Вавилон и Башня

– А ты с войны и не возвращался никогда. Как попал на нее, там и живешь. Скажешь, не так?

Сергуша опять передал мне водку. Я глотнул, вроде бы слегка. Когда посмотрел, дно аж сухое.

– Может, и так, – согласился я. Но все лучше, чем это… это… – думал, как бы лучше сказать. Ведь не скажешь, мол, лучше, чем в тюльпане сгореть.

– Ну, что?! Хочешь сказать, что это лучше, чем, как я, в тюльпане сгореть? Я не сгорел, Бэдэ. У меня была война, и я из нее вышел. А ты нет. Вот и все.

– Блин, Сергуш… я вот чего только не понимаю. Понятно, сон это… все из-за контузии. Знаю, мне медики говорили. Я вот только не догоняю, зачем мы вообще туда поперлись. А? Кому это было нужно? Эта ДРА[36 - ДРА – Демократическая Республика Афганистан, на стороне которой сражались советские военнослужащие.], что б ее! Пришли, половина пацанов полегло – и ушли. А в восемьдесят девятом? Уже вывод был во второй части. А сколько в Саланге[37 - Саланг – стратегический перевал в Афганистане.] полегло тогда, знаешь? Зачем, на хера?!

– Ин локо парентис!

– Чего?

– Ин локо парентис, – повторил он. – Вместо предков то есть. У тебя родителей никогда не было. Ты с самого начала родился на растерзание, как и все мы, кто там был. Вот и того! – Сергуша налил еще. – И у меня не было, – и он выпил.

– Блин, да я знаю, Сергуш. Ну и чё? При чем тут родаки, а?

– А при том, Бэдэ. Волки мы. А ты! – и он такой показывает на меня. – До сих пор волк!

– Ну а кем быть, Сергуш? Овцой, что ли? А? Овцой? – Я взял у него полную манерку и залил в себя разом. – Овцой, да? Чтоб душманы резали, чтоб всякие шакалы прессовали?! Падлой быть, да?! Терпилой?!

– Почему овцой?

– А кем тогда?!

– Животным не будь, Бэдэ, – и Сергуша снова выпил. – Животным не будь…

– Ну, епт… как с тобой разговаривать… Ты у нас умный, книжки всякие всегда читал. Мы все животные, Сергуш?

– Ну… – развел руками он.

Сергуша вытянулся у костра. Словно приготовился что-то долго рассказывать. Вот так он нам рассказывал разное и тогда. Сначала, когда стояли перед распределением под Кабулом, все еще мирно было, потом уже на долгом замесе в Джелалабаде…

Я подставил костру руки, не стал ничего говорить. Животные мы и есть, кто ж еще…

– В общем, – как обычно, на медляке, начал Сергуша, – ты про Вавилонскую башню что-то слышал? – и, не дожидаясь моего ответа, по ходу, ему и так понятно было, что ни хрена не слышал, грустно покачал головой. А я в натуре ни черта не слышал. Ну была там какая-то башня, и хрен с ней. – Так вот. Есть такое библейское предание про Вавилонскую башню. Люди очень верили в своего Бога. И очень хотели ему понравиться. И поэтому строили башню. Высокую. Чтоб поближе к Богу быть. Они реально верили, что Бог на небе. А еще, Бэдэ, раньше башню было непросто строить. Не какие-то два или три года. На это много времени уходило. Реально много, Бэдэ. Все ведь вручную делали. А потом, представляешь, как-то достроили они свою башню! Те, кто с самого начала строил, уже совсем стариками стали, так долго строили.

– А зачем строили-то?

– Я ж тебе говорю, поближе к Богу хотели быть.

– Епт, духи, в натуре.

– Это да! Правда, когда достроили, начали спорить, кто в первую очередь на башню заберется, чтобы помолиться. И так сильно спорили, что некоторые даже поубивали друг друга.

– А на фига там молиться, Сергуш? Как мулла, что ли, чтоб все душманы в округе слышали? Чего-то я не догоняю пока.

– Да не… душманы тут ни при чем. Люди верили, что, если заберутся на такую высокую башню, которых раньше и не было-то, Бог их сразу услышит. Их молитву! Только их! А не других людей, которые ниже, на земле. Про тех Бог вообще пока забудет, так они думали. Ведь они на башне, а те – там, на земле гоношатся.

– Ааа… ну врубился, – начало доходить до меня. – Это типа того, как к нам тогда поп в рясе приезжал. К нему сразу полковник молиться побежал, а остальных кадилом обмахали, и все.

– Ну… почти. Вот только в этой истории люди так верили, что начали внизу драться. Один кричал: «Я, я, я…» Другой: «Нет, я, я, я!» Третий причитал: «Добрые люди, мне надо, чтобы мои молитвы Бог услышал, у меня уже третий год жена болеет…» И так далее, в таком духе. Бог очень разозлился на них. За глупость и, как потом это назвали, легковерие. Вот и покарал.

