Победа Сердца

– А? – отвлекшись от пролетающих джунглей, которые будто бы загипнотизировали ее, переспросила Виктория, – что вы говорили? – все еще крепко держа в голове образ того самого молодого человека, которого она, к своему собственному удивлению, не только смогла заприметить по прибытию в страну Утконоса среди всех потоков туристов, но и до сих пор сохраняла о нем память.

– Я говорила об интеграции всего архипелага в систему союза Конгресса! Ну разве это не чудесно?

– Да… – протянула Виктория, практически не слушая собеседницу, – безусловно, это был бы позитивный тренд и хороший пример для остальных… – все еще рассматривая в своей памяти лицо человека, которого юная журналиста будто бы знала всю свою жизнь, а возможно, как бы бредово это ни звучало – еще до того, как появилась на свет.

И как это вообще возможно? Одного взгляда издалека в анфас мужчины, которого она видела впервые в своей жизни, хватило для того, чтобы вся тревога, связанная с недоступностью связи с Кайлом, рассеялась, подобно клубам дыма, будто бы ее никогда и не было вовсе. И это была даже не спонтанная влюбленность, нет, не глупая наивная фантазия о герое, что ждал ее всю жизнь и внезапно нашелся на Богиней забытом острове, куда ее волею судьбы направили все силы мира, о, нет, это было удивительное, колоссальное по своей силе чувство узнавания. Это было подобно вспышке молнии, когда счастливый свидетель ее красоты, замерев, наблюдал, как лиловая вспышка сжигала все вокруг энергией своего света. Осознание же этой невероятной мощи приходит на мгновение позже, вместе с величественным громом, который заставляет каждый волос на теле наэлектризоваться от небывалого ощущения первобытного изначального ощущения блаженства и восторга, океанической радости пустоты, в которую проваливалась всем своим существом Виктория.

Осознавала она это всё только сейчас, когда уже успела удалиться от судьбоносной «заочной» встречи двух родственных душ в аэропорту, и, что самое удивительное – она не испытывала ни капельки тревоги по поводу того, что они могут никогда больше не встретиться с предначертанным в ее судьбе мужчиной, нет, что также было совершенно нехарактерно и чрезвычайно удивительно для девушки, которая, казалось бы, знала о своих чувствах всё – о том собственичестве, когда она могла приревновать совершенно незнакомого парня на улице к его же девушке, что просто проходили мимо под ручку. Подобные импульсивные мысли могли даже вдохновить Викторию, и пару раз при определенных обстоятельствах ей даже удавалось раскачать этот маятник до такой степени, что в итоге это выливалось не только в умозрительное, но и физическое знакомство, что, однако, нередко заканчивалось разочарованием и, тем не менее, то, что испытывала она сейчас, не было похоже ни на какую из ранее пережитых интрижек.

– Вик! – потревожила журналистку сотрудница местного филиала ее редакции, – что ты думаешь по этому поводу? – всё никак не унималась ее коллега.

– Я… – решила поиграть в ни к чему не обязывающую полемику Виктория, начав высказывать свою совершенно ничем не подкрепленную по сути, но убедительную по аргументам, основанным на бесконечной новостной ленте, точку зрения. При этом, даже во время непосредственной дискуссии Виктория другой частью своего разума находилась совершенно не тут, в этом транспортном средстве, рассуждая о вещах, честно говоря, не слишком ей интересных, но в совершенно уникальном пространстве, где не было никого и ничего, кроме нее самой. А если быть точнее – то там, конечно же, могли проявляться различные события, объекты и даже люди, однако все они были не более чем миражи, которые вызвал к жизни мозг Виктории, что обладал совершенно необходимой для ее многозадачной профессии способностью в нужный момент параллельно совмещать совершенно отличные друг от друга рассуждения, что зачастую помогало журналистке работать сразу над несколькими материалами, которые приобретали свой законченный вариант в виде горячих рубрик на страницах печатных изданий. Если не знать их автора, можно было даже подумать, что над ними корпели, и не один день, специалисты совершенно разных профилей, что кропотливо выискивали нужные слова и четкую фактуру для определенного материала. Но всё это не касалось самой Виктории, чье имя всегда красовалось в ее авторской колонке, и, соответственно, во всех выходивших в них статьях, поскольку весь творческий процесс, несмотря на жесткие сроки, происходил спонтанно, и, когда накапливалась критическая масса необходимого материала, как правило вовремя, она выплескивалась на страницы, где каждое слово влекло за собой десятки, сотни других, что шли следом, и параллельно с этим уже создавали дополнительные смыслы, что неизбежно «созревали» в последующих публикациях.

