Не уходи

Еще кое-что скажу о них после.

В Европе дядя задержался сначала подвизаясь у Скотланд-Ярда, где холодные англичане не были расположены подробно знакомить его со своими методами, и даже просьба влиятельного члена Верхней палаты ничего в этом смысле не изменила. Во Франции же к нему отнеслись гораздо теплее. И заодно принялись ругать англичан – французы вообще не любят их негалантность, к тому же категорически утверждают, что Скотланд-Ярд полностью выучен ими французами еще в эпоху Франсуа Видока – не менее легендарного детектива в Европа, чем Пинкертон в США.

Видок пришел в полицию почти из тюрьмы, вернее – сбежав очередной раз. Преступная жизнь (аферы; был и грабеж) ему надоела, сыграл роль и шантаж со стороны узнавших о его побеге товарищей из криминального мира, и в 1812 году Видок заявился в Министерство полиции с очень неожиданной идеей борьбы с преступностью: результативно бороться с ней могут только сами преступники. Бывшие, разумеется. Видок умел обвораживать не только женщин, но и мужчин, – идею и Видока приняли.

Наполеон еще в первые два года своей власти расправился с бандами, которые хозяйничали в провинциях, и прежде всего – на дорогах, но в Париже существовали районы, где преступность была практически каждым семейным делом и откуда постоянно шли вылазки в приличные части города. «Клоака» – под таким названием известна огромная подземная система канализационных и водосточных сливов, каменные тоннели, куда можно было скрыться прямо из центра города и благополучно выйти потом в родной и безопасный от полицейских квартал – те туда почти не совались.

Насколько сильна и опасна была там преступность свидетельствует тот факт, что даже существовал целый клан наемных убийц, а «профессия» наемных убийц являлась потомственной.

Видок со штатом всего в тридцать сотрудников за несколько лет сократил число серьезных преступлений в Париже почти вполовину.

В Англии и не мечтали о таких успехах.

В России было нечто сходное с явлением Видока, но в нашей, увы, своеобычной форме.

В 1741 году – первом году Императрицы Елизаветы – в Москве объявился восемнадцатилетний сын крестьянский Иван, известный уже среди преступного мира по кличке Ванька-Каин. Ванька не скрывал своего уголовного прошлого, а предложение его в точности совпадало с тем, что предлагал позже Видок – с преступниками лучше всего справится именно преступник, а про себя врал, что раскаялся.

Получив, по сути, должность главы криминальной полиции, начал вести себя так: мелких одиночек-воров активно вылавливал, а с руководителями крупных банд договаривался – он их не трогает, они платят ему регулярную мзду. Такой же «союз» заключен им был и с раскольниками. Мысль Ваньки-Каина, однако, на этом не остановилась и сделала дальше шаг – прикормить всё влияющее на него начальство.

Идея эта оказалась нетрудною к воплощению, и более десяти лет Ванька орудовал как хотел, но, из-за очень свойственного нам отсутствия чувства меры, совсем впал в кураж. Москва тогда не была в большом внимании у Императрицы, иначе бы Ванька закончил раньше, но всё же закончил – арестом и каторгой.

В отличие от Видока в Париже, преступность наша, и именно опасная, не сократилась, а выросла, да так, что для борьбы с ней понадобились уже военные части.

К истории преступности мы еще вернемся.

Теперь же о радостном – возвращении, наконец-то, из странствия дяди.

Время несколько изменило его: не отобрав привлекательности, добавило внимательности глазам и большей подвижности – экспрессии, энергичности.

«Вроде второй молодости у меня», – докладывал в обществе дядя, и дамы находили, что это совпадает с их собственным впечатлением.

– Ах, Сережа, да это целая другая жизнь! Но как ты повзрослел, друг мой. И дипломированный ученый!

– Нет, дядя, для науки я не гожусь.

– Отчего, мой друг?

Тут я заметил, что в глазах дяди мелькнул даже радостный огонек.

– Оттого что крупных результатов я в ней не произведу, а мелкими уточнениями заниматься неинтересно. Да и живая жизнь куда как любопытней науки.

– Верно! И для ощущения разнообразия жизни ты и пришел в театр. В артисты идут всегда жаждущие жизни люди.

Дядя, как и батюшка мой, нередко удивлял меня той прямотой суждений, которая сразу-вдруг упиралась в истину. Как странно, что сам я никогда не думал, что артисты совсем не случайные люди, а правильно – именно люди, страждущие многих жизней и заключенных в каждой из них переживаний.

И согласившись с дядей я поделился с ним, что в каждой роли пытаюсь найти другой новый мир – правила его, нарушения, ценности.

– Ты точно сказал, Сережа: не придумать, а «найти». Стало быть, ты чувствуешь некоей интуицией, что множество человеческих миров существует. И должен тебе сказать, общения с людьми в эти чужестранные годы, с большим числом от верхнего до самого нижнего уровня, окончательно привели меня к мысли, что человек рождается с уже готовым составом качеств.

– То есть условия жизни, вы хотите сказать?..

