Подует ветер

«Дорогие сограждане, с прискорбием вынужден сообщить, что этой ночью одной змеиной жертвой стало больше. У себя дома погиб главный редактор нашей газеты Эдд Барток. Полиции удалось установить, что это и другие змеиные нападения в городе не являются случайными. Они организованы человеком. И он наш горожанин. Более того – хорошо известный многим. В том числе, трем жертвам. Причина его действий, несомненно, должна быть отнесена к маниакальному психозу. Преступник очень умело манипулирует гремучками и, возможно, может незаметно нести змею с собой. В связи с этим, полиция просит вас неукоснительно придерживаться следующих инструкций».

Лейтенант сделал небольшую паузу.

«Воздержаться от передвижения по городу в вечернее и ночное время. Отменить деловые и дружеские визиты. Даже встречая своих знакомых в малолюдных местах, воздерживаться от общений и взаимно сохранять дистанцию. Обязательно запирать двери своих домов. Полиция со своей стороны сделает все возможное для вашей защиты, но просит повысить индивидуальную бдительность и сохранять спокойствие».

Он прослушал собственную запись и передал кассету дежурному. Не успел тот выйти из комнаты, как зазвонил телефон.

– Здравствуйте, Фрэнк. – Говорил Уолтер. – Мы сейчас провели анализы – Барток погиб от укусов той же змеи, что и собака в парке.

– Вы уверены в этом?

– Да, не приходится сомневаться.

Новость ошеломила! Сколько же в этом городе змей?! Ведь те, чьи полу сожженные тела они еще вчера обнаружили, Эдда убить не могли. Значит, есть как минимум третья гремучка!

Лейтенант встал и несколько раз быстро прошелся по комнате.

Теперь выходит даже, что те, сожженные, возможно вообще не причастны к случившемуся. Конечно, маньяк может жечь и потрошить одних змей, а убивать другими. Но что-то здесь не складывалось, подрывало логику.

А логика у психа-убийцы не просто существует – она по-своему очень строга. Довлеет, подчиняя его себе гораздо сильней и принудительней, чем логика нормального человека. В этом и состоит неудержимая сила психоза. Больной может действовать с любой изуверской фантазией, но двигаясь рационально – по одной жестко заданной сознанием схеме.

Тут что-то не получалось, не помещалось в рамки. И, значит, надо все с самого начала пересматривать.

Гамильтон подумал, что был слишком поспешен на недавнем совещании. Ведь он упустил из виду еще одну возможность – преступников могло быть двое. Один из них – вероятнее всего змеелов. Другой, тот, кому он поставлял гремучек в город и о ком, разумеется, умалчивает сейчас.

Неожиданно в кабинет почти влетели Фолби и дежурный по управлению. В руках у последнего порхали два открытых конверта.

– Вот! – Дежурный положил их перед Гамильтоном. – Один нам принесли из парка – он лежал на скамеечке. Другой нашли в каком-то из магазинов. Мы вскрыли, там…

– Шантаж?

– Так точно.

На каждом пакете неровными печатными буквами значилось: «Передать в полицию».

Внутри – листок бумаги, где неизвестный автор предлагал сегодня ночью оставить у рекламного щита «Пепси» на шоссе у въезда с автострады в город 500 тысяч долларов. Иначе, заявлялось в письме, нападения змей не прекратятся.

Все это писано от руки печатными буквами, но… Гамильтон вдруг почувствовал разницу в написании букв. Именно – сначала почувствовал и лишь потом, всматриваясь, стал убеждаться в правильности впечатления.

Вот буква H в одном письме везде вертикальная и ровная, в другом – с явным наклоном и ее левый бок заметно выше правого. У буквы S отличаются фигурки – вытянутые в одном и более округлые в другом письме.

– А вы не заметили ничего странного в этих письмах?

– Заметили, – Фолби передернул плечами, – сумма маленькая. При таких преступлениях могли бы затребовать побольше.

– Верно, Майкл, – согласился Гамильтон, – сумма для такого дела маловата. Может быть потому, что и расходов не было больших, но главное не в том. Письма писали два разных человека. Смотрите…

Он развернул оба листка в их сторону и, указывая карандашом в строки, поделился наблюдениями.

– Черт возьми, действительно, – резюмировал Фолби, – а я даже не обратил внимания. Значит, участвуют как минимум двое. Ну что, берем их сегодня ночью?