Только сейчас Виктория использовала свой удивительный и такой необходимый дар не для того, чтобы разделять потоки информации, чтобы они по отдельности в дальнейшем формировали свой собственный уникальный материал, нет, она создавала непробиваемую стену между ее собеседницей и собой, как бы это не было неэтично, и с показным энтузиазмом с головой погрузившись в околополитические темы, вновь занырнула в свои воспоминания. Врата ее памяти оказались распахнуты настолько, что ее ментальная оболочка пролетела назад, сквозь аэропорт, как сквозь призрак. Набирая всё большую и большую скорость, ум Виктории отматывал ленту своей жизни уже ни на минуты, но часы, на месяцы и целые годы до тех пор, пока она не добралась до того стоп-кадра своей памяти, когда ее сердце, сжавшись, сдалось и заставило организм расслабиться, ощутив сладковатый привкус во рту.

41. Грегори замер, ощутив, как всё его тело приятно содрогнулось от мягкого вкуса, что разлился во рту, подобно небесной амброзии. То был вкус воспоминаний, казалось бы, забытых навсегда, но внезапно вспыхнувших прямо перед его внутренним взором так живо, как будто бы между текущим моментом и теми событиями не было никакой дистанции. Казалось, что стоило лишь протянуть руку – и можно сразу было ощутить теплоту того самого заветного летнего дня, и ощутить ртом тот самый сладкий фруктовый вкус, что обволакивал горло и, опускаясь ниже, заставлял сердце танцевать от восторга.

– И что же это за вкус, дорогой? – мягко спросил ласковый женский голос, что окончательно растопил сердечную мышцу писателя, который ощутил, как на его глазах выступили слезы радости и благодарности миру, которые он, не боясь, мог открыто показать Богине.

Это был тот самый день, тот самый момент, когда, ощутив, как внезапно его тело наэлектризовалось, путешественник мгновенно приподнял голову с колен своей возлюбленной. Та же с хитрой, но бесстрастной и совершенно беззлобной улыбкой глядела в глаза своего возлюбленного, зная все его мысли, видя, как на ладони, его прошлое, будущее и настоящее, более того – не только его так называемые душу и тело, но и то, что скрывалось за ними – нечто, продолжающее этот самый спектакль, играя перед тем самым необозримым и бесконечным зрителем, что также прятался за самим временем, и теми событиями, что происходили с писателем, который так сильно жаждал обрести милость Богини и узнать, кем же он был на самом деле. И как же было самонадеянно обрести это «собственными» силами! Ведь только теперь он отчетливо понимал, что его успехи в карьере и крах в личной жизни, а также иные всевозможные высокие и малые падения, равно как и достижения, не были подвластны ему, но были лишь необходимыми условиями вызревания понимания того, что их всех свел в данный момент умелый кукловод, который решил немного позабавить не только себя, но и выдуманный зрительный зал, что рукоплескал ему, который и сам являлся точно такой же куклой, «трикстером», собирающим все аплодисменты и почести только лишь как необходимый инструмент представления.

Таким было бы примерное описательное объяснение, если бы Грегори попытался выразить словами то неописуемое по своей сути и находящееся за рамками обыденного опыта человека нечто, являющееся неподвластным языку даже самых искусных поэтов и визионеров. Ведь, если продолжить использовать всю ту же пошлую метафору с актером и куклой – разве кукла могла бы после представления хотя бы попробовать объяснить своим коллегам, что висят на стенах или уютно лежат в сундуках за сценой, чем же они были на самом деле, и зачем вообще создается иллюзия создания и поддержания в них жизни? Можно смело предположить, что едва ли.