– Играют роль, конечно играют. Но какую?.. Попробую объяснить, – дядя немного задумался, затем продолжал: – хотя не уверен, что на вполне удачном примере. Вот камни – драгоценные, полудрагоценные – их куча разных. Допустим, алмаз. Ему можно придать разную огранку, поместить в какое-то обрамление из золота, серебра… неважно – это всё форма, не меняющая качества самого камня. Его твердость, удельный вес, наличие определенной окраски…

– Оптико-световые свойства.

– Да-да. Алмаз после огранки становится бриллиантом и может чудесно играть в тонкой оправе, а может и прозябать незаметным. А видел ты алмаз в первично-природном виде?

– В нашем университетском музее. Невзрачные камешки, обычный человек внимания не обратит, валяйся они на берегу горной речки.

Впрочем, я не понял, чему служит данный пример, и дядя это заметил.

– Видишь ли, во-первых, камень камню рознь, и таковыми они являются от природы, а не в силу условий. Во-вторых, из некоторых полудрагоценных камней делают прекрасные с инкрустацией вазы, но в отдельности камни не очень красивы и не годятся для дорогих оправ. Иначе – они хороши в коллективе.

Я кивнул, начиная ощущать аналогию.

– Но камни не обладают волей, способностью к самодвижению. Представь себе теперь наоборот – ощущая себя алмазом, он прозябает среди гальки в безлюдном месте. – Дядя поводил головой в стороны. – Не-ет, он не станет с этим мириться. А что произойдет дальше, каким способом он станет действовать?.. Или напротив: попавший вдруг в дорогую оправу дешевый камень – захочет ли он считать себя ее недостойным, на что пойдет, чтобы сохранить свое положение?

И не подумав, я, кажется, произнес глупость.

– Но эти случаи, дядя, разве не суть исключенья из правил?

– О-о, далеко нет! По моему жизненному опыту, каждый четвертый-третий человек, во всяком случае в так называемом цивилизованном мире, считает себя недооцененным, незаслуженно отодвинутым, обойденным и в таком прочем роде. Почему столь бурно развивается Северная Америка, которая, нет сомнений, станет главной державой мира?.. А Южная Америка с ее фиестами и сиестами, которая никогда лидером не станет?

– Стыдно сознаться, дядя, я совсем плохо знаю историю этих континентов.

– Но слово произнес правильное – «история».

Дядя поднял вверх указательный палец – знакомый для меня с детства жест, дающий понять, что прозвучит нечто важное:

– А история складывалась так. Южную Америку колонизовывали испанцы, их знать, чиновники и военные захватывали и делили, соответственно рангу, прекрасные земли и прочие дающие большие доходы ресурсы, принуждали к труду на себя индейцев, а скоро стали завозить африканских рабов. И жили так вполне припеваючи, пока местные испанцы, освободившись от своей alma mater, не установили, по нашим понятьям, губерний, заявивших о своей независимости.

– Там были сильные войны?

– И невероятно жестокие. В течение тридцати с лишним лет. В них вовлеклись без исключения все – негры, индейцы. Войны закончились всего лет двадцать назад, я беседовал там со многими их участниками и свидетелями. А теперь обрати внимание: Северная Америка после освобождения от Англии не распалась, а напротив – консолидировалась.

Через год с небольшим в Америке началась война Севера и Юга, но совсем другая, как оценил дядя: «война за свободу негров, которые, милый, имеют такие же, как мы, права на существование».

Однако вернемся.

– Историческая разница между двумя континентами в том, что достоинства жизни в Соединенных Штатах создавались трудом. И прежде всего трудолюбивые и, вместе с тем, ущемленные на своих родинах люди, заселили огромное Северо-Американское пространство. Но рабство давало ведь совсем не так много в общий объем трудового дохода. – В глазах его вдруг сверкнул холодный огонек: – А знаешь, кто были и по сей день остаются наиболее жестокими там рабовладельцами?.. Индейские племена.

– Вот это новость. Я думал, они сами находятся в близком к тому положении.

– Как бы не так! У них огромные территории, куда без их разрешения не может ступить простой белый человек. Официально, «Индейские территории» – есть защищающий их закон от 1834 года. И хотя убивать негров-рабов для всех американцев запрещено, там у себя они регулярно приносят рабов своим богам в жертву.

Очень скоро сказанное дядей моим подтвердилось: с началом гражданской войны в Америке в европейских, потом в наших газетах сообщалось, что крупные индейские племена, хотя не все, выступили на стороне Армии Юга. И оказалось, у самых влиятельных индейцев было в собственности и по двести и по триста рабов. Это очень не соответствовало русским нашим представлениям, созданным во многом романами Фенимора Купера, где некоторые индейцы произносили благородные монологи на зависть нашим адвокатам и европейским либеральным газетчикам, рисовавшим американцев тупыми и злобными гонителями почти безобидных индейцев. А что скальпы с живых снимали (за этим следовала смерть от заражения крови), так это плохие индейцы делали, а плохие люди есть в каждом народе – на этом назидательном разъяснении ставилась точка.

– Так что же ты собираешься делать, Сергей? По жизни, в ближайшие годы?