешься…»
А Блинт возьми да и спроси: «Так что же делать, сэр? Как спасти положение?» На что полковник ответил: «…повысь эффективность, Блинт, а не то тебя отправят гайки крутить, ведь ты же инженер-механик…»
Блинт еще хотел что-то уточнить, но полковник Кнутс упал на пыльный ковер и не подавал признаков жизни до самого утра, и это было досадно.
Впрочем, наплевать на этого Кнутса, у Блинта Лупареску теперь был собственный план, и он собирался ему следовать.
– Ладно, Отто, зачитаю тебе обстоятельства твоего здесь появления. Не боишься?
Лупареску исподлобья взглянул на «Отто», ожидая заметить в его глазах испуг или смятение, но тот выглядел спокойным.
– Буду очень рад, сэр. От санитарок я никаких объяснений получить не смог…
– Ну тогда слушай…
Капитан Лупареску открыл папку и стал читать:
– «…во время «санитарного получаса», объявленного обеими сторонами конфликта, означенный раненый был найден бесчувственным, в обмундировании с утерянными знаками различия, которые, видимо, были сорваны взрывной волной. Поскольку в месте нахождения означенного раненого потерянной техники противника найдено не было, раненый был признан военнослужащим Аркона и доставлен на место сбора с дальнейшим препровождением в означенные пункты госпитализации…»
Капитан взглянул на Джека – тот слушал его очень внимательно, однако без излишнего волнения.
– Ты все понял, Отто?
– Да, сэр.
– Тогда вот тебе бланк – подпишись в нем своим новым именем. Я только впишу своей рукой «так называемый», а ты все остальное…
– А что это за бланк, сэр, и за что я распишусь?
– Тут написано, что ты ознакомлен со своей историей – как попал сюда и все такое. Давай подходи, пока я зажал нос…
Джек встал, приблизился к капитану и, взяв из стаканчика свободное перо, подписался: «Отто Тирбах». И даже закорючку добавил, придумав ее тут же – на лету.
– Отлично… – прогундосил капитан и, поскольку у него уже кончался воздух, махнул рукой, чтобы Джек отошел.
– Ну что же, Отто, – произнес Лупареску, отдышавшись и моргнув заслезившимися глазами. – На первый раз достаточно. Ступай к себе в камеру… Прошу прощения – в палату. И лечись.
11
Оставшись один, капитан Лупареску взял подписанный пациентом бланк и, приблизив его к глазам, стал наблюдать за тем, как испарялись спецчернила, убирая дописку «так называемый» и оставляя только «Отто Тирбах».
– Есть! Получилось! – воскликнул он и, бросив бланк на стол, прихлопнул ладонью. Теперь у него имелся вполне конкретный Отто Тирбах, а не какой-то иллюзорный, то ли объявленный в розыск, то ли результат ошибки при регистрации.
На этого виртуального Тирбаха имелся кое-какой материальчик. Но если глянуть навскидку – пустая болтовня. Какой-то парень утащил с воинского склада несколько тюков рваных штанов, которые дожидались случая, чтобы попасть на фабрику по переработке тряпья. Всем на эти тряпки было наплевать, кроме этого умельца. Он договорился с транспортом, загрузил тряпье и вывез, чтобы заработать на выпивку, но в городе был остановлен полицейским патрулем.
Начались выяснения, и этот делец признался, что утащил тряпье с армейского склада. Тогда городская полиция перебросила это арконским органам – в рваных штанах копаться желающих не было, но и экономический отдел контрразведки не горел желанием погрузиться в эту тему, и постепенно дело окончательно угасло, осев в тонкой, никому не нужной папке.
И вот теперь майор Лупареску давал этим материалам новую жизнь.
В ткани, из которой шили военное обмундирование, имелся дюпоновский пластик, который использовался также для производства взрывчатых веществ, и Лупареску решил, что сможет выжать из этих тряпок капельку нектара лично для себя. Одно дело – сырье для вторичной переработки, и совсем другое – компоненты взрывчатых веществ.
В этом случае все менялось кардинально, стоило лишь добавить немного ретуши.
Фигурировавшее в документах имя злоумышленника Отто Тирбаха, конечно же, было выдуманным. Пойманный полицией делец ляпнул первое, что пришло в голову, и, если бы дело расследовали надлежащим образом, настоящее имя было бы установлено, но, поскольку тряпки никого не интересовали, в документах по-прежнему фигурировал никому не ведомый «Отто». Так бы он и оставался плодом воображения пойманного жулика, если бы не подходящий для Лупареску случай – в госпитале оказался пациент, потерявший память, и теперь дело оставалось за малым – переделать его в «Отто Тирбаха», а потом подать начальству на блюдечке.