И вот только таким безумно косным языком можно было бы описать, как тонущее в блаженстве верховное божество слушало свое собственное отражение, что приобрело также и мужские черты, и теперь являлось эталоном мужественного воплощения мироздания, а точнее – бесконечным отражением всех универсальных принципов, характеристик и реакций первого. И вот, одно из таких отражений, что светилось бесконечной мудростью, впитавшей в своей темной коже мощь триллионов черных дыр, что пронзались блестящими всеми смыслами узорами, рисующими картину мира в ее бесконечно самосознающем и раскрывающемся потенциале, уже осенялось мыслями, что спонтанно возникали у его же собеседника-отражения. И, хотя они знали всё как друг о друге, так и о пространстве, где находились, тем не менее, оба продолжали с мастерством величайших ораторов рассказывать историю о бесконечном путешествии Богини, что стало проявленным миром, бесконечно разворачивающимся во времени. Это, в свою очередь, было залогом успешного развития процесса, происходящего вокруг. Ведь в ином случае игра бы просто не состоялась, а значит и удовольствие было бы неполным – если бы не произошло полнейшего погружения в повествование. Однако Великая Возлюбленная была готова на всё ради своего мужа, который, хотя и не был целиком проявлен нигде в мире, тем не менее, был единственным реальным персонажем, тем самым, ради кого и было устроено это представление, это величайшее признание в безусловной любви.

42. – Я люблю тебя!

– Нет, нет, нет, – отрицательно завертела головой Виктория, чувствуя, как ее лицо покрыл багрянец. Девушка в мечтательности рухнула на подушки, прижав одну из них к себе так, будто бы это был самый дорогой для нее человек, до встречи с которым осталось не так уж и много времени, и который просто обязан был признаться ей в своих чувствах.

Всё еще продолжая лежать в постели, в томительном ожидании того самого момента, когда дорогой сердцу мужчина заключит ее в своих объятиях, и далее они сольются в поцелуе, затем перейдя к чему-то более серьезному, Виктория смотрела в потолок, который разрезали светлые полосы, периодически выглядывающие из-за чуть покачивающихся на теплом летнем ветру штор. Виктория даже соотносила их сейчас с той самой тоненькой преградой, подобно самому времени, что отделяло единственно ее от грядущей неизбежности встречи.

Виктория чуть приподнялась и сделала глубокий вдох, после того, как шторка, слегка подлетев вверх, запустила утренний ветерок в комнату. Проникший в легкие Виктории воздух заставил ее немедленно подняться и пойти освежиться в ванную комнату, по пути в которую она краем взгляда зацепила большой плакат, стилизованный под красно-черный минималистический стиль, что был нынче в моде у юных студентов-бунтовщиков. На постере была изображена Гелла Фландерс – героическая фигура самопожертвования, и, разумеется, символ борьбы за правду, что должен был иметь у себя дома, а главное – в сознании, любой более-менее прогрессивный член журналистской студенческой братии, который намеревался после выпуска если и не изменить мир, то, по крайней мере, попытаться это сделать, как это не побоялась сделать в свое время госпожа Гелла. Сама толком не понимая почему, Виктория вдохновлялась этим плакатом и тем культурным бэкграундом, что стоял за ним, однако, при этом сама она достаточно поверхностно знала, чем же на самом деле занималась эта женщина более полувека назад, что заставляло ее сомневаться в достоверности тех фактов, что были распылена в информационном эфире. К тому же, эта женщина занималась журналистской работой еще во времена восхождения нынешнего Императора – Стивена Харта, кроме которого, страшно подумать, Виктория и не знала иных правителей. Это означало, что раз человек способен так долго оставаться у власти, значит – на то есть причины, и весьма существенные, и приправлять к ним некий конспирологический душок – не самое благоприятное занятие. Купаясь в этих, казалось бы, не связанных друг с другом, перетекающих друг в друга мыслях, Виктория и сама не заметила, как инстинктивно, ощутив потребность обновиться и освежиться перед встречей, уже проскользнула в душевую кабинку от умывальника, предварительно сбросив на пол трусики, в которых она спала. Открыв воду, Виктория закрыла глаза и стала мирно покачиваться в ритм музыке, что заиграла в кабинке для создания нужного настроя с самого утра. Несколько минут постояв под освежающей, чуть теплой струей, Виктория потянулась и приступила к процедуре по сбриванию лишней растительности, что была подобна состоянию транса, в котором ее мысли становились еще более комплексными. Это, в свою очередь, могло обернуться тем, что девушка в итоге вполне себе могла провести в своем водном святилище более часа, что, однако, ощущался таковым уже после выхода из сакрального места и сопровождался полным истощением, что требовало восстановления сил в чтении еще одночасового, а то и двух, отрезка времени. Тем не менее, это только лишь будущие издержки, а сейчас есть лишь этот самый миг, в котором не существовало ничего за пределами этой полупрозрачной капсулы, в которой рождалась, подобно некоему инкубатору, новая Виктория, что, несмотря на безразличие по отношению к тому, что происходило за пределами ее личного храма, держала тем не менее в своем сердце место также для одного человека. Мысли о нем заставили девушку слегка увлечься механическим процессом гигиены, что привело к ощущению легкого жжения между ног, после того, как непослушная бритва оставила маленькую царапину в интимной зоне, которая не преминула тут же начать кровоточить.