– Если они явятся туда, – высказал свое мнение дежурный полицейский. – Вполне возможно, что это лишь попытка нас проверить и завтра мы получим новое письмо.

В ответ сержант глубоко вздохнул и пару раз кивнул головой:

– Да, вариант весьма реальный.

– Не нравится мне это все! – Гамильтон забросил руки на затылок и откинулся на спинку кресла.

– Что именно?

– Да все не нравится. Шантаж посредством таких убийств? Это же пожизненное заключение. И на него идут ради полумиллиона долларов? У Коули в сейфе лежали тридцать две тысячи, но преступники даже не попробовали до них добраться. У Бартока в доме не было и следа грабежа.

– Да, – подтвердил сержант, – в ящике рабочего стола валялись три сотни – остались целы.

– И змей слишком много в этой истории – сожженных и еще живых. Ну ладно, – лейтенант быстро встал из кресла, – готовимся к захвату. Пошли, поработаем у карты.

Все трое направились в соседнюю комнату, где над столом дежурного размещалась огромная карта города и предместий.

* * *

Кэрри до сих пор не могла понять того, что случилось в ее жизни. Она оказалась вдруг в совсем ином мире – причудливом и большом. А главное – она сама стала совсем другой.

Раньше ее миром была поверхность земли. Стоило ей найти норку какого-нибудь грызуна, и она могла сделать ее своим домом хоть на день, хоть на всю зиму. И горе тому, кто не уносил вовремя оттуда ноги!

А все, что было сверху, было чужим, требовало внимания и осторожности. И когда что-то происходило там, над землей, она резко поднимала голову, сплетая сильные упругие кольца, и мелкой дробью подергивала кончиком хвоста. Она не слышала исходящего от этого звука, но знала, что предупреждает этим о себе, о своих гнутых, глубоко запрятанных зубах, о том, как ударив ими, она выплеснет накопившийся яд. И всегда чувствовала его в полостях под зубами. Чувствовала, когда он туго наливал их и приятно давил на стенки. Это было ощущение силы. Если яда не хватало, Кэрри беспокоилась, старалась почаще отлавливать и заглатывать всякую живность. Искала в зарослях какие-то травки и, отрывая их не зубами, а безгубой пастью, заглатывала. Это надо было обязательно делать, чтобы снова вернуть ощущение силы, уверенности в себе.

«Кэрри» – это первый звук, который она услышала, – и одновременно увидела человека, смотревшего на нее через тонкую мелкую решетку.

«Кэрри» – она почему-то сразу поняла, что это относится к ней, что это она – Кэрри.

Кэрри приподнялась, но вышло совсем не то, чего она хотела. Она прекрасно чувствовала свое тело, каждую клеточку, но тело было совсем другое.

Вместо привычных давящих друг на друга кольцами мышц у нее были четыре сильных лапы, и Кэрри почувствовала, что может легко передвигаться с их помощью по небольшому закрытому вольеру. Ей вдруг захотелось прыгнуть с одного его конца на другой и она тут же это сделала. Лапы и спина оказались такими сильными, что она полетела стремительней и выше, чем думала, но вместо того, чтобы врезаться в металлическую сетку, мягко извернулась и, оттолкнувшись от нее лапами, оказалась на середине вольера. Ей очень понравилось ощущение новой силы и она еще несколько раз проделала эти прыжки.

«Кэрри», – ласково произнес человек за сеткой, и в ее маленьких мозгах появилась непонятно откуда взявшаяся мысль. Нет не мысль, а убеждение – это друг!

Только теперь она заметила, что покрыта мягкой серой с черными полосами шерстью и у нее совсем новый хвост – без костяных колец на конце, которыми она предупреждала о себе врагов. На миг волнение охватило ее, но почти так же быстро прошло: она почувствовала, что ее главная сила – длинные зубы и приятно давящее ядом пространство под ними – при ней.

Человек приоткрыл дверцу вольера и поставил внутрь миску. Кэрри сразу поняла, что это еда и еда оказалась вкусной.

Человек снова открыл дверку и позвал ее по имени.

Кэрри осторожно вышла и сделала несколько шагов к своему новому другу.

– Пойди, погуляй, – сказал он и открыл дверь из дома.

Она подошла, постояла несколько секунд на пороге, потом легко прыгнула, ощутив под ногами чуть влажную землю, и не спеша побежала по травянистому газону.