– Как нас?

– Как нас, – согласился со мной Сергуша. – Только хуже. Мы уже родились животными. А те реально людьми были. Только потом стали животными.

– Братан, я чего-то не уловил. Мы же тоже людьми родились! Почему животными?

– А потому! – Сергуша вновь достал флягу и набацал целую манерку.

Я просек, что если еще выпью, то сразу отрублюсь. А очень хотелось понять, к чему этот Сергушин базар.

– Потому, Бэдэ, что с этого момента, – продолжил он, – когда башню построили и переругались, началась наша жизнь волков и овец. Кто волк, кто овца. Так мы до сих пор вокруг этой башни и бегаем животными.

– Почему животными? – спросил я, пока Сергуша не протянул мне водку.

– А потому, дорогой Бэдэ, что мы потомки тех людей. Бог сделал их животными, а мы – их потомки. Поэтому мы тоже животные. От животных, как ты понимаешь, только животные родятся…

Вот Сергуша всегда такой, чего-то сечет, что другие с ходу не догоняют. Но самое лучшее, что потом он все это дело растолкует без лишнего базара. Все, блин, умная голова разложит на пальцах.

Я отпил. Водяра шла легко. Однако ж расквасило конкретно. Смотрел на Сергушу через какой-то дурман и ничего не понимал.

Потом увидел большущую башню, чем-то похожую на эти, как их, пирамиды египетские, только выше, и вокруг бегали овцы… блин, да и волки. Бегали и бегали, непонятно почему. Некоторые от бега, видимо, так заебывались, что валились прямо в пыль, их затаптывали остальные. Было чего и похуже. Как волк догонит овцу, лопает ее – и ррр-а-зз! Вмиг в овцу после этого превращается. Вот так прям – раз и все. Был волк, а теперь овца. И уже не нос к носу со своим братком-волком бежит, от него убегает. Ушами овечьими крутит, копытца забрасывает. Бежит, бежит, бежит…

Потом полный беспредел начался. Некоторые волки, побольше, превращались в реально здоровенных овец. И вот эти овцы – как только их кто-нибудь из волков догонит – раз, и сами волка съедают. А как не съесть-то, если копыто размером с волчью голову? И вот тогда, как волка съедят, у них вместо овечьей головы вырастает волчья. А тело вроде как от овцы. И такие волкоовцы хуже всех: они то за овцами гонятся, то за волками. А пыли от них вокруг еще больше. Так много, что скоро нормальных овец и волков вообще стало не видно. Только эти уродливые волкоовцы носятся.

– Сергуш, Сергуш… а, Сергуш? А эти, эти? Тоже на башню хотят попасть? – кое-как просопливил я и отрубился по полной.

Глава 4. Герман

<Россия, 2020-е годы>

На лобовом стекле появились насечки дождя. Редкие, одинаковые, нарочно такие не сделаешь.

Какой-то мужик пробежал в этом узоре стекла и воды. Красота и уродство, стихия и ничтожество. Двадцать ему или сорок? Может, рабочий, может, офисное дерьмо, в общем, безликое ничто с ничего не выражающим взглядом. Я обратил внимание только на ботинки. Запыленные, затасканные.

Готов спорить, в компании таких, как он, эти ботинки выглядят вполне прилично. Или подобающе? Короче, такие ботики «правильно» носить. Это омерзительное дерьмо из разряда «то, что нужно». Неприметная, дешевая, практичная, «подобающая» дрянь, которую никто никогда не осудит, потому что не заметит, даже если заметит.

Такие же у них мысли. Подобающие, обычные, затертые. Как будто вся голова доверху набита уродливыми стоптанными пыльными дешевыми ботинками.

Я представил голову этого мужика, разрезанную поперек. Словно кто-то заталкивает туда его ботинки. Много, очень много, один за другим. И подошвы с замыленными краями торчат из распиленной черепушки. Хррр!.. Неприятное зрелище. Почувствовал бесконечную боль, боль за всех вокруг. Не за конкретных людей, как этот никчемный уродец. Нет… в целом. За человечество, которое состоит из таких вот… с отпиленными головами и торчащими ботинками.

Дэн опаздывал. Как обычно. Ну и ладно. Честно говоря, не очень-то и хотелось видеть умиляющуюся рожу, на которой якобы написано: «У меня все хорошо!» Я-то знал, что за его «мазерати» и «омегой» на самом деле огромные долги. Так что очень скоро кто-то сотрет с этого лица гримасу умиления. И хорошо! Так ему и надо!

Дэн всегда выбирал все неподобающее, в отличие от уродцев в стоптанных ботинках. Меня это тоже раздражало. Но я знал, что скоро будет над чем потешиться. Быстрый подъем и такое же быстрое падение.

Падение! Этого он и хотел. Кто ж не хочет получить изящный способ убить себя? Чем раньше, тем лучше. «Мазерати»… Дэн и «мазерати»! Почти как форточка на подлодке.