– Блин, – прыснула Виктория, оставив станок и попытавшись рукой нащупать порез, который, как ей казалось, мог бы волшебным образом затянуться от ее собственного прикосновения.

– Ну почему именно сейчас? – раздраженно тряхнула головой девушка, – почему перед самой встречей? Хотя, если дело и дойдет до постели, может он все-таки не увидит… Или нет, но тогда точно никакого куни, но, а вдруг, что если… – опять стала раскручиваться утренняя фантазия Виктории, после чего она, сама не заметив, как прислонилась к прозрачным стенкам душевой, начав вводить в себя пальцы, в то же самое время во всех подробностях представляя себе сцены из грядущего вечера, выстраивая их на основе своих предыдущих опытов. Виктория стала тихо постанывать, не прошло и полминуты, как Виктория достигла пика, и, глухо взвизгнув, сползла на колени, глубоко дыша и, бросив взгляд на станок, которым еще предстояло поработать, грустно вздохнула: «Ну вроде всё, может и не стоит никуда ехать?»

Сама же, повеселившись своей лени, девушка всё же закончила за пятнадцать минут гигиенические процедуры. Виктория резко закрыла кран, зная, что может еще долго так томиться внутри, выпрыгнула наружу. Даже несколько затхлый воздух в квартире показался ей свежим по сравнению с нагревшейся от пара капсулы душевой. Все это произошло в самый подходящий момент, ведь практически сразу зазвонил коммуникатор, который всё же смог перекрыть музыку, играющую из душевой. Виктория в чем мать родила уже выскочила в комнату, схватив телефон в тот самый момент, когда ее взгляд издалека уже зацепился за заветное имя на экране. Оно освежило ее, подобно еще одному порыву ветра, что обласкал ее с пяток до самой макушки, заставив почувствовать себя самой счастливой на свете.

– Да?

43. – Алло? Алло? Черт! – выругался Кевин, скрипнув зубами от злости на самого себя и чувствуя, что готов буквально взорваться от мандража, что пробивал всё его тело, заставляя его сердце скручиваться в тугую спираль.

– Какого дьявола я вообще так сильно злюсь? – внезапно проскочила в уме Кевина мысль, – почему я до сих пор переживаю об этом? Почему я думаю до сих пор о Гвен? Ведь часто… – призадумался любовничек, – когда я проводил время с Элен, я был уверен, что та дура мне уже больше не нужна, и все равно… – взглянув в окно и чувствуя, как за его гневом притаившиеся отчаяние и грусть расступаются в стороны и, уже приглашая, вырисовывают то самое место и время назначения, куда на самом деле стремился юный путешественник. То было не сердце столицы острова Утконоса, нет, то был всего лишь один из десятков мирных островков Конгресса, куда переехал незадолго до своего совершеннолетия Кевин, где и встретился с Гвендолен, что шла с ним за руку, обтянутая черной курткой, со светлыми дредами на голове, что подрагивали под ритм ее шагов, обдавая, как казалось молодому влюбленному, ярким фруктовым ароматом, который стоило только вспомнить, как тут же растворялась и машина, в которой ехал в настоящем Кевин, и тягостные мысли, и даже та Гвен, которая сейчас и не хотела знать его вовсе. Но прямо здесь и сейчас была та, которая была с ним единым целым, была едина не только телом, но и душой, но и в абсолютно наивных мыслях, в совершенно детской болтовне, которой они были заняты по дороге к огромному ангару. Всё это в то же самое время представлялось наивысшей простой мудростью двух влюбленных, чьими устами разговаривал с собой сам мир в своем высочайшем и сладчайшем проявлении.

Этот монолог вселенной продолжился в поцелуе – самом прекрасном, что могло вообще быть во всем мире для юного Кевина, который своим языком сливался со ртом Гвен, растворяясь в аромате ее духов, полностью сливаясь со всем окружающим миром, целиком становясь той дрожащей пульсирующей точкой его сердца, что бешено стучало в груди.

Добраться до вожделенного вибрирующего ангара, в котором уже во всю шло действо, видимо, было чрезвычайно сложной задачкой. По крайней мере, сделать это вовремя было действительно невыполнимой задачей, ведь парочка, не дойдя всего несколько десятков метров до заветной цели, свернув с маршрута, уже провалилась в лесную чащу, которая вплотную подходила к ангару, чтобы предаться любовным утехам. Гвендолен буквально пришпилила своего дорогого друга к дереву, и, всё еще играя с его языком своим, уже запустила руку к нему в джинсы. Миновав нижнее белье, девушка уже сжимала в своей ладони потвердевший член Кевина, начав двигать его, тем самым заставив последнего жадно прижать к себе девушку, обхватив ее руками за ягодицы, что мягко сжимались под облегающими ее фигуру джинсами. Оторвавшись от губ Кевина, Гвен, быстро присев, умело расстегнула брюки и высвободив член друга, тут же поймала его своим ртом, плотно обхватив до самого основания, заставив Кевина громко просипеть что-то нечленораздельное. Кевин был настолько возбужден, что всего пары умелых движений хватило, чтобы кончить в рот подруги, которая, за пару секунд почистив член друга, мгновенно поднялась, предварительно что-то закинув в рот и одновременно с этим вновь слившись в поцелуе со своим другом. Кевин сначала подумал, что это, возможно, была жвачка, однако это оказалось чем-то иным – какой-то таблеткой, которую язык подруги настойчиво заставил Кевина принять и проглотить.

Одновременно с этим Гвен начала стягивать собственные джинсы, и Кевин, в панике думающий, сможет ли он еще раз совершить свой подвиг, внезапно ощутил, как упавшая в желудок капсула практически мгновенно встряхнула его тело, заставив покрыться мурашками при виде наклонившейся фигуры Гвен, что схватилась за соседнее дерево и, недвусмысленно выгнув спину, продемонстрировала свои ягодицы, между которыми врезалась тугая черная полоска стрингов.

Кевин мгновенно очутился рядом, схватившись за нее и отодвинув в сторону, уже присел для продолжения, но Гвен тут же схватила его за руку, – не надо, давай так, – кивнула она на вновь поднявшийся член Кевина, который тут же плавно вошел внутрь.

– Ммм… – начала стонать Гвен, в то время как Кевин наклонился, прижавшись к ней и, запустив одну руку между ног, стал помогать подруге кончить, наблюдая, как впереди за деревьями постепенно тает очередь, что вела к ангару. В один из следующих моментов Кевин ощутил вибрацию по всему телу и услышал сладкий стон своей подруги, который подкинул его мозг к звездам, что уже проступали на вечернем небе. Вся обстановка навалилась на его психику вместе с таблетками, что превратили мир в калейдоскоп геометрических фигур и настоящих законов мира, что стали осязаемы для человека, осознавшего себя не более чем биороботом, исполняющим свою программу. Заключалась она, помимо всего прочего, в том, что им обоим удалось просочиться внутрь ангара, а затем, не потеряв друг друга, безошибочно пробиться далее в центр толпы, в самый центр танцпола, где они оба стали частью неистовства, что подогревалось живой энергией музыкантов, которые буквально накачивали толпу бурей эмоций, которыми стали Кевин и Гвендолен, что не видели, тем не менее, уже никого и ничего вокруг себя, кроме друг друга.

– …Что? – дико смеясь и одновременно обливаясь cлезами от эмоционально перевозбуждения, кричала Гвендолен.

– Я говорю, – пытаясь перекричать колонки, что буквально вдавливали в землю, взревел Кевин, – что однажды я сыграю для тебя, Гвен!.. – не успел закончить свою браваду Кевин, как вновь был втянут поцелуем своей подруги, который закрыл тот паттерн информации, что открылся сразу после оргазма на окраине чащи.

Так же, не отвлекаясь на посторонние мысли, юный Кевин вновь окунулся в уютную теплую темноту ярких воспоминай той самой счастливейшей ночи юности, что существовала вне самого времени.

44. – Да, вот было бы здорово, если бы это действительно было так… –мечтательно протянула Виктория, рухнув на кровать, и наблюдая за тем, как обнаженное ее тело покрывается мурашками не только от мягкого ветра, но и от реалистичных воспоминаний о будущем, которое непременно произойдет.

После своего небольшого воображаемого рандеву в душе Виктория чувствовала себя в приподнятом настроении, и, можно было даже сказать, находящейся в бодром расположении духа, однако всё же ее тело слегка ленилось, и она сладко потягивалась на кроватке, качаясь в ритм воображаемой музыке и стараясь делать вид, что внимательно слушает подругу, что повисла с другой стороны коммуникационного эфира.

– Ты меня вообще слушаешь или нет? – слегка раздраженно прозвучал голос девушки, которая так старалась ради своей подружки, чтобы на этот раз у нее всё получилось, хотя сама же Виктория была уверена, что Дженнифер вовсе не хотела выказать свою заботу, а лишь нагнать массовку на свою вечеринку, где она сможет похвастаться очередным хахалем, к которому, к тому же, сама Виктория не испытывала особенно положительных чувств и эмоций.

– Ну, а ты как думаешь? Хотя я после его звонка мало о чем вообще могу думать, – положив одну из ладоней на лицо и невольно улыбнувшись, отозвалась после долгой паузы, во время которой Дженни по всей видимости уже успела произнести целый монолог, – так что, ты уж прости.

– Ты смотри… – тут же примирилась с ее заоблачным состоянием подружка. – Если уж нужно, то сними напряжение перед вечером, а то будет не очень, если ты сама будешь бросаться на…

– Я уже, – рассмеялась Виктория, слегка покраснев.

– Оу, вот как… Тем лучше, – показав некоторую заинтересованность, вновь вернулась к своей ненаглядной персоне Джейн, – ну а Лео, ты знаешь, сегодня я думаю он сделает мне подарок на день рождения, и я просто уверена, что это будет…

Виктория слушала браваду о догадках величайшего и лучшего подарка от того самого – мужчины мечты, который был под номером десять, если не пятнадцать, однако всё это не имело никакого значения, поскольку Виктория сосредоточилась лишь на паре предложений, которыми она успела переброситься с позвонившим всего за пару минут до Джейн Уильямом, который вроде бы как и набрал совершенно случайно, точно также невзначай поинтересовавшись, что подарить лучше Джейн по случаю ее дня рождения, и, как будто бы совершенно без намека спросив, собирается ли Вика оставаться до самого конца вечеринки или нет.

Благополучно мусоля эти самые строчки в своей голове до самых дырок, практически машинально выдавая абсолютно шаблонные, но на слух полные энтузиазма фразочки своей подруге, с которой она, якобы выкладывая всю свою душу и чувства напоказ, откровенничала, Виктория тем не менее оставила для самой себя тот самый никем не тронутый уютный уголок, где были только они с Филом, и никого, кроме них, во всем белом свете. Под эти самые сокровенные мысли девушка сама не заметила, как вновь некстати коснулась самой себя, что привело к очередной разрядке, после чего, менее чем через минуту, она благополучно кончила второй раз за последние полчаса.

– Уф, – выдохнула Виктория, глядя сверху вниз с запрокинутой головой, что теперь свисала с кровати, на перевернутый плакат Геллы Фландерс, с улыбкой думая о том, каким крутым, наверное, был ее мужчина, пусть и не афишированный, одновременно с этим задумываясь над тем, что, если судить о силе характера, то и секс у них должен был быть потрясающий. Однако, с другой стороны, если всё было настолько круто, то какой вообще был смысл в том, чем занималась эта женщина? Разве стоило рисковать своей жизнью ради чего-то абстрактного, каких-то утопических идей о справедливости и правде, когда счастье – вот оно, буквально под рукой? – рассмеявшись собственной двусмысленной формулировке, свернулась калачиком Виктория, неожиданно для самой себя прикорнувшая и погрузившаяся в свои бесконечно прекрасные фантазии.

45. – Вот именно, что только фантазии, мой дорогой, – расплылся в –улыбке полный мужчина, сидя напротив истерзанного пленника, который даже, несмотря на лошадиные дозы психостимуляторов, уже с трудом различал внутреннее и внешнее после многодневных пыток, что уже практически полностью сломили истязаемого и морально, и физически, – и даже, несмотря на их абсурдность, ты все еще продолжаешь упорствовать.

– От тебя уже не осталось ничего, как от мужика, но ты так и не сказал, где прячется этот ушлепок. И это не считая того, что ты мог бы и не портить мне предвкушение праздника, дорогой! – тоном учителя, который поучает нерадивого ученика, протянул мужчина, отпив из принесенного ему бокала.

– Ну и дерьмище, а не вино. Хочешь тоже? – протянул мужчина, с явным неудовольствием продегустировав винный напиток.

– Эй! – плеснув содержимым бокала на повешенного вниз головой узника, нетерпеливо рявкнул мужчина, – ты разве не слышал моего вопроса?

Тело не реагировало ни на какие внешние сигналы, продолжая мирно качаться из стороны в сторону и не выказывая никаких признаков жизни, кроме невнятного сопения, исходившего из сломанного носа. Ничего в сущности не изменилось после нервного выпада истязателя, разве что уже было сложно определить в полутемном помещении, что же именно продолжало капать на пропитавшейся кровью пол – кровь или вино.

– Сколько лет живу, – откинувшись в мягком белоснежном кресле, кивнул головой мужчина, – раз за разом неизбежно прихожу к одному и тому же выводу – история всегда повторяется. Вот и сейчас у меня такое впечатление, что я вижу эту сцену в какой?.. В десятый, сотый, может тысячный раз? Пока ты, наверное, думаешь о том, какой же я садист, и ты даже отчасти прав. Только вот не я, а ты являешься им, мой дорогой друг. Ведь вместо того, чтобы целовать мне ноги за возвращенную когда-то свою блядь, которую между прочим сдали в рабство твои же собственные дорогие соплеменники, ты решил, как последняя шавка, укусить руку помощи, которую тебе протянули, – медленно встав и подойдя к висячему телу, после чего пнув его ногой по лицу, которое уже представляло собой одну большую гематому, продолжил мужчина – мою руку. И после этого ты еще мнишь себя страдальцем, не смеши меня. Дурак ты, вот и всё.

– К тому же, из-за твоей      дурости и упрямства пострадаешь не только ты, но и все, кого ты знаешь и любишь. Уж поверь, в этом можешь не сомневаться, и я не буду так мягкосердечен, как твой дорогой Вождь, я научу тебя тому, что значит слушаться, когда тебе предлагают… Что, что ты сказал? – присев на одно колено, приблизился к пленнику мужчина.

– Наследник…

– Так, да, похоже ты все-таки сохранил некоторую вменяемость, мой друг. Я правда рад, что ты наконец согласился сообщить…